Психология и гигиена соцсетей

Когда-то редакция самиздата пыталась отказаться от соцсетей, но не смогла. Facebook, Twitter, Instagram и «ВКонтакте» неоспоримо поглотили нас всех, и теперь нужно учиться с этим жить. В рамках нашего исследования «Жизнь в прямом эфире» мы поговорили с психологом Главного военно-клинического госпиталя имени Бурденко Михаилом Козловым о том, как соцсети влияют на наш выбор, почему появляется зависимость и зачем запоминать много мемов.

Социальные сети по-разному влияют на человека. Надличностное влияние напрямую связано с человеческой индивидуальностью. Каждый человек реализует свои запросы в социальной сети. Поскольку сервис предоставляет удовлетворение многих потребностей, то запросы могут быть самые разные.

Может быть и глобальный терапевтический эффект: люди, которым сложно общаться в реальной жизни, могут спокойно общаться в сети. Им становится проще. Это позитивная сторона доступного общения.

Негативно интернет может влиять на людей, склонных к интроверсии и социальной застенчивости. Они могут быть поглощены им. Они могут поставить на первое место виртуальное общение и только на второе реальное. Потому что издержки меньше и риски меньше. Сказать, что это имеет какой-то глобальный эффект, однозначно хороший или однозначно негативный, нельзя. У медали две стороны.

В профессиональной среде многие психологи проклинают слово «социализация». Честно. Потому что это слово из очень старой парадигмы. Из парадигмы социального релятивизма или социального редукционизма. Когда мы всё сводим к действию общества. Вот растёт мальчик или девочка, и то, как они развиваются, целиком зависит от стимулов из внешней среды. И появляются идеи о том, что, влияя на эти социальные стимулы, можно манипулировать процессами развития ребёнка. До какой-то степени это верно, потому что есть эффект и влияние воспитания родителей, школой, средой или группой. Подросток ищет группы по интересам, делает выбор. Это всё влияет на его личность. Но в конечном счёте современная наука приходит к тому, что большую роль в этом вопросе играет личностное, биологическое, генетическое, а социальное просто позволяют этому проявляться. Концепция, что порнография влияет на социальные расстройства, а шутеры делают подростков агрессивными, по меньшей мере странная. Сейчас её почти не придерживаются. Есть экспериментальные данные, что агрессивные компьютерные игры или доступность эротики сильно не влияют. Если человек конституционально не агрессивен, то сколько бы он ни играл во что-нибудь, он не будет агрессивен.

Дальше, видимо, будет вопрос про «Синего кита»? Есть такая идея, что когда подростку в интернете Лис говорит: «Давай в 4:20 проснёмся и начнём выполнять какие-то задания суицидальные», то все подростки купятся на это и побегут. На самом деле, тема сложная и неоднозначная. Например, в XIX веке была написана книга «Страдания юного Вертера». Это была книга, посвящённая «мировой скорби». О том, что мир фундаментально жесток, мир — это череда страданий. Эта книга отразила гнетущую эпоху мировой тоски конца XVIII–начала XIX века. И эта книга действительно спровоцировала огромное количество суицидов. Психиатры XIX века обратили внимания, что до выхода книги суицидов было меньше. А потом вся молодёжь из салонов, зачитывающаяся этой книгой, начала выпиливаться активно. С одной стороны, такая эпидемия суицидов может быть социально обусловлена. Например, мы точно знаем, что война уменьшает количество суицидов. Если смерть повсюду, накладывать на себя руки — безумие. Социальное влияние, конечно, есть, но очень незначительное. Просто повышается порог восприятия. То есть подросток, который закончил жизнь суицидом, сделал бы это чуть позже или по другим мотивам. Но у человека какая-то позиция личностная к этому моменту должна уже быть сформирована. Сколько бы вполне здоровому человеку, у которого нет подобных мыслей, ни говорили о суициде, он самоубийство не совершит. Если есть здоровая семья, адаптация, есть девушка или парень, есть перспективы, то такого человека сложно подбить на суицид. С другой стороны, если у человека есть какая-то изначальная ломкость, у него уже где-то что-то истончилось и уже готово порваться, то добавочные факторы этой популярной культуры могут им овладеть. Это проблема не социальных сетей, это проблема внутренняя.

