Исход. Бармен, который ничего не знал о мастурбации

Иллюстрации: Соня Коршенбойм
10 ноября 2016

Примерно 9% населения Израиля относят себя к харедимному сообществу — ультраортодоксальной религиозной еврейской общине. Израильские СМИ утверждают, что ежегодно харедимные общины покидает каждый десятый. В большинстве случаев эти люди оказываются в дивном новом мире без близких людей, светского образования и средств к существованию. Организация «Гилель», основанная в 1991 году, помогает молодым людям, ушедшим из ультраортодоксальных общин, адаптироваться в израильском социуме — помогает с трудоустройством, готовит к поступлению в вузы или призыву в армию. Самиздат «Батенька, да вы трансформер» поговорил с двумя выходцами из харедима, сегодня свою историю исхода из закрытой иудейской общины рассказывает двадцативосьмилетний Шай, волонтёр «Гилель» и бармен из Тель-Авива.

Я родился и вырос в Иерусалиме, в ультрарелигиозной семье, где кроме меня было ещё девять детей. Мой дедушка по маминой линии приехал в Израиль из Турции, когда он был маленьким, а бабушкины предки разбросаны по всей Восточной Европе. Родители папы — марокканские евреи, у них нет понятия «ультраортодоксальный», просто все соблюдают традиции, но, оказавшись в Израиле, часть из них решила примкнуть к харедимной общине.

Я учился в школе литваков, где царило ужасное пренебрежение к выходцам из восточных общин: считалось, что они познали ультраортодоксальный мир только в Израиле, в отличие от ашкеназов, открывших первую такую иешиву ещё в Европе. Ко мне относились хорошо, потому что мой папа — ученик известного раввина, а моя семья жила по ашкеназским устоям.

Как только мальчик идёт в школу, его детство заканчивается: уже в начальных классах ты учишься до 16:00, в восьмом классе мы уже занимались с восьми утра до восьми вечера, в последние три года часто учатся с семи утра до двенадцати ночи. Учась в университете, я смеюсь, когда меня предупреждают, что будет долгий день. Все школьные годы тебя готовят к твоей дальнейшей учебе в иешиве. После окончания ультрарелигиозной школы ты не получаешь нормального аттестата: математика — максимум до уровня расчёта процентов; английского нет вообще — я не знал, как произносятся латинские буквы; география ограничивается Иерусалимом и частью других районов Израиля, а на уроках истории рассказывают только о событиях, связанных с еврейским народом. С точки зрения руководства таких школ, история заканчивается на Холокосте — о войнах в Израиле ничего не говорят. Слово «сионизм» под запретом, понятие «государство Израиль» не упоминается вовсе. Отношение к стране и людям крайне поверхностное, отстранённое. Если ты мусульманин, христианин или просто нерелигиозный человек — тебя не существует. Их не волнует ни прошлое государства Израиль, ни настоящее, ни будущее, хотя некоторые ходят голосовать, чтобы укрепить позиции ультраортодоксальных партий в парламенте.

В детстве я считал всех нерелигиозных несчастными, к соблюдающим, но не харедимным евреям я относился как к слабым людям. Примерно так же, как большинство относится, например, к дворникам: с одной стороны, это его работа, он обеспечивает семью, с другой — он всё-таки дворник, вам до него нет дела, вы не будете друзьями. Есть некий рейтинг: на верхней позиции твоя община; затем ультраортодоксальный хасид; потом тот, кем был я, — не литвак, он немного ошибается; затем евреи, соблюдающие только традиции, они ошибаются ещё больше; и, наконец, все нерелигиозные — они совершенно не правы. Так мне промывали мозги.

Разговаривая с женщиной, ты можешь смотреть на неё, только если она твоя мама, сестра, бабушка, в крайнем случае — тётя, с остальными ты не должен говорить, а если приходится, нужно отвести взгляд в сторону.

