В пятнадцать лет Роман вернулся в Донецк из Швейцарии, где они с отцом помогали грузинской мафии и притворялись беженцами. Через три года на родине, на фоне постоянного стресса, у него начались тяжёлые проблемы со здоровьем, которые переросли в клиническую депрессию и мысли о суициде. Более двух лет он не мог нормально есть и спать и часто видел в ночных кошмарах, как отец душит его. Автор и главный герой «Одиссеи юного беженца» Роман Гаврилин возвращается в самиздат с «Историей болезни» — рассказом о том, как в поисках диагноза можно пройти все круги медицинских обследований, «немецких» препаратов, знахарей и гомеопатов, но найти помощь там, где не ждёшь.
Предисловие
Ночные кошмары, чрезмерная эмоциональность и прочие признаки хрупкой психики начали проявляться у меня с самых ранних лет. Скорее всего, это не просто гены. Первое воспоминание — я ползу на коленях по коридору просторного дома, а в конце пути пьяный отец запускает железный табурет в мою сторону.
Коридор длинный, табурет летит какое-то время, поэтому я успеваю ускользнуть влево, в детскую, и слышу, как железо бьётся о дубовую входную дверь.
Хотя кто знает? Может, мне это приснилось?
Я же помню, как левитировал в зале, пока родители смотрели телевизор.
Помню в деталях: коричневый, с тёмными узорами, диван, и разноцветный «персидский» ковёр, и огромную среднеазиатскую овчарку Гюльджан, внимательно следившую за моим полётом.
Мой отец пил часто и после водки превращался в натурального демона. В жанре ужаса у него был природный талант. Каждый раз, когда он выпивал больше трёх рюмок, лицо его вытягивалось, уши становились острее — как у вампира, а глаза наливались кровью. Его вопли были воистину душераздирающими, а регулярный звон битой посуды — не лучший саундтрек для формирования здоровой психики.
ПЕРВЫЙ ПРИСТУП
Мы живём в съёмной квартире. После возвращения из Европы отец не может смириться с тем, что ему нужно снова идти на работу за несколько сотен долларов в месяц, поэтому он только тем и занимается, что рассказывает собутыльникам славные европейские истории.Он через день приходит пьяным и устраивает истерики.
По вечерам мы с сестрой стараемся не появляться дома. Мы приходим ближе к ночи, когда он уже успокоится и спит. Но злоупотреблять этим приёмом нельзя, потому что «Где их черти носят?» — серьёзная статья, а отвечать за все наши «грехи» приходится любимой маме.
Начиная с одиннадцатого класса я стал снимать стресс алкоголем и творчеством. Это работало. После пива, водки или портвейна, в компании друзей, я чувствовал себя прекрасно. Мне также нравилось писать рассказы и рэп-биты. Я мог заниматься этим сутками, но ближе к девятнадцати годам все эти методы начали терять эффективность.
Той зимой лучший друг накурил меня травой. Это был мой второй или третий опыт. Мне стало невообразимо плохо. Мое лицо — буквально — позеленело.
Мы ходили по холодному Донецку, и друг не мог понять, что со мной не так. Я ощущал сильный физический дискомфорт и повторял каждые пять минут: «Саша, мне хуёво». Он непонимающе разводил руками и предлагал расслабиться.
Трава стала спусковым крючком, финальной точкой психического перенапряжения, копившегося во мне с самого рождения. Сперва у меня начисто пропал аппетит. Спустя несколько дней я не мог смотреть на еду без тошноты и стал блевать после каждого приёма пищи.
Так и началась моя история болезни.
СОВЕТ
Отец перестал разговаривать со мной после того, как я в настойчивой форме повторил, что больше не хочу заниматься футболом. Я говорил ему об этом целый год, но теперь мой посыл стал ультимативным.
Моя футбольная карьера — это всё, о чём он грезил ещё до момента моего зачатия.
Мать работала администратором в ресторане с десяти утра и до полуночи с редкими выходными. Бо́льшую часть семейного бюджета на протяжении нескольких лет обеспечивала именно она. Мать всегда относилась к нам с большим трепетом, но в тот момент у неё просто не было ни времени, ни сил.
Я остался наедине со своей тошнотой. Не с экзистенциальной тошнотой Жан-Поля Сартра, а с вполне конкретным симптомом.
Кто-то из друзей посоветовал обратиться к психиатру.
