Человек с зависимостью — неважно, алкогольной или наркотической — всегда оставляет отпечаток на всех членах своей семьи. Те, кто живут ближе к нему, впадают в созависимые отношения, которые либо оставляют их в итоге с травмой, которую нужно залечивать, либо меняют безвозвратно. Практически во всех случаях близкие видят двух разных людей: монстра и родного человека, хотя эта трансформация может иметь минимальные интервалы. В рамках последней главы исследования места героина в мире и России самиздат изучил несколько историй тех, кто жил под одной крышей с наркозависимым.
Оплеухи и тычки в бок прилетают один за другим, и в какой-то момент я перестаю на них реагировать, а просто изучаю окружающую обстановку. На стене рисунки, нарисованные моим братом для своей дочери, моей племянницы: герои Диснея, воспроизведённые с удивительной точностью, серые обои, в углу лежит пыльная плюшевая панда-седушка. Интересно пахнет шерстяное одеяло — в нём смешались запахи живущей здесь таксы и стирального порошка. Комнату освещает только полоска света из приоткрытой двери в гостиную. В голову продолжают лететь оплеухи, в живот — кулаки.
Всё поменялось довольно быстро этим вечером: мы с братом и его женой весь день гуляли по летней Москве, прошли пешком через Большой Каменный мост, где брат садился на парапет, а я не решался подойти ближе, поскольку боялся высоты. Мне двенадцать лет, сегодня я остаюсь у брата дома и мы будем смотреть, кажется, первый «Звонок». По дороге домой захватываем несколько бутылок пива под ворчание его супруги. Брат выпивает их дома, пока мы с его женой режем помидоры в салат.
На вид трезвый, но что-то в нём поменялось. Язык не заплетается, глаза не стекленеют, просто что-то не так. Когда его жена в очередной раз отпускает какую-то критическую реплику, он вдруг вскакивает и замахивается на неё. Всё происходит довольно быстро: мне почему-то кажется, что я могу это остановить, поэтому пытаюсь схватить брата за руку. Я, конечно, ошибаюсь: жена получает оплеуху, а я через секунду оказываюсь в комнате своей племянницы, на её кровати, и получаю урок уважения к старшим. Не знаю, сколько длится избиение, но после него он явно остывает, а я беру и там же засыпаю, хлюпая разбитым носом.
Не менее мерзкие сцены я буду наблюдать все последующие годы, пока мы практически не перестанем общаться. За это время вся семья успеет не один и даже не десять раз взвалить на себя вину за происходящее с ним, дать второй, третий, сто пятьдесят третий шанс, искренне веря в каждый конкретный момент, что вот сейчас они точно слышат правду и всё это было неким наваждением. Но всё это закон жанра. Одинаковый для любой семьи, где есть алко- или наркозависимый.
Эллис
В 2014 году в журнале «Медицинская психология в России» было опубликовано исследование, которое провели Виктор Бочаров и Александра Шишкова из лаборатории клинической психологии и психодиагностики Санкт-Петербургского научно-исследовательского психоневрологического института им. В. М. Бехтерева. Они попытались описать основные психологические особенности родственников героинозависимых. Для этого сотрудники института изучили поведение 152 родителей (104 матерей и 48 отцов) людей с героиновой зависимостью. Как пишут Бочаров и Шишкова, трудная жизненная ситуация, складывающаяся с таких семьях, в итоге вовлекает в деструктивные отношения всех, а финалом становится созависимость — и неважно, беспробудно пьёт родной или употребляет наркотики. В зависимости от того, какое место занимает человек в такой семье, варьируется и форма созависимых отношений.
Фотограф Эллис Гергедава ровно поэтому все двадцать лет, что её отец употреблял героин, боялась уехать из дому и начать жить одна. «Я была зависима от обстановки в семье, до последнего боялась уезжать и начинать жить своей жизнью. Я была уверена, что однажды ночью мне позвонят из полиции и попросят приехать домой на опознание», — вспоминает она. Ей казалось, что пока она дома, ничего в конечном счёте не случится ни с ней, ни с матерью.
