Наш читатель Сергей вспоминает, как в студенческие годы отмечал с другом Первое мая, любовался уходящими поездами и неожиданно предпринял незапланированное путешествие. Алкоголь, вокзальная романтика, пьяный помощник прокурора, вот это вот всё. Сергей, спасибо! Читатель, у нас есть для тебя ещё много прекрасных историй про алкоголь, про студентов, про алкоголь и студентов, про алкоголь без студентов, у нас вообще очень много прекрасных историй. Вот здесь наша читательница Александра Гурьянова выдаёт «Страх и ненависть в Лутоне» — попытки покинуть Англию, не вставая с четверенек; здесь Артём Хряков рассказывает, как ходил с друзьями на демонстрацию, а потом вернул свою девушку её родителям всю в говне, а здесь наш автор Федя Тихонов, прикинувшись русским Буковски, рассказывает о своём алкопутешествии по городу Пскову. Читатель, знаешь, чего так не хватает в нашей коллекции чумовых историй? Конечно же, твоей той самой истории! Пришли нам её поскорее!
Первомай. Как много в этом звуке для сердца русского слилось. Особенно для молодых студентов, каковыми мы с друзьями были в далёком 2007 году. Однако обо всём по порядку.
Как сейчас, помню: в стылом воздухе только-только появился намёк на весну и тепло. Мы с товарищем приняли решение отметить официальное календарное шествие походом по питейным заведениям Таганки, благо, праздничный календарь с несколькими красными днями подряд располагал к этому. Формат был выбран такой: заходим в каждое заведение в условном радиусе, выпиваем по 50 миллилитров водки (тогда ещё не было этого странного и куцего числа «40» напротив объёма крепкого алкоголя) и двигаемся дальше, в следующей юдоли алкоголя всё повторяется. К сожалению, в силу исключительно приземлённых, материальных причин деньги начали стремительно заканчиваться уже в третьем кабаке. После недолгой рокировки, включавшей в себя посещение истинно русского фастфуда с картофелем, было решено купить бутылку водки, а там уже — будь что будет и хоть трава не расти. Стрелки часов уже давно перевалили за полночь, тем не менее, бутылка была куплена (старшее поколение в этом месте рассказа должно ностальгически пустить слезу, вспоминая доступность алкоголя), и денег даже хватило на маленький шоколадный батончик. С этим нехитрым багажом мы и оказались на Таганской площади, где стали размышлять, каким образом мы будем продолжать наш досуг и как нам после всего этого оказаться дома.
По всем правилам жанра, конечно же, именно в этот момент рядом с нами остановилась старенькая Волга, с пассажирского сиденья которой раздался вопрос: «Ребята, а как доехать до Курского вокзала, не знаете?». Синхронизировав наши мыслительные процессы, мы с другом решили, что доедем с ребятами до этого самого вокзала, где сможем в тепле и с комфортом дождаться отправления первого заветного поезда метро, а уж оттуда до дома — рукой подать. Секундный диалог с пассажиром — и вот мы уже мчимся по Садовому кольцу, угощая его водкой. Водитель пить отказался. Означенный пассажир, как выяснилось, занимал на тот момент одну из низших ступеней в системе юстиции (помощник прокурора) и ещё не имел солидной «корочки», а располагал только так называемой «простынёй» (справкой о том, что он работает там-то и тем-то), однако всё же решил воспользоваться своим служебным положением, дабы оказать нам посильную помощь в честь нашей с ним внезапно завязавшейся дружбы. Тыча этой своей «простынёй» в нос охраннику платной парковки, он сумел-таки убедить его в том, что пропустить на подведомственную территорию эту самую Волгу и не взять с неё при этом денег — дело государственной важности. Проникнув внутрь и распрощавшись с душевными ребятами, мы прихватили початую бутылку и отправились в путешествие по нутру Курского вокзала, которого в те времена ещё не успела коснуться мягкая и аккуратная рука реконструкции, в связи с чем выглядел он довольно-таки затрапезно. В какой-то момент товарищем моим была произнесена ставшая впоследствии сакральной фраза: «А пойдём смотреть на уходящие поезда». Близость весны, общая романтика ситуации и отсутствие внутреннего предостерегающего голоса, заснувшего ещё где-то на Садовом кольце, не позволили мне возражать. И мы пошли.
