Все вокруг сошли с ума со словом «мораль». Патриарх Кирилл называет «морально оправданным» исключение абортов из системы обязательного медицинского страхования, депутат Милонов предлагает ввести свадебный дресс-код, потому что общество «потеряло моральные ориентиры», в Ангарске экс-милиционер убил и изнасиловал двадцати двух женщин, которые, по его мнению, вели «аморальный образ жизни». И всё это, конечно, круто, однако никто из этих ребят, кажется, вообще не понимает, что значит слово «мораль». Что такое мораль? Откуда она взялась? Почему мораль — синоним непостоянства? И какое место мораль занимает сегодня в общественной жизни России? В этом специально для самиздата «Батенька, да вы трансформер» разобралась Мария Смирнова — кандидат филологических наук, литературовед и создатель блога о литературе Skippy Reads. Цицерон, школьные преподаватели, пукалки с мандатом и воспитанные мямли, Веничка, почему умерла Анна Каренина и как вами управляют с помощью дескриптивных норм. Мария, спасибо!
В школе, где я училась, была очень смешная математичка. Фамилию называть не буду, а то вдруг она ещё жива. Отличная тётка, которая с пониманием относилась даже к самым тупым детям и никогда не обламывалась объяснить правило ещё раз, если кто-то его не понял. Одна беда: она была чудовищно, катастрофически похожа на Сову из русского мультфильма про Винни-Пуха. Круглые очки, загнутый книзу нос, походка вразвалочку. В кабинет к ней мы врывались исключительно с фразой «Сова, открывай, медведь пришёл!»
Годам к пятнадцати до моей параллели дошла мода целоваться в щёку при встрече. Поздновато, конечно: если верить прайм-таймовым передачам по России и Первому каналу, в этом возрасте все уже рожают. Но нам было как-то не до того: интеллигентный еврейский район, языковая гимназия, треть класса — медалисты. Однажды мой приятель Ваня А. поймал меня перед учительской, и мы с ним, как это тогда называлось, чмокнулись в знак приветствия. И тут вдруг откуда ни возьмись материализовалась Сова и завопила: «Да что же вы делаете?! Это же АМОРАЛЬНО! — и, поразмыслив, добавила: — Ну и заразу какую-нибудь можно подхватить».
Кажется, это был первый раз, когда я всерьёз задумалась над тем, что такое мораль и почему она так часто становится критерием оценки наших поступков. До тех пор, пока Сова не произнесла слово «аморально», мне вообще не казалось, что целоваться в щёку — это плохо. Убивать людей — плохо; мучить животных — плохо; прогуливать уроки, курить за школой, выкидывать парту из окна пятого этажа (бывало и такое) — плохо. Но что плохого в поцелуе в щёку? Тем не менее после того памятного случая, чмокаясь, я неизменно испытывала острое чувство стыда, которое притупилось лишь в университете, где у преподавателей были другие представления о морали: если им и не нравилось, что студенты целуются при встрече, виду они не подавали.
В том же университете на лекциях то ли по риторике, то ли по истории журналистики мне рассказали, что термин «мораль» ввёл в первом веке до нашей эры Цицерон. Происходит он от латинского «mores» — общепринятые традиции, негласные правила. Расцвет политической и ораторской деятельности Цицерона пришёлся на то время, когда Римская республика уже вступила в переходный период на пути к Империи. Население расширялось, контролировать его становилось всё сложнее, необходима была какая-то новая сдерживающая сила. Ответом на эту потребность стал знаменитый философский трактат Цицерона «Об обязанностях», где он сформулировал четыре добродетели, которые должны лежать в основе глубоко моральной жизни идеального гражданина:
Также Цицерон объяснил, как применять каждую из добродетелей на практике: ну, например, познавать истину — значило на досуге не бить баклуши, а совершенствоваться в науках. Быть справедливым и благодетельным — служить на пользу общества. Формулировки, увы, довольно обтекаемые, поэтому неудивительно, что после смерти Цицерона их трепали все кому не лень, подстраивая под требования времени, страны и конкретной социальной группы: появились мораль христианская, буржуазная, коммунистическая и чёрт знает ещё какая. К исходным положениям Цицерона примешивались религиозные догматы, нормы уголовного права, профессиональный этикет, требования господствующей идеологии и так далее. Например, в Третьем рейхе массовые убийства евреев вполне укладывались в рамки государственной морали, а в современной России учительница из Тверской области показала в соцсетях сиськи — и вся страна начала тыкать в неё пальцем и орать: «Фуууу!»
Впрочем, на фоне кучи переменных оставалась одна постоянная: моральным всегда считалось то, что принято большинством и обсуждению вроде как не подлежит. Мораль — величина непостоянная.
В России века эдак до восемнадцатого главным источником представлений о том, что — морально, а что — нет, была Библия. Потом Пётр I стал учить подданных морали светской: рассказывал им, что, приезжая в дома европейской аристократии, нельзя тырить себе в карман всё, что плохо лежит. И мыться надо регулярно. И ногти стричь. К пушкинским временам светская мораль уже представляла собой разветвлённую систему ритуалов, которая всем усложняла жизнь, но без неё было невозможно ни замуж выйти, ни на службу поступить. Девица, позволившая кавалеру поцеловать себя через платочек и застуканная за этим делом, покрывала позором всю семью.
Справедливости ради стоит отметить, что на Западе дела обстояли не намного лучше: почитайте «Алую Букву» Готорна, «Дэзи Миллер» Джеймса, а ещё лучше — романы лауреатки Пулицеровской премии Эдит Уортон. Были времена, когда в США от женщины, которая решилась на развод с мужем или принимает ухаживания от мужчины, не планируя вступить с ним впоследствии в брак, шарахались как от чумы и называли её «аморальной особой». Другое дело, что у Запада нравственный метаболизм более активный, чем у нас: разрыв между интеллигенцией и необразованными массами там исторически не такой большой, к тому же Европа и Америка не жили почти век под пятой Сталина, Брежнева, Хрущёва и прочих не очень приятных людей. Так что на Западе идея морали быстрее адаптируется под новые реалии. Поэтому в шестидесятые в Америке было «Лето любви», а в СССР не было даже секса.