***
Первая городская больница представляла из себя памятник монументальной сталинской архитектуры. Поднявшись по широкой мраморной лестнице на третий этаж, я постучал в дверь кабинета и зашёл внутрь. Пожилой доктор стоял у окна спиной ко входу, скрестив руки за поясом. Холодный зимний свет освещал его белый халат. Он лёгким жестом головы указал на стул, присел за ветхий стол и прошептал:
— Рассказывай.
Я застенчиво объяснил свою проблему.
После загадочной паузы он, наконец, кивнул и начал выписывать рецепт.
— Гидазепам. Транквилизатор. Успокоительное. Очень хороший препарат, у нас в Харькове делают, — доктор на секунду посмотрел мне в глаза, — всё будет хорошо... Попьёшь несколько дней, но не больше, а то подсядешь.
***
По дороге домой я купил препарат. Первая же таблетка вернула меня к жизни. Я с большим удовольствием поел, послушал музыку и уснул.
Это было похоже на чудо.
Будучи ответственным парнем, я спустя несколько дней прекратил приём гидазепама.
Дискомфорт сразу же вернулся. Тошноты уже не было, но я чувствовал, что моё мироощущение необратимо поломалось: я зациклился на прошлых неудачах, стал хуже спать и постоянно думал о суициде.
УЖАС
В тот вечер отец пришёл поздней обычного. Мы с сестрой уже спали — в небольшой комнате, друг напротив друга. Он зашёл в квартиру, намеренно хлопнув дверью, и с порога начал сыпать проклятиями.
Мы слышали, как на кухне отец угрожал ножом то матери, то самому себе. Потом переместился в зал и принялся переворачивать мебель.
Я скрипел зубами от злости и ненавидел себя за бездействие.
— Я его сейчас убью, — сказал я сестре.
— Не надо, Ромочка, пожалуйста, он сейчас успокоится.
— Убью, — повторял я исступлённо, глядя в потолок.
— Я вам такой ужас устрою! — орал отец на всю квартиру.
Меня трясло. В состоянии аффекта я выскочил из спальни и забежал к родителям.
— Ну, давай устраивай!
— О, сыночек твой проснулся…
— Устраивай ужас, сука, когда ты уже успокоишься? Что ты хочешь, давай! — Я кричал и был в шаге от того, чтобы начать его душить.
Отец неожиданно притих, присел на диван и посмотрел на меня с какой-то надменной улыбкой.
— Ну-ну, ну-ну…
— Что «ну-ну»?! Что ты, блядь, хочешь от нас?! Сколько можно?!
Он не спеша разделся, театрально складывая вещи, и лёг в кровать со словами «Я вам всем устрою…»
— Рома, всё, иди ложись, — успокаивала меня мать.
Я вернулся в спальню к рыдающей сестре.
Ещё час мы слушали, как за стенкой он тихо бормочет по кругу одни и те же бредовые фразы.
***
Отец обладал удивительным качеством: на следующее утро после подобных сцен он вёл себя как ни в чём не бывало, улыбался и готовил всем завтрак. Варил овсянку, нарезал и чистил яблоки, напевая под нос жизнерадостные мелодии.
Мы с сестрой начали умолять маму о разводе. Было непросто — они прожили вместе почти четверть века. Она плакала и повторяла: «Но ведь трезвый он такой хороший, если бы он только не пил…»
Но отец окончательно слетел с катушек. Спустя неделю он побил сестру, когда ни меня, ни матери не было дома.
На этот раз маму не пришлось уговаривать: за несколько дней она нашла съёмную квартиру неподалёку.
Я собрал близких друзей, и мы за несколько часов погрузили все вещи и мебель в грузовое такси, пока отец был на работе. Молодые ребята превратили эту драму в комедийный скетч, стараясь шутить не реже двух раз в минуту. Когда было покончено со всей суетой, мы сели в зале «новой» квартиры и выпили по рюмке коньяку.
Вскоре помощники разошлись по домам, а мать свернулась в позе эмбриона на диване, начала рыдать и пролежала так несколько суток.
ПАДЕНИЕ
В перерыве между парами мы с одногруппником вышли на курилку.
— Как-то ты изменился… — сказал он осторожно.
— Как?
— Не знаю. Злым каким-то стал.
С этим трудно было спорить. Конечно, я никогда не был ангелом. Рома самонадеян, грубоват и эгоистичен, но чаще всего со мной было весело.
Теперь же я закрылся в себе и стал главным Шопенгауэром университета. Я перестал гулять с друзьями, прекрасно понимая, что удовольствия от этого не получит никто.