Спустившись в чрево переходов между перронами, мы довольно долго бездеятельно шатались по ним, пока не увидели поезд, пункта назначения которого я не помню, но который, тем не менее, нам в тот момент очень даже подходил: его стоянка в Москве длилась около получаса, и, когда мы к нему подошли, сама собой родилась идея — а почему бы на него не сесть? В мгновение ока была придумана история, согласно сюжету которой, мы приходились друг другу братьями и конечный пункт маршрута поезда совпадал с тем местом, где находилась наша мама, к которой просто необходимо было попасть прямо сейчас. Отсутствие денег объяснялось форс-мажорностью ситуации, конечно же. Однако тётки-проводницы, клонированные и выращенные в особой лаборатории РЖД, все, как одна, отказывались нам помогать в нашей тяжёлой ситуации. Почти уже отказавшись от своей гениальной идеи, мы встретили у одного из вагонов мужчину-проводника. Надо отметить, что в этот момент у меня случился маленький культурный шок, потому что представителя мужского пола в форме проводника я до этого никогда не видел. Шок ещё больше усилился, когда после в очередной раз изложенной нами истории про больную маму под аккомпанемент начинающего потихоньку разогреваться и уже готового тронуться состава я услышал из его уст магические слова: «Ну, залезайте». Не успев даже глазом моргнуть, я оказался в вагоне, в купе проводника. Ещё через мгновение перед нами оказалось блюдечко с нарезанными лимонами, и тут уж я забыл вообще обо всём.
Проснулся я от того, что еду. Далее были попытки понять, куда и зачем (может, к кому-то на дачу?). Приложив неимоверные усилия, я свесился с верхней полки и посмотрел вниз. Внизу сопел мой компаньон. Увидев его, я слегка успокоился и начал смотреть в окно на стандартный пейзажный набор средней полосы России — ёлки, берёзки, другие деревья и так далее. Спустя некоторое время в дверях появился наш проводник — в руках он держал стаканы с горячим сладким чаем, и вот после этого иначе, как ангелом, я его назвать уже не могу. После скудного завтрака, в ходе которого выяснилось, что водку свою мы допили ещё вчера, мы вежливо поинтересовались у проводника, какая же будет следующая станция? Мы почему-то были уверены, что уехали совсем недалеко, хотя яркие солнечные лучи, вовсю разрезавшие пространство маленького купе, должны были убедить нас в обратном.
— Следующая остановка — Горький, — сообщил нам наш новый друг-проводник.
В силу ограниченности нашей эрудированности, мы решили, что Горький — это какой-то подмосковный город, от которого мы в течение максимум пары часов сможем добраться до дома, и успокоились. Каково же было наше удивление и отчаяние, когда мы оказались на центральной площади Нижнего Новгорода, имея в кармане 40 рублей на двоих, а в голове — не ушедшую до конца тоску по выпитому вчера алкоголю.
Дальше были прогулки по городу, попытки расплатиться с кондуктором новгородского трамвая социальной картой москвича, питьё воды из колонок, расставленных по городу тут и там, попытка проехать на электричке, контролёры, заходившие в вагоны в каких-то богом забытых деревнях по два человека в каждые двери и вышвыривавшие безбилетников, ночёвка на станции в очередной деревне, бабушка, появившаяся на этой станции в два часа ночи и на репите рассказывавшая пространству историю о семнадцатом сентября прошлого года, когда умер её муж, во всех деталях, начиная с погоды и заканчивая описанием цвета узора на посуде, подготовленной к поминкам, холодный влажный утренний поезд до Владимира, ожидание следующей электрички, первомайская демонстрация с алыми знамёнами, смотровая площадка рядом с храмом, транзит до Петушков, воспоминания о бессмертном произведении Ерофеева, томительное полуторачасовое ожидание на открытой платформе, последний рывок до Москвы и, как следствие, самый вкусный в жизни борщ на моей кухне, поджидавший меня по прибытии. Город Горький, ты навсегда в моём сердце.