Сейчас Эллис 26 лет, в её инстаграме, наполненном студийными съёмками, написано: «Да, снимаю, да, дорого»; у неё есть муж и дочка Лука. Она до сих пор не может точно сказать, из-за чего отец, владевший собственным бизнесом по транспортировке овощей и фруктов, а ещё текстильной фабрикой в Тверской области, сел на героин. «Я так понимаю, просто попал в совсем неудачную компанию», — пожимает она плечами и начинает вспоминать. Вот она просыпается от звона битого стекла: отец в исступлении расколотил окно и гоняется за ней и матерью (брат и сестра стали жить отдельно, как только им стукнуло восемнадцать) по всему дому. Вот она не спит до утра: в гостиной отец посреди ночи внезапно начинает мыть полы и кричать, как он любит и ненавидит свою жену. Нужно подгадать момент, когда от криков он перейдёт к ударам, и вовремя вмешаться.
Свою созависимость и последствия детской травмы она почти поборола, хотя ещё недавно готова была накинуться на человека за шутку про героин или любые другие наркотики. «У меня крайне высокие запросы на отношения между мной и другими людьми, потому что родители недодали, потому что было некогда. Тяжело было просыпаться ночами и залипать за кухонным столом, смотря в одну точку и копаясь в прошлых фрагментах и криках», — говорит она, но добавляет, что сегодня ей стало гораздо проще. Правда, не так давно, неожиданно для себя самой, она очень разозлилась, прочитав новость о приложении, призванном помочь жертвам домашнего насилия, которое запустила певица Манижа. «Я пыталась сформулировать, что меня так бесит, а потом поняла: меня ужасно разозлило, что сегодня всё это есть, а в моё время ничего такого не было», — признаётся она.
В её время были только милиционеры, которых Эллис вызывала в самые критические моменты, когда казалось, что отец прикончит всю семью. Они приезжали, неспешно заходили в квартиру, добродушно жали отцу руку и уводили его в свою машину. Через полчаса он возвращался, и всю ярость, с которой он разносил дом, можно было умножать на три.
Несчастливые семьи иногда притягивают себе подобных. В какой-то момент вокруг семьи Эллис стали появляться похожие пары, но там созависимость выходила на следующую стадию — буквальную: «Я видела, как ровесницы моей мамы, красивые и сильные женщины, садятся на героин вслед за мужьями. Кто-то от отчаяния думал, что муж увидит со стороны, как это ужасно, и прекратит, кто-то думал, что так лучше поймёт своего мужчину и узнает, как его из этого вытащить. Все они сгорали, одна под конец жизни не могла даже встать с кровати, а их мужья даже не видели, что происходит». По словам Эллис, она и свою мать в какой-то момент начала подозревать в чём-то подобном: та стала всё чаще смотреть в одну точку, у неё потускнел взгляд. Тревога оказалась ложной, просто мать начала ломаться и выгорать от того, что точно так же не могла уместить в голове двух разных людей. «Это и было два разных человека. Я бы так не скучала по отцу — тому безумно доброму и скромному папе, который помогал всем, кому мог, который в этом смысле был для меня примером», — объясняет Эллис.
Вика и Курт
Одна из самых тёплых бесед у нас с братом случилась наутро после избиения. Он безостановочно извинялся и трепал меня по голове, подарил голубую бейсболку с логотипом Ucla, мы вместе смеялись и дурачились, замазывая мои фингалы тональным кремом, чтобы я поехал домой к родителям. Я тогда был абсолютно уверен, что произошла какая-то нелепость и я как хороший младший брат обязан не допустить того, чтобы мама с папой хоть что-то заподозрили. Ведь он отличный старший брат: от него в наследство мне достались кассеты Doors, Depeche Mode и Бека. Это он научил меня ловить рыбу. Перед тем как съехать из комнаты, в которой мы жили вместе, и переехать в отдельную квартиру, он нарисовал для меня на стене огромного Бэтмена и Женщину-кошку, а ещё индейца из альбома художника Ремингтона. Просто иногда с ним происходит что-то странное, но я не могу его предавать, поэтому весь следующий после избиения день я прохожу в голубой кепке Ucla даже дома, перед родителями — мол, слишком нравится, чтобы снимать. Едва ли моя маскировка имела какой-то смысл, и наверняка они тут же позвонили брату, но я был уверен, что моя миссия — не заложить. В моей голове тоже прекрасно укладывается концепция, что накануне вечером и сегодня утром передо мной были два совершенно разных человека. Один может травить тебе анекдоты и играть Гребенщикова на гитаре, а другой — разносить квартиру к чертям и кричать тебе и вашим общим родным жуткие, полные ненависти слова. Но как только второй начинает наносить физический вред первому, вы всей семьёй отправитесь им обоим на помощь, что бы он ни делал накануне.