Сестра поселилась в зале с матерью. Первый раз в жизни у меня появилась своя комната. После пар я шёл на тайский бокс или сидел перед монитором, писал декадентские рассказы и пил.
Отец исчез из жизни, но ощутимого облегчения никто из нас не почувствовал. С первого же дня переезда его образ поселился в моём подсознании. На улице в любом силуэте мужчины с усами мне мерещился отец. Он жил в моих ночных кошмарах, буквально каждую ночь мне снились ругань и драки с родителем.
Я продолжал сходить с ума.
***
Спустя полгода затворничества и самоедства у меня начались регулярные боли в области живота, и мама с сестрой настояли, чтобы я сходил к знакомому гастроэнтерологу.
Доктор взялся за меня всерьёз — я стал активным поставщиком биоматериалов для Дорожной клинической больницы. Но результаты анализов не вносили ясности:
— Роман, есть подозрение на панкреатит, но откуда он у тебя в таком возрасте?
Количество таблеток росло, диеты становились всё строже.
На одной из тренировок по тайскому я потерял сознание.
Я быстро терял вес. К двадцать второму дню рождения я весил шестьдесят шесть килограмм при росте в два метра. Я напоминал узника концлагеря : дальше худеть было просто некуда.
САНАТОРИЙ
Той осенью бессонница достигла апогея. Я либо засыпал на несколько часов к утру, либо засыпал в полночь, после чего пробуждался каждые пятнадцать минут вплоть до рассвета. Ко мне вернулась круглосуточная тошнота. Я заставлял себя принимать пищу и с большим трудом сдерживался, чтобы не сблевать.
Направляясь в гости к двоюродному брату, я встретил в подъезде его отца.
— Ромчик, что с тобой?! Я тебя не узнал!
На следующей неделе он вручил мне деньги на поездку в санаторий:
— В Карпатах хорошо, хоть воздухом подышишь.
Я отправился в санаторий, но через несколько дней «отдыха» старая газелька скорой помощи повезла меня в богом забытую сельскую больницу. Я не спал трое суток и начать блевать после еды прямо в столовой.
Меня проверили на аппендицит и развели руками.
— Повертайся додому і лягай в стаціонар.
С большим трудом забрав часть денег, уплаченных за две недели проживания, я в полубреду и холодном поту доехал поездом до Киева и взял билет на ближайший рейс до Донецка.
Набрав высоту, наш самолёт попал в сильную турбулентность. Пассажиров охватила паника.
Сидящий рядом парень зашептал молитвы.
Сквозь иллюминатор я смотрел на вибрирующее, словно пила, крыло «боинга» и впервые за год искренне улыбнулся.
Неужели это всё, наконец, закончится?
***
По приезде домой мне выписали лекарства от тошноты и снотворные.
Вся моя жизнь превратилась в круглосуточную борьбу с болезнью, а точнее — в поиск диагноза. Я следовал указаниям разных докторов, но не наблюдал никакого эффекта от лечения.
Из месяца в месяц я не мог набрать и полкило веса, питаясь пять раз в день сладкими кашами и послеоперационными порошками.
Я сделал МРТ всех органов, включая головной мозг. Я прошёл инструментальное обследование кишечника. Проверился на ВИЧ, диабет, болезни щитовидной железы и генетические нарушения.
Больше года, почти еженедельно, я проходил УЗИ брюшной полости и сдавал биохимические анализы крови. Результаты стабильно указывали на воспаление поджелудочной железы, поэтому все как один твердили, что виной всему панкреатит.
Раз в два месяца я ложился в стационар на капельницы и ежедневно безрезультатно съедал горсть таблеток.
Я мечтал о точном диагнозе, я мечтал о раке, о чём угодно — лишь бы знать, с чем бороться.
ВОЛШЕБНЫЕ НАУШНИКИ
Сестра переехала в Москву и вышла замуж. Мы с матерью остались вдвоём. Ей было непросто каждый день видеть истощённого сына и его бесконечные попытки поправить здоровье. Безысходность сводила с ума, и она решила прибегнуть к альтернативной медицине, хоть и знала, что я скептик и не верю в волшебство. Но как ещё повлиять на ситуацию, если «официальная» медицина бессильна?