О сексе мы не знали ничего. В Талмуде есть моменты, связанные со свадьбой, разводами, есть религиозные законы, касающиеся, например, месячных, но догадаться о чём-то гораздо тяжелее, когда ты живёшь в закрытом обществе, отгороженный от женщин, телевидения и интернета. Даже физиологическое развитие происходит немного позже: обычно мальчики в десять-одиннадцать лет уже могут заметить какие-то изменения в своём теле, в харедимном обществе это происходит в четырнадцать-шестнадцать. Тебе неловко об этом говорить, большинство этого даже не пытаются обсуждать. Однажды я зашёл в класс и увидел своего друга, мастурбировавшего за школьной скамейкой. Нам было лет пятнадцать, но я не понял, что он делает, и спросил: «Яков, всё хорошо?». Он ответил, что это помогает ему сосредоточиться на учёбе. Ни он, ни я не знали, что это, и не понимали, что этим не занимаются в классе. В восемнадцать-девятнадцать лет потихоньку ты узнаёшь что-то — кто-то где-то услышит, пересказывает другому. Один мой друг рассказал мне, что на протяжении двух лет после свадьбы он не знал, как заниматься сексом. Они с женой ходили к раввинам узнавать, почему не могут забеременеть, но те не смогли им нормально объяснить, в чём дело. Время шло, а по религиозным законам отсутствие детей — причина для развода. В итоге один из раввинов догадался отправить их к врачу. Тот оказался достаточно умён, чтобы напрямую спросить, знают ли они, как заниматься сексом. Так, на таблицах и картинках доктор объяснил им, что все эти два года у них не было шанса забеременеть.

В нерелигиозных семьях редко встретишь родителей, которые бьют своих детей. В том обществе, где я вырос, подзатыльник от отца или раввина — это нормально.

Я был толстым, счастливым и вечно улыбающимся ребёнком. Возвращался домой в пять вечера, ужинал, потом шёл на дополнительные занятия по изучению священных текстов и канонов — там всегда раздавали сладости. После школы я продолжил учёбу в иешиве, где достиг больших успехов — мне давал уроки самый уважаемый раввин. Это были серьёзные занятия: неделю ты изучаешь тему, приходишь в иешиву, и через сорок минут у тебя взрывается мозг — ты не успеваешь не только что-либо понимать, но даже записывать. Из тысячи учеников на такой урок попадают тридцать, из них пятнадцать убегают через час. Как правило, на занятиях разбирают темы, никак не связанные с жизнью, но умение держать так много информации в голове и выстраивать логические связи — очень полезный навык. В университете у тебя есть семестр, ты сдаёшь экзамены и всё — до свидания. В иешиве ты всё время стремишься выйти на новый уровень, тебе всё время задирают планку. Попадая на такие уроки, ты автоматически становишься отличником.

Однажды я понял, что не знаю, чем заниматься дальше, и решил посвятить два года абсолютно новым вещам, узнать других людей. Полгода я учился в иешиве Махон Меир в Иерусалиме, где в основном собираются те, кто готовятся стать ближе к религии — я же постепенно отходил от неё. Было безумно интересно!

Вдруг все те люди, которых я считал плохими, оказались хорошими, государство Израиль — разрешённым, армия — пожалуйста, работать — разумеется.

Один из тамошних раввинов сказал мне фразу, которую я никогда не забуду: «Ты должен стать совершенно нерелигиозным, чтобы понять, нужно ли тебе это вообще. Узнай мир, вернёшься — хорошо, не вернёшься — значит, так надо». Тогда я начал оглядываться вокруг. Например, одевался я уже не как религиозный, но выглядел просто ужасно: как-то я увидел парня на улице, одетого в голубой спортивный костюм с полосками по бокам, и решил, что все так одеваются, поэтому подбирал одноцветную одежду. Бежевые ботинки, брюки, рубашка, кофта — потом то же самое было с синим. Не понимаю, почему никто не отвёл меня в угол и не сказал: «Слушай, мужик, это не дело!». Всё тогда было для меня новым: вроде бы люди вокруг говорили на иврите, но казалось, что на каком-то другом языке.

Впервые о том, что в моей общине что-то не так, я задумался в четырнадцать лет, когда у меня обнаружили сахарный диабет, вызванный ожирением. До семнадцати с половиной лет я весил больше ста тридцати килограммов и своим здоровьем не занимался. Потом я сел на жёсткую диету и в течение полугода сбросил семьдесят килограммов.  Я начал ходить к диетологу и общаться с медсёстрами, то есть с девушками. В харедимном обществе нельзя говорить о сахарном диабете, потому что это что-то, что отличает тебя от других. Ты не можешь выйти посреди урока сделать укол или, наоборот, съесть сладкое, потому что все поймут, что ты какой-то другой. Мне кажется, именно тогда со мной произошло то, чего они боялись: я вёл себя, как все, но при этом увидел общину со стороны, у меня появился свой секрет. Впервые я послушал раввина и мысленно не согласился с ним, хотя в итоге поступил так, как сказали он и отец. После этого я начал обращать внимание на другие вещи — на то, как устроена наша семья, ведь даже в Танахе папа работает, а мама отвечает за дом. Я тогда не думал, что покину общину, но точно знал, что буду работать. Врач — единственная профессия, которую признают харедимные евреи. Я не имел ни малейшего представления о биологии, химии, о том, что мне нужен аттестат. Думал, до двадцати лет проучусь в иешиве, а потом стану врачом.