Так это и работает. В другом исследовании Бочарова и Шишковой, посвящённом эмоциональному выгоранию в созависимых отношениях, говорится, что разрушительные последствия стресса у родственников по уровню выраженности сопоставимы с тем, что можно наблюдать у беженцев. Просто основой тут выступает совсем другой подход: своих больных родственников они видят как тех, за кого должны сражаться и кого должны спасать — неважно, от чего.
Спасением своего молодого человека на протяжении трёх с половиной лет занималась журналистка Вика Аракелян. Ей было пятнадцать, когда они познакомились. Её семья — мама, бабушка и кот, её будни в то время — дорога из Западного Дегунино на Красносельскую в частный лингвистический лицей пять дней в неделю. Её досуг — тусовки около ТЦ «Метрополис» и вечеринки в FM Club по случаю дней рождения участников любимой группы Placebo. Любимая песня Placebo — Protect me from what I want. Своего будущего молодого человека она встретила на одной из таких вечеринок: ей было пятнадцать, ему двадцать три.
Он на сцене с бас-гитарой, она в зале, они поверхностно знакомы — виделись раньше в том же FMClub. У неё рыжие волосы и кеды с лого AC/DC на язычках, он уверен, что похож на Курта Кобейна (и окружающие разделяют эту уверенность), кажется ей недосягаемо прекрасным, и сегодня у него с собой есть спиды. «Когда на той вечеринке он сам ко мне в какой-то момент подошёл и предложил отлучиться в туалет занюхнуть пару дорог, мне он показался буквально принцем на белом коне. В общем, эту вечеринку мы провели вместе: нюхали, танцевали, потом снова нюхали, потом я прыгала с ним на сцене. Для меня это было что-то нереальное: моя жизнь стала похожа на настоящий sex, drugs, rock ‘n’roll — и меня это очень захватило», — вспоминает Вика. Под утро он поцеловал её, а потом взял номер её телефона. После этого они не виделись пару недель, может месяц, пока он однажды не позвонил поинтересоваться: «Есть ли чего?»
«А у меня, совершенно внезапно, было. Он приехал ко мне часов в шесть утра, мы пошли нюхать дороги на пятый этаж моего дома, причём бабушка понимала, куда и зачем я иду. Потом гуляли по Москве, потом поехали к нему в Подмосковье, там он играл The Cure на гитаре, потом вместе заснули. Я думала, он такой типичный тусовщик — нюхает по выходным». О том, что её новый молодой человек сидит на героиновой системе, Вика узнала по дороге из того же ТЦ «Метрополис»: ехала на маршрутке из магазина Topshop со свежекупленным розовым платьем, когда он прислал ей смс, в котором странно и путано объяснял, что сейчас встречается с другом, и упоминал что-то под аббревиатурой H. О том, как до Вики дошло, что она встречается с наркозависимым, останется запись в её дневнике: «Блядь, только не гер. А, нет! Именно гер. Интересно, сразу застрелиться или порезать вены?»
Родные и близкие людей с зависимостью от алкоголя или наркотиков часто бывают уверены, что именно они способны вытащить их из болезни, а в том, что происходит с дорогими им людьми, виновато окружение. У Вики тоже не было мысли немедленно расстаться со своим молодым человеком, наоборот — они съехались, когда она поступила в нелюбимый вуз. Бабушка с мамой поначалу были против, но она заявила, что иначе бросит учёбу. Те сдались, а Вика начала свою миссию по исцелению любовью, на которую заложила месяц.
