«50»: Синий дьявол блюза

По старинному поверью, «blue devils» («синие дьяволы») нападали на человека в самые трудные времена его жизни — и тащили его на самое дно меланхолии и печали. Со временем про этих чёртиков все забыли, но «синее» чувство тоски — всё ещё одно из самых верных спутников человеческой жизни. Именно от этой синевы и произошёл блюз.

Когда у Джона Ли Хукера спрашивали, что такое блюз, он отвечал, что его нельзя записать на бумаге: это чувство и играть его можно, только переживая это самое чувство — больше никакой науки здесь нет. Лучшие афроамериканские музыканты разных времён и направлений, объясняя свою музыку, апеллировали к этому мифическому чувству: Майлз Дэвис называл джаз отношением, Джими Хендрикс говорил о рок-н-ролле как об особом чувстве, а не технике игры, а Public Enemy и хип-хоп назвали ощущением. Впрочем, такая формула мастерства свойственна не только чернокожим музыкантам: так же секрет собственного успеха описывают многочисленные белые политики, учёные, бизнесмены и режиссёры — потому что, действительно, без чувства ничего не получится. Конечно, научный подход не принимает «чувства» всерьёз, так как их практически невозможно измерить и уложить в железное правило — иначе формулу успеха давно бы открыли, и миром правили бы педантично выведенные в школьных и университетских пробирках гении. Они бы чётко следовали инструкциям, зажимали струны, когда надо, и всегда делали бы самые правильные инвестиции. Но это чёртово «чувство» не только не поддаётся науке, но не даёт людям покоя и ко всему прочему проявляет себя через случайных людей. Иисус говорил об этом так: «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рождённым от Духа».

Джон Ли Хукер был одиннадцатым ребёнком баптистского священника, зарабатывавшего на жизнь сбором урожая. То ли чтобы уберечь детей от ереси, то ли из-за дикой бедности отец Джона не отдал своих детей в школу и сам занялся их обучением. В результате Джон так никогда и не научился толком писать. Музыка — в частности расцветавший в дельте Миссисипи блюз — считалась в семье исчадием дьявола, поэтому долгое время единственным, что слышал Джон, была церковная музыка, или спиричуалз. Конечно, церковная музыка афроамериканских баптистов не имеет ничего общего с православными и даже католическими песнопениями: она гораздо более мелодичная и страстная, а во время богослужений вся паства зажигательно притоптывает, прихлопывает и вместе со священником хором распевает песни. Когда Джону исполнилось девять лет, его отец ушёл из семьи, и мать нашла для ребятишек нового отца, Уильяма Мура, радикально отличавшегося от сурового священника. Мур был блюзовым исполнителем и сразу завоевал любовь Джона, которому подарил гитару и научил на ней играть. «Я с открытым ртом слушал моего приёмного отца, для меня он был богом», — вспоминает Хукер. Но к четырнадцати годам, когда гормоны ударили в голову, Джон решил, что он уже достаточно хорош в музыке и пора начинать самостоятельную жизнь. Тогда он сбежал из дома и обрёк себя на долгие годы неприкаянных скитаний. В 1926 году отношение к неграм в США всё ещё было безобразным, а о незаконности использования труда несовершеннолетних никто даже и не думал, так что Джон находил себе самую низкооплачиваемую чёрную работу то тут, то там — и получал за неё копейки, на которые ему, молодому и горячему, удавалось выживать. Грошовые лачуги, железная дорога и беспросветная нужда стали его лучшими товарищами и помогли на собственной шкуре понять, что такое настоящий блюз.

Мемфис, Ноксвилл, Цинциннати и множество других, менее крупных городов поочерёдно служили ему прибежищем. Вскоре по приезде в новый город его можно было найти в небольших барах и на вечеринках с гитарой в руках. В 1943 году Ли Хукер на долгое время осел в Детройте — крупнейшем промышленном центре Америки того времени и музыкальной Мекке Соединённых Штатов. Днём он работал на заводах General Motors, Ford и других крупных компаний, а по вечерам играл на гитаре и пил в ночных клубах. Афроамериканцы в Детройте жили сплочённой коммуной, носившей сленговое название Black bottom («Чёрное дно») — именно там Джон впервые обзавёлся устойчивыми социальными связями и стал записывать свою музыку в студиях. За годы скитаний его стиль перестал быть похожим на общепринятую форму блюза, поэтому студийные сессионные музыканты не понимали, что он играет. Таким образом он стал одним из первых музыкантов, которые в одиночку записывали музыку в студиях.