Её подруга Наташа была большим почитателем гомеопатии и прочих псевдонаучных методов лечения. В том году у неё появилась страсть к новой чудо-методике: на пациента надеваются «специальные» наушники, подключённые к «специальной» компьютерной программе, и эти наушники «сканируют» тело на скрытые болезни. Затем пациенту назначают «натуральные» добавки и включают через эти же наушники «специальные» частоты, которые лечат его от всех выявленных болезней.
Мать неделю уговаривала меня опробовать эту процедуру. Она умоляла. Наташа была готова всё оплатить — настолько она верила в эффективность.
У меня не было и тени сомнения в том, что это чистая афера, но я всё-таки сдался и решил сходить, чтобы успокоить родного человека.
***
Альтернативные лекари снимали тесный подвал на автостанции «Крытый рынок».
В помещении стоял крепких запах лука, повсюду мелькали иконы и эксклюзивные БАДы от всех недугов человечества.
«Доктор» походил на главного героя рекламы «Мезим форте»: большое пузо, казацкие усы и придурковатая улыбка.
Он усадил меня в кресло и надел на голову наушники — обычные чёрные Phillips за десять долларов.
— Я извиняюсь, а каким образом эти наушники будут меня проверять?
— Ты не переживай! Это специальные, переоборудованные в Германии.
Он запустил какое-то приложение и нажал на «Старт».
Программа начала «подсчёты» и в течение нескольких минут чертила витиеватые разноцветные графики — примерно так я представлял себе медицину будущего в двенадцать лет.
Когда всё остановилось, он снял с меня наушники и деловито распечатал «результаты».
— Ну что? Кровь надо чистить! Стафилококки, — заключил лекарь, припудрив диагноз дружеским смешком.
— Ага. Ма, идём домой. Я тебя очень прошу.
— Сынуля, ты иди.... Подожди меня, пожалуйста, на улице пять минут. Я поговорить хочу.
Я с ненавистью посмотрел на самодовольную физиономию шарлатана, а затем перевёл взгляд на мать.
— Не вздумай ничего покупать!
Постояв пару минут за дверью, я забежал назад, взял её за руку и насильно вывел на улицу, не дав дослушать «лекцию».
ПРОФЕССОР
После ещё одного бесполезного курса капельниц меня решили отправить к легендарному профессору в больницу № 4 — этот мужчина считался гуру гастроэнтерологии.
Попасть к нему на приём без очереди было непросто, но за годы лечения я уже стал своеобразной знаменитостью среди докторов и обзавёлся «связями».
В небольшом кабинете, помимо пожилого, но бодрого профессора, находились несколько медсестёр. Они внимательно записывали его наставления. Он живо ходил по кабинету с зажжённой сигаретой в зубах и по манере общения чем-то напоминал Жириновского.
Дверь постоянно хлопала — доктора сновали туда и обратно, чтобы захватить какие-то бумаги или задать срочный вопрос.
Когда очередь дошла до меня, я вкратце объяснил свою проблему. Профессор без особого интереса пролистал мою увесистую карточку.
— Да. Худой, как смерть. Не спишь? Столовую ложку коньяку на ночь не пробовал? — весело приговаривал доктор, прощупывая живот. — Где болит? Ага. А теперь встань и надуй пузо. Слева немного выпирает, вижу.
Он отошёл к столу и закурил.
— Раз такое дело, давай мы попробуем проверить одну редкую хуёвину. Смотри, какая штука. Возможно, у тебя ишемия. Пережимает где-то аорту в животе, понимаешь? Надо проверить. Я тебе направление сейчас выпишу — Таня, напиши пацану бумажку! — съездишь в ОЦКБ. Есть там у них УЗИ для этой хуйни. Как сделаешь — возвращайся ко мне. Если диагноз не подтвердится… Блядь, ну хоть покапаем тебя недельку. У нас тут кислородные капельницы, специальный аппарат в Германии купили. Лишним не будет.
Домой я шёл счастливым, а как пришёл — сразу же начал шерстить симптомы в интернете. Вроде бы, всё сходилось.
Мне было плевать на тяжесть болезни, ведь на горизонте засияла надежда на адекватное лечение.
***
В ОЦКБ работала приятельница нашей семьи. Через неё мы получили номер некого Юрия, который обещал помочь мне пройти обследование без недельной очереди.
Блуждающий взгляд Юрия и его сумбурная манера речи не вызвали во мне положительного отклика. Большой опыт общения с докторами показывал, что среди них, как и среди любых других профессий, есть множество клинических идиотов и настоящих вредителей.