Первое, с чем она столкнулась, погрузившись в опыт ежедневной совместной жизни с наркозависимым, — это постоянная ложь, по поводу и без: «Он зачем-то врал, что у него подруга беременна, врал, что был на собеседовании, что написал для меня стих, но стих гуглился на раз-два, а автором был не он, врал по поводу денег, занимая 500 рублей на корм для кота». Страшнее всего, по её словам, было не физическое насилие, которое тоже вскоре началось, а то, что он может исчезнуть. Однажды они договорились встретиться на вокзале, чтобы на электричке вместе поехать домой, но парень Вики не объявился ни в назначенное время, ни через час, ни под утро: «Я еду в его квартиру одна, звоню ему час, второй, третий. На часах уже пять утра, ответа нет, слышу в трубке только что-то невнятное. Всю ночь я не сплю, курю и трясусь от страха, а потом он приходит в десять утра абсолютно убитый и рассказывает нелепые сказки».
Верить тому, что рассказывает человек с зависимостью, и объяснять себе, что его обещания — правда, а во временных просветлениях видеть необычаный героизм — характерно для подавляющего большинства родственников и близких. В исследовании Бочарова и Шишковой говорится, что к такому обычно склонны матери, испытывающие огромное воодушевление во время «чистых» периодов. В то же время отцы обычно раньше всех начинают задаваться вопросом, что они сделали не так, затем испытывать гнев и пытаться порвать любые связи с зависимыми сыном или дочерью.
Моя мать стала задаваться вопросом, что она сделала не так, относительно недавно: спустя гектолитры капельниц, бесконечные кодировки и тысячи обещаний устроиться на новую работу и тут же вернуть деньги. Отец, кажется, всегда знал, что всё это чушь, но был частью этого процесса: иногда я слышал, как он в очередной раз чертыхается на кухне или посылает брата по телефону. Правда, спустя месяц мы всё равно оказывались на одном семейном ужине, где отец делал вид, что всё хорошо, а брат пил морс и отлично шутил, и все не то чтобы стеснялись заговаривать о прошлом — скорее радовались тому, что теперь жизнь наладится.
«В какой-то момент я убедила себя, что он просто герой: иногда не колется вообще, а это ведь такая сила воли. Торг и самообман были бесконечные. Стоило ему после пары месяцев жести накрыть на Новый год стол, салат самому нарезать — это была стопроцентная гарантия того, что началась новая жизнь», — продолжает Вика. Иногда наркозависимые бывают убедительны в своём стремлении порвать с героином даже для себя самих, но тем больнее в итоге для всех родственников и близких оказываются срывы. Всю неделю перед домашним ужином с подругой молодой человек Вики делал себе апельсиновый фреш и рассказывал, насколько лучше себя чувствует. За окном — зима 2011 года, в назначенный день они вместе запекают курицу и покупают бутылку красного вина. Он выпивает бокал, а уже через час подруга сочиняет отговорку, чтобы поскорее уйти и не видеть, как молодого человека Вики всё сильнее и безобразнее развозит. Подруга уходит, а Вика наблюдает, как возлюбленный докуривает косяк и высыпает в себя пачку феназепама, чтобы потом позвонить другу с просьбой что-нибудь привезти. Семейный ужин заканчивается слезами и лежащим посреди кухни телом без сознания.
«Ты же сама всё видишь, уходи от него», — говорила Вике мать её молодого человека. Она то привозила пачками продукты к ним домой, то, натыкаясь на запрятанные на кухне шприцы, уезжала расстроенная и ставила крест на сыне, чтобы потом вернуться. В какой-то момент Вика так и сделала: собрала вещи и уехала обратно к бабушке с мамой. Говорит, что её просто не хватило, — психологи называют это эмоциональным выгоранием, и это то, с чем в какой-то момент сталкиваются почти все живущие рядом с алко- или наркозависимым.
«Хоть бы ты умер»
Родители Алины Белобровой встретились в 1995 году в Удмуртии, куда её будущего отца, «осатанев от всех выходок», отправила служить в армии и слезать с ханки другая полностью выгоревшая женщина — его мать. «Папа сбежал из части к каким-то знакомым, к которым приехала мама за оверлоком, и всё. Как позже мама говорила, он очаровал её, когда бежал за ней босиком по мартовскому льдистому и колючему снегу, чтобы узнать номер телефона. Закрутилось, они поженились, переехали в Шахты, и только там мама и узнала, что он плотно торчит и временами спрыгивает на синьке. Как он кололся в пах. Как он унёс и не принёс мамино кожаное пальто и настольную лампу — мама назвала это „ушло по вене“», — вспоминает она.