Проблема понимания морали в России усугубляется ещё и тем, что, если какой-то авторитетный в глазах общественности человек рассказывает нам про «хорошо» и «плохо», мы не рефлексируем над его словами, а просто принимаем их на веру. И уж тем более не задумываемся, каким образом этот человек авторитет завоевал. Если какой-то хрен получил депутатский мандат — значит, было за что. Если у соседа-алкаша мандата нет — значит, нечего его и слушать. Меж тем депутат может быть говном, а сосед-алкаш — умницей, философом и вообще сказочным принцем. Веничка же был. Но кому какое дело. Это всё, конечно, пережитки прошлого, но они никуда не делись: царь — ставленник божий, президент — что-то вроде царя, значит, он всегда прав, потому что его устами говорит бог, а уж он-то не может ошибаться.
При этом мы совершенно упускаем из виду, что мыслители воистину космического масштаба (а не пукалки с мандатом), воспитанные в рамках христианской морали, не просто транслировали идеи из Библии, а пытались с их помощью самостоятельно разобраться, как должно делать, а как — не должно. Наивно полагать, будто моралист Толстой написал «Анну Каренину» с единственной целью сказать: «Не изменяйте, бабы, мужьям, иначе хана».
Нравственный идеал Толстого — естественный человек, честный, искренний, свободный от предрассудков. «Анна Каренина» — великая книга о том, как этот самый естественный человек пал жертвой искусственной, навязанной обществом морали.
Спустя почти век уже совсем в другой стране Юрий Трифонов написал цикл московских повестей и вернулся к проклятым вопросам, которые не давали покоя Толстому. Правда, Трифонов пошёл дальше и указал на то, что мы ежедневно сталкиваемся не только с абстрактной общественной моралью, но и с тем, что моральные нормы самых близких людей могут принципиально отличаться от наших собственных. Жена, мать, сестра, отец, друг — каждый и каждая из них имеет свой взгляд на те самые негласные правила, принятые большинством. И с этим приходится считаться.
Увы, герои Трифонова, воспитанные мямли, и в подмётки не годятся грандиозной фигуре естественного человека Толстого. Да и это и неважно. Важно другое: едва ли не любое произведение русской литературы — это крик о том, что, в какую бы эпоху человек ни жил, каким бы он ни был — добрым или злым, смелым или трусливым, умным или глупым — он обречён рано или поздно обнаружить, что его личная мораль и мораль общественная — далеко не всегда одно и то же. Не бывает одинаковых правил для всех. Потому что каждый опыт — уникален.
Этика — дисциплина, изучающая мораль — бывает дескриптивной и нормативной. Дескриптивная этика описывает общественные нравы — то, что считается плохим или хорошим сегодня. Нормативная этика говорит о том, что действительно хорошо или плохо, указывает на истинные ценности. Ядро трактатов Цицерона, книг Толстого, Библии составляют именно нормативные представления о морали: в любой культуре ценились и всегда будут цениться прямота, сострадание, стремление к познанию. Ну, должны. В идеале. Нами же сегодня пытаются манипулировать с помощью дескриптивных норм, что очень нечестно и даже как-то гаденько.
Поэтому, когда концерт группы Kazaky отменяют «по моральным соображениям», это не значит, что мужики на каблуках — зло. Это значит, что наше общество допускает возможность относиться к ним с презрением и агрессией. Если Милонов считает суррогатное материнство аморальным, это не значит, что оно заслуживает порицания. Это значит, что наше общество готово лишить тысячи женщин права стать матерью. Если Патриарх называет «морально оправданным» запрет абортов, это не значит, что девушку, сделавшую аборт, нужно подвергнуть остракизму. Это значит, что нашему обществу глубоко наплевать на жертв насилия и на тех, чья жизнь по медицинским показателям зависит от прерывания нежелательной беременности.
И тут сложно сказать, кто в большей степени виноват: народ, который привык во всём полагаться на царя-батюшку и стоящего за ним боженьку и ленится разобраться, действительно ли христианство призывает к ненависти и осуждению (нет, не призывает). Ленится подумать на досуге, а как бы он поступил, если бы его дочь забеременела от насильника, а государство отказалось делать ей аборт. Или виноваты пукалки с мандатами, которые этой ленью бессовестно пользуются и прикрывают свою тупость, жестокость, алчность высоким словом «мораль»? А может, все виноваты во всём? И царь-батюшка — особенно, раз он тут за главного?
Мне думается, что, как нет единой, универсальной морали, так и нет общей, коллективной ответственности. Забросав камнями врача, который помог неизлечимо больному пациенту умереть и избавиться от мучений, странно оправдывать себя тем, что камни кидало всё село, да и вообще депутат X сказал, что эвтаназия — это «аморально», а нехороший Путин не приехал и не поймал линчевателей за руку. Каждый сам для себя определяет нормативные моральные ценности — будь ты хоть Толстым, хоть Доном Дрейпером — и решает, когда они могут отступить перед дескриптивными, а когда — нет.
И раз уж сегодня слово «мораль» звучит изо всех щелей, этим обстоятельством можно воспользоваться как поводом основательно разобраться, на чём базируется твой личный моральный кодекс. А депутат X и депутат Y пусть себе продолжают придумывать идиотские законы. Только я бы им посоветовала при встрече не целоваться. Мало ли, ещё заразу какую-нибудь подхватят.
