Сегодня мы запускаем небольшой сериал рассказов от первого лица про состояние отечественной психиатрии. Мы уже не один раз писали о том, что такое российская медицина и как она выглядит. Степан Сердюков рассказывал как в электричке он вступился за девушек, а ему распороли лицо розочкой, и как он поехал в больницу, где врач не мог найти свой хирургический набор. Мы публиковали письмо нашего читателя, которому с матом вырезали абсцесс брюшной полости. Наконец, мы раскопали истории советских граждан и того, как они сходили с ума. Теперь мы публикуем рассказы очевидцев, которые по разным причинам в своё время стали пациентами российских психиатрических больниц.
История Елизаветы, двадцать лет
Большое депрессивное расстройство и биполярное расстройство
Трёхминутная психотерапия — Бывший цензор СИЗО и две кучки её слёз — Шизофреники и сигареты — Самые простые способы избавиться от людей
Меня зовут Елизавета, мне двадцать лет и впервые в психиатрическую больницу я попала зимой 2011 года в Подмосковье во время сильной депрессии. Это была Московская областная психиатрическая больница №5 (МОПБ-5) в посёлке Абрамцево. Второй и последний раз я попала в психбольницу летом 2012 года, это было уже в Москве, я приехала на консультацию к врачу в Клинику психиатрии имени Корсакова, и врач сказала, что мне нужно лечь в их больницу на обследование, чтобы правильно подобрать препарат. Как мне потом рассказали люди, которые лежали почти во всех больницах центрального региона, эта больница — самая лучшая в России. Я провела около полутора недель в первой и чуть поменьше во второй. В Абрамцеве мне поставили диагноз большое депрессивное расстройство, в Корсакова — биполярное расстройство. Мне и самой кажется, что у меня биполярное расстройство, хотя я даже не знаю. Чувствую себя более-менее, спасибо что спросили.
Психическое заболевание — это не сломанная нога и едва ли его вообще можно вылечить методами работы, которые применяются у нас.
В наших больницах просто прописывают препараты, купирующие симптомы. В хороших больницах, какой считается клиника Корсакова, делают это после сдачи всех анализов, энцефалограммы и подробной беседы со всеми врачами отделения. Ну и у меня там был личный врач — молодая девочка, которая каждое утро спрашивала, как у меня дела, как я спала и что мне снилось. В Абрамцеве врач разговаривал со мной три минуты, когда меня госпитализировали, и ещё три минуты при выписке. Между этим — ещё две минуты, когда не дал мне разрешения на прогулки. И прописали мне там то, что под руку попало: препарат был от мелатониновых депрессий, которые, как мне тогда казалось и кажется до сих пор, имели со мной мало общего. И при этом никакой психотерапии в этих больницах не существует.
Как и в любую больницу, туда попадают разные люди и по разным причинам, но Наполеонов я не видела. Возможно, мой опыт просто не очень показателен. В первый раз я лежала хоть и в областной больнице, но в одном из самых тихих и благоустроенных отделений: двух- и трёхместные палаты, в некоторых даже были телевизоры. Правда, там мне рассказывали про другое отделение той же самой больницы, в котором обитают действительно «буйные». В палатах человек по десять-пятнадцать, можно курить хоть прямо на кровати, рассказывали, что, проведя ночь в одной из таких палат, и абсолютно здоровый человек может свихнуться. А курить в кроватях можно, думаю, потому, что к этому пришли опытным путём: если у тебя в палате десять человек, то покоя там никакого всё равно не дождёшься. Но я там не бывала, не знаю. В Корсакова я хоть и лежала на первом этаже с небьющимися стёклами в отделении «для буйных», людей с действительно тяжёлыми расстройствами я не видела. То есть почти все они могут вести нормальную или хотя бы кажущуюся таковой со стороны жизнь. У большинства расстройства депрессивного спектра или что-нибудь в этом роде.
Пациенты возрастов самых разных и занимаются самыми разными вещами. Опять же, как и в любой другой больнице. Ну разве что здесь немного больше людей со всякими семейными проблемами, хотя определённо сказать, есть ли здесь зависимость, сложно. Но вообще, там много молодых людей с работой, «нормальными» семьями и прочим. В Абрамцеве для меня открытием стала девочка с анорексией, которая началась у неё не от желания похудеть, а на пустом месте. При этом ела она очень активно и много, больше чем кто-либо ещё. Но была тощая-тощая.
И каждый день красила ресницы, чтобы не плакать, ей это почему-то помогало.
Ещё была девочка со слуховыми галлюцинациями или чем-то вроде этого, которые начались у неё вроде бы после смерти кого-то из близких. Ей было шестнадцать, но выглядела она лет на тринадцать максимум. Как мне кажется, подобные случаи не очень показательны, потому что болезнь в результате однократного нервного потрясения — не самое частое дело, и лечится это довольно просто. Я не знаю, но мне так кажется. Во второй больнице была женщина, работавшая надзирателем в СИЗО и цензурировавшая там прессу, которую выписывают заключённые, и их письма. Она рассказывала мне супер-крутую историю про то, как её привезли в полубессознательном состоянии, наутро она потрогала скулы и оказалось, что у неё по бокам глаз две соляные горки. Она всю ночь лежала на спине и плакала, не переставая.
Я тут недавно прочитала, что среди больных шизофренией число курящих доходит до 90%, потому что никотин способствует выработке какого-то гормона в мозгу, который у больных шизофренией в недостатке. И бросить курить они просто не могут. Ну и, вероятно, чем больше куришь, тем больше гормона. А если им хочется курить и они не вполне в адеквате, тогда, если им не давать курить, они начнут выкидывать какие-нибудь нехорошие штуки. А кому это нужно? Представляете, сколько сил и ресурсов надо, чтобы даже в одной палате всех привязать к кроватям и обколоть препаратами, чтобы не кричали? Это к примеру. Поэтому лучше пускай курят, если им так спокойнее.
Да и в целом могу сказать, что жёсткий режим — это в основном про отделения для «нормальных». Так, по крайней мере, было в Абрамцеве. В Корсакова такого не было, но в Абрамцеве я лежала зимой, и из окна было видно, что больные чистят снег. Люди лежат в этих больницах месяцами и иногда им просто некуда идти. Так что если их выпускать на улицу — в Абрамцеве у больницы большая территория с деревьями, — то они никуда не сбегут. А меня вот гулять не выпускали, потому что я была недовольна тем, как меня лечили, и была вероятность, что я сбегу.
Насчёт того, что там можно внезапно себя обнаружить, «мало ли чего произойдёт», это вряд ли. То есть наверняка и такое бывает, потому что бывает вообще всё. Порой можно обнаружить себя в совершенно неожиданных местах, но я ничего подобного не видела и не слышала. В обоих случаях при госпитализации я подписывала согласие на лечение, во второй, поскольку это была университетская клиника, ещё и согласие на присутствие студентов рядом со мной как с пациентом.
А в сговоры родственников и всяких бандитов с врачами и принудительную госпитализацию молодых и здоровых людей, обколотых транквилизаторами в соседних подвалах, я не особенно верю. Вроде бы раньше это было сделать проще, но несколько лет назад правила ужесточились и насильно туда, как мне кажется, фиг кого запихнёшь. То есть можно, но это слишком проблематично.