Анна, как и многие другие, говорит об отце, как о двух разных людях, но обладающих одним качеством: с той же лёгкостью, с которой он очаровывал окружающих и заставлял подставлять живот самых агрессивных дворовых собак, он сбегал из лечебниц, расставался с имуществом, находил новые дозы и избивал трёх своих женщин — двух дочерей и жену. Когда он был чист, то это был лучший отец на свете: играл с дочерьми, учил их дрессировать дворнягу Макса, а иногда мама готовила морковный торт — и все отправлялись на пикник к водохранилищу. «Нам казалось само собой разумеющимся, что папа хороший, а вот он пропадает, тащит в дом странных людей, и по квартире расползается запах уксуса и ацетона. Такая аксиома: солнце встаёт на востоке, заходит на западе, а папа бывает в двух состояниях: хороший — и когда надо защищать от него маму и сестру».
Почти каждый близкий или родственник человека, страдающего зависимостью, иногда произносит одну и ту же фразу: «Вот бы ты сел или уже умер». Я слышал, как это говорила моя мама, я слышал это от отца, когда на его телефон в очередной раз приходил град смс с проклятьями и угрозами. Герои этого текста тоже признаются, что если не произносили вслух, то думали то же самое. Например: «Когда он пил или торчал, мы ненавидели его так, что плевали в суп и желали, чтоб он умер». Только даже смерть или разрыв отношений с алко- или наркозависимым не всегда помогают.
Когда отец Алины Белобровой умер, случайно передознувшись, её мать выла и билась головой об стену, об отце в семье вообще не говорят, а сама Алина теперь перебирается из одной клиники неврозов в другую и точно знает, что всё это связано с папой.
Отец Эллис, как и любой человек с подобной болезнью, был склонен к картинным жестам, поэтому в последнюю неделю своей жизни, когда понял, что у него начинают отказывать ноги, пересел на крокодил. «Помню, что я, как обычно, присела около него, стала шутить шутки, которые он любит, чтобы рассмешить его, а он как-то безучастно смотрел, будто что-то задумал», — говорит фотограф. В выходные, пока Эллис не было дома, он попросил жену сходить за водой, а сам в это время покончил с собой, введя себе тройную дозу «крокодила».
«Я благодарна ему за то, что он позаботился о нас всех и сделал так, чтобы никто из нас этого не видел», — признаётся она. По словам Эллис, только совсем недавно она перестала вздрагивать, когда заговаривает об отце, но впереди ещё не один сеанс терапии.
Относительно безболезненно из своих отношений с наркозависимым вышла, по её же словам, только Вика: она замужем, бывший парень до сих пор в друзьях во «ВКонтакте», иногда просит занять 500 рублей. Пару лет назад она даже оказалась в гостях у его новой девушки из старой общей компании. На стене в её комнате висел листок со стихами: «Это были стихи, которые писала ему я, и захотелось её как-то предостеречь. Она ответила, что это он ей написал, потом выяснилось, что с ней происходит то же самое, что со мной, вплоть до точных цитат». Новая подруга бывшего в итоге пополнила список тех женщин, что окружали семью фотографа Эллис, тоже сев на героин.
Я дописываю этот текст, будучи 31-летним взрослым мужчиной, моему брату скоро пятьдесят, вместе с уже третьей семьёй он переехал за Урал, сдав свою московскую квартиру. Последний раз мы общались в прошлом году на поминках по отцу. Я ума не приложу, где там голубая кепка, Бэтмен и индеец закрыты несколькими слоями краски и обоев. Последний раз фингал мне ставили на спаррингах, на которых я стараюсь бывать не реже двух раз в неделю, — с тренировками приходит осознание, что получать в лицо не так уж страшно, особенно когда можешь и знаешь, как отвечать.
Однако когда я в очередной раз смотрю на архив голосовых сообщений, пришедших в Whats’app, в которых слышны те же бессвязные слова об уважении к старшему брату и угрозы, которые я слышал, когда он мутузил меня на кровати, то чувствую ужасную гадливость и злость от того, что они всё ещё заставляют меня вспоминать те же страх и беспомощность, что я чувствовал в тот вечер.