Уже после окончания учёбы в «либеральной» иешиве мне позвонила подруга и предложила переехать с ней в Тель-Авив. Я согласился, хотя денег у меня не было вообще: после того, как отец увидел меня не в чёрном пиджаке и брюках, он перестал давать мне деньги, чтобы я не мог купить себе неподобающей одежды. Я устроился работать официантом, мой начальник оказался добрым и буквально подарил мне нормальные вещи. Часами я бродил по Тель-Авиву, чтобы понять ритм города, увидеть людей. В Иерусалиме есть автобус, который забирает тебя от дома и отвозит на религиозный пляж в Тель-Авиве — в детстве это и был мой образ города. Спустя четыре месяца у меня появились друзья, но в Тель-Авиве ничего не держало, и мы с моей соседкой переехали на север страны. Всё, о чём я думал в те времена, — как найти деньги на жильё и еду. В детстве я не понимал, откуда мои родители берут деньги: мама немного работала, папа получал 1000 шекелей за преподавание, часто были пожертвования, посылки с едой. Квартиру в харедимном обществе покупают сразу после свадьбы — нужную сумму собирают по-разному, всё зависит от общины. Сами свадьбы очень дешёвые, и их оплачивают родители. Принято дарить кухонную утварь, некоторые приносят деньги, которые потом тоже идут на квартиру. Если денег всё же не хватает, берут кредит на двадцать лет и выплачивают по 500 шекелей в месяц. В харедимных магазинах всё стоит в полтора-два раза дешевле, чем в обычных, в супермаркетах покупают только по акции. Интернета нет, в рестораны не ходят, не путешествуют. Костюм и шляпа, обычная одежда литваков, стоят, как правило, дорого, но и покупают их раз в год. Я не помню, чтобы мы вызывали домой мастера. Если что-то ломалось, или папа чинил сам, или кто-то из его учеников.

Деньги — это для другого мира, им это не нужно

Тем не менее, недавно мы купили папе подарок за 300 шекелей. Мой брат взял калькулятор, разделил сумму на семь, согласно количеству взрослых детей, каждый должен был по 33.50. Я дал 100 и сказал, что оставшуюся сумму они могут поделить между собой. Брат был в шоке, ему пришлось всё пересчитать и вернуть по несколько шекелей остальным. В том мире считают каждую копейку, постоянно обсуждают, где купить выгоднее.  

Первое время я не распознавал намёков со стороны девушек. Иногда они говорили мне: «Почему ты такой сноб? Откуда такое высокомерие?». Я ничего не понимал, пока в какой-то момент не осознал, что, если девушка проводит с тобой девяносто процентов своего свободного времени, видимо, она чего-то от тебя хочет. После окончания договора на съём своей первой комнаты, я собрал вещи и думал, куда идти дальше. Тогда одна из соседок начала плакать. Я не понимал, чем она так расстроена, пока девушка не объяснила, что, с её точки зрения, мы вообще-то встречались, а сейчас я её бросаю. В итоге мы переехали в дом её отца недалеко от Хайфы.

Потом я поступил в колледж на психолога, снимал квартиру с парнями, которые научили меня, как общаться с девушками. Я решил стать психологом, потому что люблю разговаривать и сидеть на диване. Кроме того, я верю, что это единственная профессия, которая способна не только решать проблему, но и делать человека счастливым. В колледже я узнал латинские буквы и то, что они бывают печатными и прописными. На первом занятии преподаватель начертила на доске параболу и написала «a» и «b». Я знал только прописные «А» и «В» и два часа просидел, ничего не понимая. После лекции я подошёл к ней и попросил объяснить, где какая буква на доске. Мне тут же выделили помощника, который потом стал моим другом. Через полгода я сам уже стал помогать студентам. На вступительном экзамене по английскому я получил пятнадцать баллов из ста возможных. Эти пятнадцать я угадал. Преподаватель объяснила мне, что, если через год я получу по английскому меньше шестидесяти, мой средний балл будет ниже нормы, и я не смогу продолжить учиться на психолога. Через год я пришёл к ней с результатом девяносто семь баллов.

Я никогда не забуду, как впервые нарушил шаббат. Это было в ту же ночь, когда я лишился девственности. Более того, это произошло одновременно. Мне кажется, это самая идиотская вещь, которую я делал в своей жизни. 