Он провёл меня к двери кабинета, велел ждать и убежал по своим делам. Полтора часа я шагал из угла в угол, мечтая о том, что сейчас, наконец, мне поставят точный диагноз и жизнь обретёт хоть какой-то смысл. Областная центральная клиническая больница больше походила на вокзал: вокруг было много суеты и неприятно пахнущих людей.
Юрий вернулся с другим доктором, и мы втроём зашли внутрь.
Мрачный мужчина вместе с Юрием десять минут разглядывал мои внутренности на рабочем мониторе, после чего попросил меня одеться и подождать в коридоре.
Вскоре вышел Юрий с заполненными бланками в руках:
— Ну что, Рома, поджелудочная у тебя в идеальном состоянии! В идеальном! А вот с почками — беда. Запустил ты почки, сынок. Тебе почки лечить надо.
Я смотрел на него исподлобья, сжав кулаки в карманах куртки.
Какие, нахуй, почки? За два года у меня не было ни одного симптома или анализа, намекающего на проблемы с почками.
— Запиши препаратик один, он только у нас тут в аптеке продаётся. Немецкий. Быстро на ноги встанешь.
ПАЛАТА
С результатами обследования я вернулся в больницу № 4.
— Так, Роман, — профессор пробежался по бумагам, — ну, ишемии у тебя точно нет. Ни хуя у тебя нет. Поджелудочная немного увеличена, но это хуйня. Всё у тебя нормально! Начинай пить водку, сколько можно болеть?
— Там один врач сказал, что с почками что-то…
— С хуёчками! Ложись к нам на недельку, покапаем тебя «Эглонилом», тебе нервы лечить надо. Наташа?
— Да?
— Оформляй пацана. Есть место у нас?
— Да, из третьей выписали утром.
— Ну и правильно. Давай «Контролоком» желудок успокоим, «Эглонил» — надо аппетит вернуть, худой же, как смерть, и на кислородные пусть походит.
***
Больничные койки за два года лечения стали для меня привычным местом.
Зачастую медсёстры производили манипуляции с иглами в полусне, поэтому процесс желательно было контролировать самому: кто-то выставлял слишком высокую скорость капельницы, а кто-то слишком медленную — так, что приходилось по несколько часов лежать в одной позе.
Медсёстрам не нравилась моя самодеятельность, но с самого начала болезненной эпопеи я быстро понял, что наша медицина — это не та стихия, которой можно полностью довериться. Я стал самостоятельно изучать все инструкции прописываемых мне лекарств, где указывалась, в том числе, и рекомендуемая скорость введения в кровь.
На третий день лечения в стационаре медсестра вставила иглу мимо вены — и под кожей, на внутреннем изгибе локтя, стал стремительно надуваться пузырь. Такое уже случалось. Я быстро закрутил регулятор и осмотрелся: дверь в палату прикрыта, соседи по койкам также лежали под капельницами, кроме мужчины с телефоном у окна.
— Понавыписывали опять миллион таблеток, — бубнил он в трубку жене, — одно лечит, другое калечит. Ага, конечно, выздоровлю я с такими врачами…
— Я прошу прощения! Позовите, пожалуйста, медсестру срочно, у меня тут ситуация…
Тот недовольно отвлёкся от разговора.
— Щас, Таня, подожди. Что такое?
— Да блин, иглу мимо вены вставили.
— Вот такие у нас врачи, Таня. Иглу пацану мимо вены вставили. И кто меня тут вылечит? Я перезвоню.
Через минуту пришла медсестра и исправила ситуацию.
Я взялся за книгу, но соседей по палате этот инцидент не на шутку возбудил, и они, как персонажи фильма «12», принялись по очереди зачитывать свои монологи.
Начал сцену сосед напротив:
— Вот у меня панкреатит, да? Из-за чего? Бухал много. Знаешь, сколько я выпить мог? Знаешь, как мы квасили в молодости? Спирт, водку… Литрами! А потом уже как остановиться? Если б мне кто-то тогда в молодости сказал, что это вредно, я бы сейчас здесь не был…
— А у меня знакомые во Францию уехали, — подключился мужчина у окна, — вот там страна, понимаешь? Правительство за людей думает. А у нас все только воруют. Вот ты, студент. Экзамен без денег не сдашь же?
— Я не студент уже, но по-разному было, если честно…
— Да гребут они лопатой. А медицина? Во Франции в больницу лечь не страшно. А у нас одно лечат, другое калечат.
После небольшой паузы включился третий пациент.