Действовать в макросоциальной среде довольно бессмысленно. Борьба с такими явлениями не бывает эффективной. Более того, начинают изымать «юного Вертера» —  все ещё больше его читают. Пытаются бороться с Лисом, это становится настолько популярным, что сила действия получается равна силе противодействия. А вот с микросоциальными факторами бороться можно. С семьёй, с личностью ребёнка, с кругом его друзей. На этом уровне умный родитель и/или социальный работник что-то сделать может. Но глобальные меры — это не просто «из пушки по воробьям», это бессмысленно.

Тенденции задаются снизу. Когда люди пытаются планомерно сверху влиять на очень сложные системные процессы внизу, они, как правило, бывают осмеяны. И делают ещё хуже. Стреляют себе в ногу. Например, государство начинает говорить подросткам, что синий кит — это не круто. Какие-нибудь сорокалетние женщины из странных психологических организаций рассказывают, как стоит себя вести — это вызывает яростное отторжение и желание поближе познакомиться с контркультурой. За последние двести-триста лет ситуация никак не изменилась.

В определённой мере, конечно, социальные сети влияют на выбор. Мы создаём свой микромир, который отражает наши склонности. Здесь есть обратное развитие. То есть мы влияем на интернет, и он каким-то образом влияет на нас, но кардинально изменить наши интересы не может. Это закон психики: когда человека помещают в неизвестную среду, он пытается найти в ней что-то знакомое. Например, человек, попавший в чужую страну, пытается прибиться к местному землячеству. Попадая в интернет, человек ищет любые книги, любимые фильмы, друзей и интересующую его информацию. В конечном счёте он становится более консервативным. Его интересы имеют склонность всё больше подкрепляться.

Если человек — экстраверт, склонный к новому опыту, то ему соцсети позволят проникнуть в самые разные сообщества и попробовать самые разные занятия. Это зависит от самого человека: какой у него темперамент, какая личность. Если человек антропологически склонен к тоскливой музыке и чёрной одежде, сам по себе очень депрессивный типаж, то методами социальной инженерии пытаться сделать из него весёлого и оптимистичного хипстера — это безумно. И наоборот тоже.

Наша память обладает естественными клапанами. Она хранит информацию в виде эталона. Бессмысленно запоминать каждый день за одиннадцать классов школы. Наша память бы утонула во впечатлениях, и мы бы сошли с ума очень быстро. Наша память сохраняет некий эталон: это какая-то абстракция, например, я встал утром, пошёл в школу, пообщался с друзьями… Эта череда из трёхсот шестидесяти пяти дней ужимается в один весьма стереотипный образ. Поэтому наша память может хранить большой объём информации. С интернетом то же самое. Память сортирует информацию по значимости. Мы не будем запоминать какую-то мелочь, если это не пригодится нам для неких целей. Можно запомнить огромное количество мемов, если они повышают твой социальный статус, помогают найти полового партнёра, если они помогают усилить групповую идентификацию и так далее. В таком случае это становится важным социальным маркёром, и человек это запомнит. А человек, которому эти бессмысленные гигабайты не приносят никакой пользы, может стереотипно запомнить: в интернете есть картинки. И пара картинок для примера. И всё. Так работает человеческая память.

Я сам замечаю, что какой-то информационный метаболизм существует. Человеку нужно потреблять больше информации. Потом больше и больше. Это называется стимульный голод, который активизирует поисковое поведение. Мне хочется себя как-то простимулировать, надавить себе на зрительный нерв. Смотрю соцсети и листаю ленту. Так утоляю этот стимульный голод. Соответственно, чем больше ты потребляешь, тем больше тебе нужно. Некое усиление информационного метаболизма есть, но однозначно сказать сложно.

Сейчас пересматривают Международную классификацию болезней. В перечень может попасть и ряд интернет-зависимостей. Проблема в том, что зависимости, как и фобии, образуются от всего. Тут бессмысленно даже перечислять. Это на сотню наименований. Что-то, особенно в соцсетях, конечно, есть. Источники, вызывающие большое количество положительных эмоций, более склонны вызывать зависимость. Социальные сети в том числе.

Законы зависимости что для водки, что для казино, что для секса, что для интернета — одинаковые. Могут немного меняться стадии привыкания, но концепция одна и та же. Бороться с настоящими зависимостями сложно и бессмысленно. Тут проще легализовать и расслабиться.