Блюз Хукера минималистичен и самодостаточен: вместо барабанов он стучал по специальной доске ногой, гитарные партии выстраивал так, чтобы их можно было сыграть на одном инструменте, песни сочинял и пел тоже сам. Первый серьёзный успех пришел к нему только в тридцать шесть лет, когда его сингл «Boogie Chillen» заметили продюсеры из Лос-Анджелеса и прогнали его по всем своим каналам раскрутки музыки, в результате чего песня стала самой продаваемой «расовой записью» 1949 года. Расовыми записями с двадцатых по сороковые в США называли пластинки с музыкой чернокожих исполнителей, игравших госпелы, джаз и блюз. Затем всю музыку чернокожих, вне зависимости от жанра, в котором они играли, стали причислять к категории R&B (rhythm and blues). Только сравнительно недавно, в конце двадцатого века, чернокожие исполнители стали получать музыкальные премии в других категориях вроде рок- и поп-музыки, которые до этого были прерогативой белых исполнителей. Чтобы лучше понять, о чём идёт речь, представьте себе премию «Оскар»: какими бы хорошими ни были иностранные фильмы, все они попадут в одну категорию вне зависимости от их жанра и получат максимум одну статуэтку, в то время как американские фильмы могут получить сразу много наград — просто потому, что они американские.

Успех не вскружил голову Хукеру, и он решил, что ни одна звукозаписывающая компания не будет иметь права безраздельно им овладеть: боссов этих компаний Хукер и вовсе называл не иначе как жуликами и разводилами. Система, при которой один человек делает всю работу, а другой человек на правах хозяина забирает себе большую часть плодов этой работы, была известна Джону ещё со времён хлопковых плантаций и несправедливой делёжки урожая. Чтобы собрать с охочих до обогащения продюсеров как можно больше чеков, он записывал одни и те же песни, слегка меняя ритм и скорость, на разных лейблах под разными именами: в разное время его звали Джон Ли, Джон Ли Кукер, Техасский Слим, Дельта Джон, Бирмингэм Сэм и его Волшебная Гитара, Джони Уильямс или Буги Мэн. Вскоре Хукера стали называть королём буги — музыкального ответвления блюза, построенного на повторяющемся динамичном ритме и предназначенного в первую очередь для танцев. Буги — это своеобразный мост между блюзом и рок-н-роллом: энергичней блюза, минималистичней рока. «Буги — это когда не можешь усидеть на месте», — так незамысловато Джон Ли Хукер описал свои наработки в этом направлении.

Популярность Хукера в Америке пятидесятых носила довольно ограниченный характер, так как Штаты всё ещё отходили от расистского недуга и не хотели делать из чернокожих суперзвёзд. Вместо этого они брали музыку чернокожих, слегка её корректировали и отдавали белым исполнителям, которые вмиг становились популярными. Так, например, музыку одного из отцов основателей рок-н-ролла Литл Ричарда продюсеры покупали за гроши и отдавали Элвису Пресли, который гордо носил незаслуженный титул «короля рок-н-ролла». Успех джазменов вроде Майлза Дэвиса во многом обеспечен их европейскими, в особенности французскими, гастролями. Успех и всенародное признание блюзу в США принесли англичане: в начале шестидесятых английские музыканты преклонялись перед записями Джона Ли Хукера, штудировали их и писали на них каверы. Самыми известными переделками стали хиты  The Animals и The Yardbirds, перепевших одну из главных песен Хукера «Boom Boom». Хукер вскоре стал чувствовать любовь из-за океана через солидные чеки, которые ему присылали за использование его песен, в то время как в Америке признания и уважения авторских прав чернокожих ждать не приходилось. В начале шестидесятых Хукер поехал в Англию и впервые почувствовал вкус настоящей любви белокожей публики и славы. В конце шестидесятых такой же путь повторил Джими Хендрикс, ставший первой и основной чернокожей звездой рок-н-ролла: сначала его признали в Англии — и только потом в США.