— Я раньше в цирк любил ходить всей семьей. А недавно, блин, сходили — муть какая-то. И по телику какие-то трансформеры вечно. А я, блин, «Сватов» люблю. Молодые такое не понимают. Это, блин, сериал такой, знаешь, расслабляющий.
Когда настала моя очередь жаловаться, я почтительно кивнул и продолжил чтение.
СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ
После недели под капельницами я вернулся домой. «Эглонил» действительно улучшает настроение и аппетит, но долго пить его не рекомендуется: он вызывает зависимость и, по сути, ничего не лечит.
Я снова был в привычном мире бессонницы, строгой диеты и кучи бесполезных таблеток. На этот раз положение осложнялось отсутствием обследований, которые я бы мог пройти, а вопрос с диагнозом так и не разрешился.
На фоне сильного недостатка сна у меня начались галлюцинации: под утро в комнату заходил отец и начинал душить меня подушкой. Иногда я лежал в темноте и слышал, как будто он разговаривает за стенкой с матерью, а иногда просто слышал музыку, которую он обычно слушал дома. В такие моменты я дрожал от ужаса. Это было настоящее, жуткое сумасшествие. Я лежал сутками в комнате без сна и мечтал о смерти. Каждое утро меня рвало, и я снова с трудом запихивал в себя пищу.
В это время из Москвы в гости приехала сестра. Она сидела у меня на кровати, рыдала и умоляла пойти к психотерапевту. Я, как заколдованный, отпирался и просил оставить меня в покое.
Мать созвонилась с моим лечащим гастроэнтерологом, и та дала номер Сергея Сергеевича — заведующего отделением в психиатрической больнице. Мы поехали к нему на приём.
Сергей Сергеич оказался молодым интеллигентным парнем. Он внимательно меня выслушал и предложил лечь в стационар. Мои вены ещё не отошли от прошлых капельниц, поэтому я отказался.
— Кошмары, галлюцинации под утро, панические атаки — это значит, что у тебя проблемы с нейромедиаторами, — заключил доктор и выписал рецепт на нейролептики.
У меня уже давно не было панических атак — у меня было перманентное состояние ужаса.
— Подскажите пожалуйста, а такое состояние, вообще, опасно?
— Всё опасно. Можно порезать палец — и умереть, — успокоил психиатр. — Попьёшь эти препараты, они довольные сильные. Сон восстановится.
***
Препараты оказались настолько сильными, что после приёма половины таблетки я просто не мог встать с кровати, но всё равно не спал. Я лежал обездвиженный и смотрел в потолок, не испытывая абсолютно никаких эмоций. В течение дня я с большим трудом передвигался по квартире.
Я поглядывал на баночку с этой отравой и прикидывал, сколько нужно выпить за раз, чтобы заснуть навечно.
Через две недели я приехал в психиатрическую больницу ещё раз. Сергей Сергеевич развёл руками и выписал мне другие нейролептики.
Я спросил о том, стоит ли мне пойти к психотерапевту. Он назвал эту затею бесполезной и порекомендовал делать упор на препараты.
Спустя неделю я выбросил новые таблетки в мусорное ведро. Они превращали меня в рептилию : я мог часами смотреть в стену, при этом не замечая ни стены, ни себя. Инструкция указывала, что действующее вещество угнетает работу всех важных нейромедиаторов головного мозга без разбору и предназначается для успокоения шизофреников в маниакальной фазе.
Я позвонил Сергею Сергеевичу и спросил, каким образом эти таблетки смогут вернуть меня к жизни, на что он раздражённо ответил, что нужно просто продолжать курс и не задавать глупых вопросов.
ГЕОПАТОГЕННЫЕ ЗОНЫ
То ли из-за дистрофии, то ли из-за старой футбольной травмы меня мучала сильная боль в пояснице, и я решил пойти на йогу неподалёку от дома.
Мужчина, руководящий всем этим действием, едва стоял на ногах. Как оказалось, у него серьёзные проблемы с позвоночником: он был не в силах повторить и половины асан, которые делали мы.
После завершения этого абсурда «учитель» завёл со мной беседу и порекомендовал знакомого доктора, который непременно поставит меня на ноги за несколько сеансов. Чем конкретно занимался этот чудотворец, объяснить он не смог.
— Серёга очень толковый парень, из профессорской семьи.
Терять мне было нечего, и я поехал на приём.
Его кабинет находился в центре города, в небольшой, хорошо обставленной квартире. В одной из комнат стоял массажный стол, а полки вдоль стен украшали увесистые медицинские книги с латинскими названиями на корешках.