В наркологии есть концепция аддиктивной личности, то есть человека, который зависим. Сегодня он зависим от водки, его закодировали от водки. Он подсел на наркотики, вылечили. Он начал играть, поиграл. Потом стал яростно религиозен. Поверил. Надоело. Стал спортсменом, убивается по спорту. Такая личность будет формировать зависимость из всего, чем она занимается. Бороться со всем этим бессмысленно. Нужно понять, в чём проблема конкретного человека, почему у него нет золотой середины, почему он формирует эти зависимости. Если человек не аддиктивен и ситуационно заигрался, то он может избавиться от зависимости. Например, у человека есть свободная неделя, нет денег, планов или дел, то он может замарафонить какую-нибудь игру, сидеть-общаться в чатах и так далее. Как только обстоятельства меняются, зависимость проходит. Всё глубоко индивидуально.

Глубокие культурологические корни у этого явления. Во-первых, это демонстрация своего социального статуса. Показать, как ты богат, что у тебя есть деньги, время и ресурсы. Это брачная реклама — извините за сексистскую ремарку, особенно этим страдают молодые девушки или богатые немолодые мужчины. Это социальная демонстрация. Она всегда была. Нет большой разницы между шерингом фоточек в инстаграме и роскошными нарядами, шрамированием, татуировками и украшениями. Всё это сигнализация о статусе. Это было всегда и всегда будет. В XXI веке это приняло форму «суши в инстаграме». Что будет через тридцать-сорок лет? Неизвестно, но концепция не поменяется.

У невротиков или людей с невротическими потребностями формируется страх что-то пропустить в соцсетях. Корни у этого страха очень ветвистые и уходят в разные области. Например, у человека есть потребность держать руку на общественном пульсе. Он должен быть в ритме и духе времени. Если ритма нет, то у человека может развиться депрессия. Он может почувствовать, что жизнь проходит мимо него. И за этим лежит глубинный личностный страх.

С другой стороны, у человека может быть очень сильная доминанта. Он должен иметь друзей, контакты. Он всё время в горизонтальных связях. Ему, естественно, нужно это всё отслеживать. Ему нужно знать динамику тех групп, внутри которых он состоит. Это личностная проблема абонента, а не телефонной станции.

Мы не можем заснуть, если пользуемся социальными сетями перед сном из-за эмоций, которые они у нас вызывают. Легко себе представить, как тяжело заснуть, когда голова работает. Плюс сон — это тонкий физиологический процесс. XXI век — это век бессонницы: кто-то не может спать с задёрнутыми шторами, кто-то без телевизора, кто-то — не посидев в интернете. Сон — процесс ломкий. Чтобы его не портить, нужно соблюдать психогигиену сна и не скроллить ленту под одеялом.

Чем больше мы занимаемся любимым занятием, тем для нас лучше. Главное — не переходить естественные пределы. В Японии есть люди, которые марафонят целую неделю, а потом умирают от истощения. Ничем не лучше смерти от запоя. Но вызывает большее возмущение. Когда человек бухает и умирает, мы воспринимаем это нормально. Мы к этому привыкли. А когда неделю не спит и не ест, сидит за компьютером, а потом умирает, для нас это — разрыв шаблона. А суть одна и та же. Всё зависит от естественного эмоционального фона.

Если человеку тоскливо, он будет отбирать информацию грустного толка, слушать грустную музыку и укрепляться в своём состоянии. Человек в хорошем настроении, наоборот, будет искать весёлые картинки, сериалы и так далее.

Все советы основаны не на психологии, а на здравом смысле. Например, человеку с очень хрупким эго, которого легко оскорбить, определённо в интернете делать нечего. Ему желательно не участвовать в беседах в комментариях. Ему нужно постоянно обновлять чёрные списки, поставить фильтры, установить приватность. Интернет для него будет источником постоянного крушения надежд. Не вестись на троллинг. Этого многие люди не умеют делать. Если человеку-нарциссу под фото напишут, что он урод, то это всё. Он может выпилиться из интернета навсегда. Если человек агрессивный, и ему что-то написали про маму в комментариях, то это тоже всё! Конец спокойному интернету. Есть тролли, которым доставляет удовольствие над этими хрупкими психотипами издеваться. Делать вбросы и получать изощрённое психологическое удовольствие. Если вы не способны к выдержке и иронии над собой, то интернет — место недружелюбное.

Дать «Десять правил, как вести себя в интернете» — это как «Десять правил, как покорить любого мужчину». Это не работает.

Если человек любит демонстрировать свою жизнь напоказ, выставлять фото в нижнем белье и так далее, то он даёт в руки нечистоплотным троллям возможность иронизировать. Если это психологически важная информация — особенно. Должна быть гигиена. Можно дать только один совет: будьте обучаемы и умейте извлекать уроки. Если вас оскорбили в беседе, то, очевидно, отвечать капслоком — это плохая идея. И вам дадут это понять.