Эту авантюрную и одну из лучших тех самых историй нам рассказал наш читатель Николай Болошнев. Николай в новогоднюю ночь помогал другу вскрыть его квартиру с помощью фомки, а потом скрывался от милиции в гостях у бывшего зэка Жоры. Николай, спасибо вам большое! Если с вами тоже произошло странное, кретинское и совершенно незабываемое событие (а оно точно с вами произошло), скорее пришлите нам эту историю — мы их коллекционируем.
Обычно подобные истории начинаются со слов «ничто не предвещало беды», но начать так этот рассказ было бы лукавством. Беду предвещало вообще всё. Не заметить этого мог только слепоглухонемой, ну, или два переполненных невостребованным тестостероном подростка, каковыми и были мы с моим другом в канун гового две тысячи пятого года.
Под Новый год мне позвонил мой старый друг Гриша и попросил помочь ему перевезти вещи в новую квартиру. Мы с Гришей родились и провели детство в одном хрущёвском дворе, потом мой дом снесли. Теперь же дошла очередь до жилища моего друга. В целом это была стандартная просьба, о которой нечего было бы рассказывать, если бы не один нюанс: Гриша с семьёй к тому моменту уже переехал в новый дом, а квартира в хрущёвке была опечатана. Не то чтобы это было для нас новостью — мы об этом знали, но странным образом это никак нас не смутило.
И вот в назначенный поздний час тридцать первого декабря (ведь когда же ещё перевозить вещи, как не новогодним вечером) мы с моим другом встретились в нашем старом дворе. Гриша что-то прятал под курткой. В ответ на мой вопрос он достал из-за пазухи фомку. «Похоже, о кое-каких деталях переноса вещей он умолчал», — подумал я, но отступать было уже поздно. Вечер стремительно переставал быть томным. Мы зашли в подъезд и поднялись по пропахшей супом и котами лестнице на второй этаж. Гриша провернул ключ в замке, но дверь не открылась: в тусклом свете лампы она серебрилась от вбитых в неё гвоздей. Немного поколотив для разрядки по двери ногами, мы пустили в ход фомку. Надо ли говорить, что треск и грохот быстро разлетелись по всему подъезду.
Долго ждать последствий нам не пришлось — из соседней квартиры вывалился в дровища пьяный мужик. Он явно принадлежал к тем людям, которые ожидание праздника ценят выше самого праздника. О том, как ему хорошо, можно было судить по его взгляду, который уже обрёл суперспособность смотреть на два объекта одновременно, не фокусируясь при этом ни на одном из них. Из-за приоткрытой соседской двери орал телевизор.
— Пацаны, — сказал он, выдержав театральную паузу, — вы кто такие, на?
— Я ваш бывший сосед, — ответил Гриша, пряча за спину фомку, — я всего неделю назад отсюда уехал. Пришёл вещи из квартиры забрать.
— Я тебя не знаю. А ты кто такой? — соседский супервзгляд закружил вокруг меня.
— А я его друг.
— И тебя не знаю… — казалось, сосед даже расстроился оттого, что мы оказались ему незнакомы. — Я вас не знаю, парни, вы кто такие вообще? Вы куда ломитесь?
— Я же тебе говорю, я за вещами приехал, — Гриша терял терпение, — ты сам-то кто такой? Я тебя здесь раньше не видел. Ты здесь живёшь хоть?
— Я? Нет… Но вы-то кто такие?!
Неизвестно, чем бы закончился этот содержательный диалог, если бы чьи-то торопливые женские руки не высунулись из двери и не затащили соседа обратно в квартиру, предотвращая потенциальный конфликт.
— Ты правда его не знаешь? — спросил я Гришу.
— Первый раз вижу.
Не придав большого значения этому эпизоду, мы продолжили наше чёрное дело. Через несколько минут дверь поддалась и с треском открылась, обнажив вбитые в косяк гвозди. Приклеенная пломба с печатью оторвалась и упала на пол.
Электричество, естественно, уже отключили, поэтому мы принялись расхаживать по комнатам в темноте, подсвечивая себе мобильниками. Обстановка в квартире напоминала брошенный отступающей армией обоз: всё было разбросано и раскурочено, разбитые остатки мебели и содержимое антресолей валялось на полу. Сотрудники ЖЭКа, опечатывавшие квартиру, явно прихватили с собой пару сувениров. В этот момент у меня как-то внезапно возник вопрос о том, что же мы собственно ищем. Выяснилось, что плана у нас нет, а забрать мы должны всё, что может быть ценным. Не скрою, меня это несколько смутило: в окружающем хламе трудно было найти что-либо хотя бы не разломанное, не говоря уже о стоящем. Тем не менее квартиру мы зачем-то же вскрывали, уйти с пустыми руками было бы глупо. В надежде найти какую-нибудь неразбитую посуду я направился на кухню.
Здесь действительно осталась пара целых чашек, однако куда интереснее была находка, которая ждала меня за окном. Прямо перед подъездом стоял милицейский жигуль. Холодная дрожь пробежала по всему моему телу от корней волос до пальцев ног. Включённая мигалка за окном как бы ласково семафорила мне: «Тебе кранты».