На первый взгляд Серёга казался внимательным, разумным человеком. Он попросил меня раздеться и лечь на кушетку, после чего проделал несколько странных ритуалов: согнул мне руки, ноги и слегка придавил поясницу. Всё это заняло не более пяти минут, после чего я оделся — и мы переместились в другую комнату.
— Сейчас я сделаю тебе несколько индивидуальных гомеопатических средств. У меня специальный аппарат из Германии — второго такого в Донецке нет.
Он насыпал маленькие белые шарики на штуковину, похожую на электронные весы, и принялся листать какой-то каталог.
— Так. Бессонница. Номер 137.
На дисплее «специального» аппарата Серёга набрал цифры и нажал «Старт». Через минуту дисплей потух, он пересыпал «лекарства» в баночку и передал их мне.
— Это обычные сахарные шарики, не переживай. Но настроенные под твою болезнь. Рассасывай по нескольку штук каждые три часа в течение недели.
Я мрачно кивнул. Один приём у Сергея стоил как месячный абонемент в хороший фитнес-клуб.
— А насчёт спины… Ты слышал о «геомагнитных разломах»? Есть такие места на земле… Там, понимаешь, волны нездоровые образовываются, и если в этих местах проводить много времени, то спина как бы начинает искривляться. На сон это тоже влиять может. У тебя сейчас есть время, ты никуда не торопишься?
— Есть.
— Мы можем съездить к тебе домой и проверить твою комнату.
— Давайте.
Мы поехали на его новой красной Mazda. Вместо музыки в салоне звучали православные молитвы нараспев.
Когда мы приехали, Серёга достал из багажника длинный металлический кейс и деловито вошёл со мной в квартиру.
— Показывай, где ты спишь? Хорошо, сейчас проверим.
В кейсе оказался тонкий полуметровый жезл и несколько небольших кристаллов разных цветов. Он выбрал красный и прикрутил его к концу указки. Затем, взяв эту волшебную палочку в правую руку, он стал медленно ходить по квартире. Приблизившись к моей кровати, жезл начал описывать круговые движения.
Неудивительно, ведь Серёга слегка раскачивал его предплечьем.
— Видишь? Линия геонадлома как раз по этой части комнаты идёт.
Он переместился в другую часть квартиры, где проходила эта «линия», и покрутил жезлом там.
Когда мониторинг был завершён, Серёга сложил в чемодан указку с таким лицом, будто только что закончил операцию на сердце. Он показал мне безопасную зону, куда следует передвинуть кровать, чтобы больше не болеть, и уехал.
ТУПИК
Дневники Кафки и Акутагавы стали для меня ежедневным чтивом, я чувствовал себя прокажённым и искал утешение в несчастьях известных личностей.
Однажды мне попалось интервью Микки Рурка — пожилой актёр сказал, что работа с психотерапевтом спасла ему жизнь. Я искренне удивился и захотел попробовать.
Уже после первого сеанса я почувствовал облегчение. В моём безысходном существовании эта беседа стала глотком свежего воздуха.
Мы разбирали мои юношеские рассказы и яркие сны, которые я тщательно записывал в дневник на протяжении нескольких лет. Мы распутали столько когнитивных и эмоциональных тупиков, что было непонятно, как я мог столько времени носить всё это в себе.
После каждого сеанса я будто заново рождался. Но через два месяца нам уже просто не о чём было говорить. Мы подошли то ли к пределу компетенции психотерапевта, то ли к пределу самой психотерапии. Физиологические симптомы не сдвигались с мёртвой точки: я оставался на отметке в 66 килограмм и очень дурно спал.
***
Я снова отправился в санаторий, на этот раз прихватив с собой гидазепам. Выпив накануне приезда пару таблеток, я сдал биохимический анализ крови на месте.
Результат показал абсолютную норму по всем показателям. Я не верил своим глазам и думал, что это какая-то ошибка.
Я продолжил пить препарат, хорошо спал, ел с аппетитом и через неделю сдал повторный анализ: всё было в норме.
Через две недели таблетки закончились, я вернулся домой и после бессонной ночи сдал анализ в местной больнице. Результат указывал на сильное воспаление поджелудочной.
Следующим утром я сдал платный анализ в частной лаборатории. Результат подтвердился. Через два года «лечения» стало очевидно, что воспаление не в поджелудочной, а в голове.