Поп-звездой Джон Ли Хукер так никогда и не стал, хотя и повлиял на формирование десятков рок-легенд. Первыми своими выступлениями на сцене Боб Дилан обязан Хукеру, с которым он дружил, пил вино и у которого учился играть блюз. Rolling Stones, Эрик Клэптон, Карлос Сантана, Ван Моррисон и многие другие играли с Хукером музыку и набирались у него опыта — музыкального и житейского.

Джон Ли Хукер прожил приблизительно восемьдесят восемь лет (с документами у негров начала двадцатого века, как и у русских крестьян того же времени, были проблемы), породил восемь детей, девятнадцать внуков и десятки музыкальных записей. Начало карьеры Хукера приходилось на период «синглов», когда звукозаписывающие технологии не позволяли помещать на одну пластинку больше парочки песен. Тогда о том, что сборник песен может быть чем-то цельным и концептуальным, никто ещё не думал. Записывать альбомы, часто при участии других известных музыкантов, Хукер начал уже в старости и не особо уделял внимание их цельности. Поэтому самым лучшим альбомом, в котором собраны краеугольные камни и самые сочные плоды сорокалетнего творческого пути маэстро, можно смело считать сборник под названием «The Ultimate Collection 1948-1990».

Джон Ли Хукер говорил: каждый день — это новая песня, а красоту и чувства можно найти в самых обыденных вещах. Тебя накормили вкусной едой, ты увидел красивую женщину или попал в весёлую компанию — и вот ты уже готов писать. Тексты песен у Хукера рождались в самых разнообразных ситуациях, даже ночью во время сна: тогда он просыпался и записывал слова на диктофон, который всюду с собой таскал (до появления диктофонов ему приходилось держать в голове тексты, так как писать он до самой старости так и не выучился).

Барменша одного детройтского бара, в котором Хукер играл каждый вечер, заигрывая с ним, почему-то стала называть его «Бум-бум». Во время очередного опоздания Хукера, когда его группа уже вышла на сцену, разгневанная барменша выкрикнула ему: «Boom-boom, I'm gonna shoot you down», — и в его голове сложилась вся история. К следующему утру была готова целая песня, а вечером он уже играл её в этом же клубе. Песня так всем понравилась, что Джон хитро перестал её исполнять, чтобы никто не смог её украсть, и снова начал играть только после получения авторских прав на неё в Вашингтоне. Когда от каверов на песню стали поступать гонорары, он отстегнул «на хлеб» и той самой барменше. Говорят, она жутко гордилась, что подарила Хукеру песню.

Иногда песни рождались из рассказов Хукера о своей жизни. В песне «Teachin' the blues» он описывает процесс обучения игре блюза у приёмного отца. Держи руку здесь, теперь большим пальцем бей по струнам, правильно, теперь ты как целая группа звучишь, а теперь смотри, как я стучу ногой, ты тоже давай, вот, получается, работает. Когда в тринадцать лет отец научил его простой мелодии, он зарубил её себе на носу и пронёс через всю жизнь. Никаких музыкальных школ, никаких выкрутасов с гитарой — как папа научил, так Джон и играл.

Хукер был страстным любителем женщин, и «Big Legs, Tight skirt» — ода женщине, чьи ноги, походка и узкая юбка сводят блюзмена с ума. Его голос электризуется и дрожит, как трясущийся от любовной лихорадки уличный кот. Любовные песни Хукера всегда похожи на заклинания, которые любовник повторяет раз за разом, как в песне «You know, I know»: однажды он и его любовь сойдутся вместе, плевать на мнение других, плевать на ожидание — настойчиво повторяет он. Желания прозаичны, слова просты — но Джону Ли Хукеру удаётся передать возвышенное отношение к сексу, женщина в его песнях превращается едва ли не в религиозный объект поклонения, а он сам — в ночного рыцаря, сгорающего от любви. Когда в песне «I'm in the mood» Хукер описывает своё любовное настроение, то тянет слово moo-o-o-d так, будто голодный пёс воет на луну и томится от непонятной ему силы, переполняющей жилы. Эта песня встречается на альбоме два раза: сначала её поёт молодой, переполненный силами Джон, а второй раз мы слышим старого мистера Хукера, который одряб только телом, не растеряв горячности души.