Мы с моей бывшей девушкой занялись сексом. Рядом с кроватью был выключатель, и я в процессе случайно его задел, обалдел от того, что включил свет в шаббат, и продолжил нажимать на выключатель до тех пор, пока она не спросила: «Что ты делаешь?».

Сегодня я не соблюдаю ни одной заповеди. Я из тех, кто ест чизбургер со свининой в Йом-Киппур и не понимает, почему все дороги в этот день пустые. Девяносто процентов населения постятся в этот день, значит, остальные десять могут нормально праздновать. Представьте себе, пустые пляжи в Тель-Авиве! На севере страны кибуцники устраивают праздники для детей, с шашлыками и музыкой. Меня бесит присутствие религии во всём, что касается свадьбы, развода, шаббата. Я дал себе два года, чтобы узнать мир. В итоге это заняло три. Я разобрался с девушками, учёбой и жильём и понял, что вера — это когнитивное, у меня есть вопросы к богу, как и, например, к Дарвину. Если я опоздаю на автобус, упаду или выиграю машину, я не стану связывать эти события с богом. Мои родители могут выиграть или потерять 3 000 000 шекелей и пойти спокойно спать, потому что не чувствуют ответственности за это и сваливают всё на бога. Так же, как и всё моё детство они не чувствовали ответственности за меня: вернулся ли я домой в восемь вечера или в два часа ночи, они шли спать в десять. Я же понимаю, что нёс ответственность за каждый свой шаг.

Моя нынешняя девушка из абсолютно нерелигиозной семьи, её родители даже не хотят знакомиться с моими. Она потрясающая, однажды мы поженимся, и не дай бог у нас будут дети  — мне и так хватает братьев и сестёр. В этом мире достаточно детей, в том числе и тех, у кого нет родителей.

Хотеть, чтобы у тебя были именно свои дети, — это что-то очень эгоистичное

Я бы мог встречаться с христианкой, мусульманкой, буддисткой, если только она не религиозна. Я против религиозных свадеб, а это единственный формат в Израиле. Это государство — говно. Если бы у меня были силы, я бы уехал в другую страну. Но однажды я уже как будто эмигрировал, выучил новый язык и не смогу пройти через это снова. Я бы не хотел, чтобы ради меня девушка принимала иудаизм, и скорее женюсь на нерелигиозной мусульманке, чем хоть чуточку религиозной еврейке. У меня есть друзья, которые, выйдя из харедимных общин, сохранили традиции, примкнули к «вязаным кипам», например.  В большинстве случаев это зависит от их партнёрш: если жене важна религиозная составляющая, отдают детей в школу с углубленным изучением традиций, она покрывает голову, он надевает кипу.

Мои родители, с одной стороны, очень по мне скучают, ведь я был очень весёлым членом семьи, с другой — они против того, что я сейчас делаю. Они хотят, чтобы я приехал в гости, но как харедимный, хотят поболтать со мной, но не о том, что может вызвать споры. По сути, при встрече я ничего не говорю и слышу только упрёки: девушки в вашем мире одеваются не так, ты бармен, а значит, все твои друзья алкоголики и сумасшедшие. Всё это привело к тому, что я навещаю их раз в три-четыре месяца по несколько часов. Они снова говорят то же самое, и я уезжаю. Если я еду к ним в гости, я должен быть в кипе, на семейных торжествах обязан выглядеть, как все.

Раньше бывали моменты, когда мне было одиноко. Наверное, то же самое испытывают иммигранты. Я сменил семь или восемь мест проживания: только находишь друзей — и сразу переезжаешь, приходится искать новых. Были праздники, шаббаты, которые я встречал совершенно один в квартире. Однажды сломал руку посреди отпуска, и не было никого, кто бы мог приготовить мне яичницу утром или принести чашку чая. Я очень ответственный из-за и благодаря своим родителям. Моя девушка говорит, что у меня есть она. Я признаю её правоту, но не могу объяснить, каково это, когда ты сидишь один в праздник, даже без компьютера или телевизора.

Я часто занимаюсь волонтёрством. Когда-то организация Гилель помогла мне, сейчас я прихожу к ним, общаюсь с теми, кто только что вышел из закрытых религиозных общин. Часто такие ребята совершенно не ладят с алкоголем, поэтому я как бармен провожу для них обучающую лекцию о том, как правильно пить. 

Футболка с авторским дизайном от творческой группы «Bojemoi!». Мы запускаем новую серию одежды, приуроченной к актуальным событиям этого безумного мира. Носите футболки с цитатами и узнавайте своих людей на улице
Купить за 1700 рублей
Текст
Иерусалим
Иллюстрации
Герцлия