Я ходил к другим психиатрам. Ездил в Харьков и Киев, перепробовал всевозможные рецептурные транквилизаторы и снотворные, но ни один из препаратов не работал без заметных побочных эффектов. Эксперименты с травами и народной медициной не вызывали ничего, кроме изжоги. Это был окончательный тупик. Мне больше не к кому было обращаться.
В тот день я стоял у зеркала и разглядывал свои впалые глазницы.
Я начал составлять записку для матери, в котором подробно объяснял, почему такое существование не имеет смысла.
GOOGLE
Вечером я обречённо сёрфил по интернету и забрёл в онлайн-кабинет русскоговорящего психиатра из Израиля. На форуме каждый пациент описывал свою болезнь и вёл диалог с доктором.
Я прочитал сотню тем и нашел истории, похожие на мою.
На следующий день я позвонил товарищу с просьбой занять мне денег на оплату консультации. Друг перевёл мне необходимую сумму, и ближе к ночи я опубликовал свою историю болезни.
Спустя сутки пришёл ответ от доктора: клиническая депрессия с соматоформной симптоматикой. «Детские травмы, хронический стресс и неблагоприятная наследственность».
К диагнозу прикладывался список антидепрессантов, разбитых на две группы: один из «дневных» препаратов должен был убрать чувство тревоги, а «ночной» отвечал за восстановление веса и сон.
Для должного эффекта он рекомендовал дать шанс каждому и остановиться на самых подходящих.
***
В аптеке возле дома я появлялся так часто, что мне могли бы отпустить без рецепта даже морфий.
Первая попытка с «ночным» антидепрессантом оказалось неудачной. Каждый раз, когда я полностью расслаблял тело, у меня начинали непроизвольно подёргиваться конечности. Через несколько дней приёма побочный эффект усилился настолько, что меня буквально швыряло в стороны каждый раз, когда я расслаблялся.
Это было похоже на фильм «Адреналин»: мне нельзя было останавливаться ни на секунду. Я пошёл бродить по городу с друзьями, чтобы не пугать маму.
— Рома, кажется, с тобой что-то происходит… Все эти непроизвольные движения... В средневековье их называли «Плясками святого Вита».
Ребята сидели на скамейке и грызли семечки, пока я наматывал круги по двору.
— А ну, стой! Может, уже прошло?
Я остановился — и тут же мой таз резко дёрнуло влево.
Мы смеялись до слёз.
Я не расстраивался и верил, что скоро подберу нужные препараты.
Так и произошло: с третьей попытки я почувствовал сильное облегчение. Ко мне в голову возвращался молодой, весёлый Рома, с калейдоскопом конструктивных идей и желаний. После нескольких лет целибата, строжайшей диеты и полного отсутствия развлечений я возвращался к жизни с аппетитом, которого хватило бы на пятерых. За три месяца я восстановил пятнадцать килограмм веса, начал ходить в тренажёрный зал, записался в школу барменов, прошёл обучение и быстро устроился на работу.
Наконец у меня появилась возможность отблагодарить близких за два года вынужденного паразитирования.
Жизнь обрела смысл.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Отец пытался помириться с матерью, но на второе свидание пришёл с перегаром и сказал, что мы его предали. Больше они не встречались.
Его родственники продолжали звонить и говорили, что он сильно страдает и хочет нас вернуть при условии, что мы попросим у него прощения.
После разрыва отношений я встретился с ним только однажды, на похоронах бабушки. Он вёл себя холодно и дал понять, что диалог у нас не завяжется.
***
По итогам двух лет приёма антидепрессантов стало понятно, что надежда на полное излечение была преждевременной. Каждый препарат представлял из себя своеобразную сделку с дьяволом: за положительные эффекты приходилось расплачиваться побочными.
В мае пятнадцатого я стоял за барной стойкой ресторана на набережной Геленджика и остервенело трусил шейкером.
Именно к той весне я свёл приём антидепрессантов на нет, и ко мне начали возвращаться все симптомы заболевания, только на этот раз изматывающая бессонница дополнялась синдромом отмены.
Карман фартука завибрировал, я присел на корточки, взял трубку и услышал заплаканный голос сестры:
— Папа умер, отпросишься на похороны?
В полночь я сдал выручку инкассатору, занёс стулья с террасы в зал и закрыл двери ресторана изнутри.
Присев на пол между барными холодильниками, я до самого рассвета методично вливал в себя водку, но так и не почувствовал ничего, кроме едва уловимого облегчения.