Любовь приносит не только утоление зуда в мягком и женском. В песне «No more doggin'» Хукер жалуется на свою любимую: все его деньги она тратит на виски, пиво и вино, не давая тепла взамен и оставляя его в дураках. Любовь превратилась в собачью возню, и он оставляет женщину, хотя и знает, что будет любить её до конца своих дней. В одной из самых красивых блюзовых баллад «I cover the waterfront» Хукер описывает состояние глубокой любовной тоски: герой сидит на берегу и смотрит, как один за другим из-за горизонта приплывают корабли, везущие любимых к любимым. Раз за разом он не находит на корабле свою любовь, но терпеливо ждёт. И голос маленькой девочки хвалит его за терпение. Медленная тоска наполняет Джона, но вот он видит корабль, плывущий к нему навстречу. Звучат трубы: должно быть, это и есть его любовь. Джон ждёт на берегу не любимую, а свою Аниму, своего ангела, который ещё до прибытия этого судьбоносного корабля приходит к томящемуся Джону в лице маленькой девочки. Голос Хукера в этой песне переполнен смирением, но под грузом его печали мы чувствуем искру надежды, которую он даже боится озвучить, чтобы не спугнуть свою мечту.

«Boogie Chillin'», блюзовое признание в любви городу Детройту, сделала Хукера известным. Мама не разрешала ему гулять ночью, и он делал свой буги-вуги тайком. А когда он сбежал из дома, которого так никогда больше и не увидел, то попал в Henry Swing Club в Детройте: там собирались такие же, как он, там был настоящий праздник жизни и там ему было самое место. Джон Ли Хукер играл именно городской блюз, отличавшийся темами от сельского блюза. Деньги — одна из основных проблем: из-за них ещё как приходится страдать, жертвовать любимыми делами и работать на заводе вместо того, чтобы играть музыку. В песне «I need some money» Хукер поёт, что лучшие вещи в жизни бесплатны и любовь женщины пробирает его до самого основания — но вот счета эта любовь, к сожалению, оплатить не может.

Термином «blue devils», от которого блюз предположительно и получил своё название, в Англии семнадцатого века называли чёртиков, приходивших к персонажам с пониженной социальной ответственностью во время белой горячки. Американский закон, запрещавший продавать алкоголь по воскресеньям, называли «blue law». Именно алкоголю посвящена песня «One bourbone, One Scotch and One beer». Герой Хукера сидит в баре и раз за разом заказывает тройную дозу алкоголя, бармен понимающе выполняет его просьбу, и так продолжается до самого закрытия бара. Алкогольная синева помогает герою забыть, что любимая ушла от него.

Есть особая категория блюзов, в которых музыканты размышляют не о жизни, любви и проблемах, а через музыку смотрят в глаза смерти. «Нет рая, нет ада, и никто не знает, куда я пойду после смерти», а пока — помолитесь за меня. Песня «Burning Hell» нагнетается, и к финалу в голосе Хукера мы будто слышим, как жарит адское пламя (которого, по словам героя, не существует). Быстрый бит звучит бьющимся сердцем человека, которого из рутины повседневной жизни выдернула мысль о собственной смерти: чем больше думаешь, тем сильнее оно колотится — но по размышлении готов принять всё как есть.

Блюз способен подхватить, когда падаешь ниже определённой точки. Это точка, в которой так плохо, что самостоятельно справиться с переживанием или депрессией невозможно. Тогда нужно слушать блюз, который поёт человек, которому плохо почти так же, как слушателю (но всё-таки чуточку лучше). Блюз не оглушает и не пытается насильно внушить радость жизни, как это делает рок-н-ролл. Блюз говорит: «Я знаю, что тебе плохо, но есть в жизни простые вещи, и от них становится легче». Эти простые вещи — понимание других людей и напоминание о том, что ты не одинок: другим тоже было плохо, но они справились — а значит, справишься и ты. Всё проходит — и это пройдёт тоже.