Я рванул в соседнюю комнату, где мой друг собирал с пола старые журналы и каких-то переломанных солдатиков, и быстро расписал ему диспозицию. Теперь счёт шел на секунды. Мы выбежали на лестницу, но было уже слишком поздно: внизу хлопнула дверь подъезда и послышались голоса пэпээсников. Путь на улицу был отрезан, и, хоть значительная часть бесценного хлама была брошена при отступлении, у нас оставалась кое-какая добыча. У Гриши в руках, помимо фомки, был пакет со всяким мелким барахлом и неопознанная пластиковая фигня, напоминавшая деталь от старого холодильника, я же держал несколько чашек и почему-то стульчак от унитаза. Откуда взялся последний, я вспомнить так и не смог. Пройти как ни в чём не бывало мимо милиционеров с таким набором не смог бы даже Гудини. Оставалось только подниматься наверх в надежде, что кто-то из бывших Гришиных соседей нас укроет.
Стараясь не проронить ни звука, пригибаясь к самым ступеням, мы прокрались на третий этаж. Теперь главное было не ошибиться дверью. Большая часть квартир в доме уже была расселена, а в некоторые из пустующих успели даже подселить гастарбайтеров. Гриша судорожно думал. Казалось, в мыслительном процессе участвовали все мышцы его лица. Наконец он словно что-то вспомнил и нажал кнопку звонка квартиры в левой части площадки. Бесконечные секунды ожидания — предновогодний телевизор, кажется, притих — и вот наконец глазок потемнел, а следом щёлкнул замок и приоткрылась дверь. В проём высунулась голова не вполне трезвой женщины средних лет.
— Гриша? — удивилась она.
— Тётя Наташа, мы к дяде Жоре, можно мы войдём?
Женщина помедлила секунду, раздумывая, пускать ли нас в эпицентр праздника, но всё же открыла дверь.
— Жора, к тебе! Проходите, мальчики.
Второй раз нас приглашать не пришлось, мы пулей проскочили внутрь вместе с хабаром. В гостиной напротив орущего телевизора сидели двое парней, девушка и тощий татуированный мужик лет пятидесяти, в котором я безошибочно опознал дядю Жору. Роспись на теле Жоры говорила о бурном прошлом и частом пенитенциарном туризме, что внушало надежду — такого человека всё-таки трудно заподозрить в любви к органам охраны правопорядка. На столе была большая лоханка оливье, колбаса, хлеб, шпроты и царица торжества — водка «Беломорканал». В углу комнаты дожидались своей очереди несколько её сестёр-близняшек. Жора не стал тратить время на политес и перешёл сразу к делу:
— Гриша, ты чё приперся, хули ты не дома? А это ещё кто?
Мой друг, как мог, объяснил Жоре, почему мы оказались у него в квартире и кто его таинственный спутник с тремя чашками и туалетным стульчаком. Я же старался просто улыбаться и молчать. Услышав, что мы сбежали от ментов, Жора принял нас как родных. Со словами: «Не ссыте, пацаны, у Жоры вас никто не тронет» он усадил нас за стол и быстро налил по стопке алкогольного воплощения легендарного изделия фабрики Урицкого. Для нас в тот момент не было человека ближе и дороже.
Мы выпили за наступающий Новый год, потом тут же за здоровье и за силу духа. «Беломор» был совершенен — его содержание полностью соответствовало форме: вкус напоминал растворитель. В перерывах между тостами Жора рассказывал про то, как сильно он ненавидит ментов, мешающих жить нормальным людям. Парни и девушка за столом ничего не говорили и лишь одобрительно качали головами. Подруга хозяина квартиры, Наташа, недовольно поджимала губы, глядя на нас, но тоже сохраняла молчание.
Постепенно от жары и водки мы с Гришей соловели и, наверное, так и встретили бы Новый год в компании Жоры, если бы в дверь внезапно не позвонили. Это нас мгновенно протрезвило и мобилизовало. Жора послал свою женщину посмотреть, кто пришёл, а нам знаком показал оставаться за столом. На вопрос «Кто там?» последовал ответ «Милиция». Наташа открыла дверь. Пока один милиционер бормотал своё звание и фамилию, в квартиру заглянула лопоухая голова его напарника. Он быстро оглядел квартиру, но взгляда ни на ком не остановил. Наверное, какие-то подозрения могли вызвать стоящие в углу сумка с солдатиками, кусок неопознанного пластика и стульчак, но Жорино жилище не отличалось идеальным порядком, и наш хлам органично вписался в обстановку. Милиционеры задали дежурные вопросы и, получив ответ, что тут все свои и ничего подозрительного никто не видел и не слышал, извинились и пошли звонить в соседнюю квартиру. Наконец, мы с Гришей смогли выдохнуть, Жора же беспокоиться и не начинал.
Оставалось подождать ещё немного, пока милиционеры уедут. Как-то сама собой воплотилась на столе вторая бутылка «Беломора»… Дело шло к двенадцати, а бело-голубая машина всё никак не уезжала. Опустела уже вторая бутылка, по телевизору кривлялся Киркоров, а Жора полностью перешёл на мат и разговаривал уже только с самим собой. Наконец, в 23:40 с улицы раздался звук стартера, и милицейский жигуль, сверкая мигалкой, удалился, увозя милиционеров в отделение к долгожданному теплу, оливье, Киркорову и «Беломору». Мы с Гришей засобирались, поблагодарили наших спасителей и на шатких ногах поспешили прочь от места преступления, теряя по дороге бесценные трофеи.
Новый год мы всё-таки успели встретить дома. Пахнущие стеклоочистителем и с полными руками спасённого хлама, мы ввалились в квартиру моих бабушки и дедушки буквально под бой курантов.
Это было прекрасное окончание года.
