Может ли искусство рассказать о взрыве на атомной электростанции? Может ли пустошь, образовавшаяся после экологической катастрофы, быть красивой? Немецкая современница Антуанетта фон Саурма считает, что всё это возможно, а нарисовав ураган, ты психологически принимаешь катастрофу. В Московском музее современного искусства проходит первая в России персональная выставка фон Саурмы — «Топография травмы». В экспозиции представлены четыре серии графических работ художницы, созданные в последние пять лет: в них она рассказывает о влиянии человека на окружающую среду, катастрофах и влиянии войн на поколения и на собственную семью. Спецкор самиздата Юлия Дудкина встретилась с художницей, чтобы поговорить с ней о мире в огне, и записала её монолог.
Антуанетта фон Саурма внешне совсем не похожа на человека, который пишет картины о беженцах, ядерной аварии в Японии, гуманитарных и экологических катастрофах. Это деловая женщина в брючном костюме, примерно как у Ангелы Меркель. Но рассказываешь ей о сайте «Батенька, да вы трансформер» и пытаешься объяснить, что, согласно философии самиздата, конец света уже наступил, — и она говорит: «Да, я тоже это заметила». Антуанетта рассказала самиздату о том, каково это — жить, зная, что катастрофа происходит прямо сейчас, и почему искусство помогает ей почувствовать себя в безопасности.
О хрупкости мира
Я росла в Африке, в Намибии. Это совсем рядом с пустыней. Когда проводишь детство в таком месте, ты с самых ранних лет знаешь, что мир — очень хрупкий. Если дождя слишком долго не будет, это обернётся катастрофой. Но если он прольётся, всё тоже может измениться. Помню, как-то раз дождя не было семь лет. А потом зарядил мощный ливень. И после этого началось нашествие саранчи. Я с детства очень внимательна к природным переменам и научилась видеть в уничтоженных пейзажах завораживающую красоту.
Но в детстве я чувствовала себя защищённой. Люди, которые жили рядом со мной, не ссорились — они всегда действовали сообща, чтобы защититься от природных катастроф. Это единственное, что остаётся, когда нет ни государственной поддержки, ни даже пожарной службы.
Потом ощущение защищённости пропало: начался переход от апартеида к демократии, и в какой-то момент это грозило гуманитарной катастрофой. Мне было так неспокойно, что трудно было работать. Поэтому я уехала. Я совсем не думала, что кто-то вроде Нельсона Манделы — человека, 27 лет просидевшего в тюрьме, — сможет предотвратить гуманитарную катастрофу. Но он сумел.
Об экологии
Я стараюсь делать что могу для экологии и сохранения ресурсов. Например, не вожу машину и передвигаюсь на метро. Не включаю отопление зимой (кстати, я заметила, что в России так никто не делает. Наоборот, во всех помещениях зимой ужасно жарко). Но я не считаю, что в этом есть какая-то моя заслуга или повод для гордости, не хвалюсь этим. Я просто так выросла. Мы знали, что нельзя использовать воду из реки, потому что тогда река обмелеет и животным будет нечего пить. И в моём детстве мы никогда не выбрасывали еду. И я не делаю этого до сих пор. Иногда, попадая на какой-нибудь фуршет, с ужасом думаю: неужели всё, что останется, просто выкинут?
В моём детстве никто не относился к экономии ресурсов с фанатизмом. Если ты прошёл много километров, чтобы принести домой воды, совсем не значит, что теперь она должна просто стоять. Ею надо пользоваться, пока она есть. Но использовать ровно столько, сколько тебе надо. Если у тебя во дворе растёт дерево или цветок, его нужно полить. Но так, чтобы у тебя осталась возможность полить его и завтра, и послезавтра. Только тогда в этом будет смысл.
О катастрофах
Своими работами я не стараюсь изменить мир, переделать людей вокруг. Я пишу картины, потому что мне от этого становится лучше. Изображая ураган, ты признаёшь его существование, принимаешь саму возможность катастрофы. И в момент творчества как будто оказываешься в сердце урагана — самом спокойном месте. Запечатлев катастрофу, ты понимаешь, что это — секунда по сравнению с вечностью. И тогда с ней можно смириться.
Недавно я читала о том, что Земля с каждым годом вращается всё медленнее, из-за чего в следующем году может случиться много землетрясений. Думаю, это будет следующей темой в моём творчестве. Но я вовсе не хочу пугать людей своими картинами, заставлять их испытывать тревогу. Я не пишу устрашающих, уродливых полотен. Одна из моих главных мыслей — всё что угодно может случиться в любой миг. Мир очень хрупкий, и поэтому каждый момент, когда ничего не происходит, — прекрасен. Я хотела бы, чтобы мы ценили друг друга и каждую спокойную минуту в жизни.О конце света
Человечество умеет очень быстро придумывать решения — буквально в последнюю секунду. Поэтому, думаю, у нас есть шансы выжить. Правда, иногда для того, чтобы мы что-то поменяли, должно случиться слишком много катастроф. Например, уже в ближайшие десять лет не останется автомобилей, использующих бензин. И это прекрасно, просто удивительно. Но жаль, что мы переходим на экологичный транспорт так поздно, когда столько в мире уже погублено.
Об иллюзиях
Когда живёшь в чистом, аккуратном и спокойном Мюнхене, начинает казаться, что мир стабилен и ты всегда защищён. Но как минимум раз в год я езжу в Африку — туда, где выросла. Это напоминает о том, как всё хрупко на самом деле. И это ощущение помогает мне в работе.
Многие предпочитают не замечать этой хрупкости, постоянной опасности. И это естественно. Люди — сложные, ленивые, капризные, но в то же время прекрасные и восхитительные. В нас столько всего. Поэтому сложно разом измениться, всем вместе начать делать что-то, чтобы предотвратить экологические катастрофы. Перестать самим создавать гуманитарные катастрофы. Это очень тяжело, поэтому хочется жить внутри иллюзии стабильности, пока есть возможность. И мне тоже хочется, я тоже — часть ленивого, капризного и восхитительного человечества.
О гуманитарных катастрофах
Иногда, пусть и слишком поздно, человечество предотвращает экологические катастрофы. Но с гуманитарными — всё по-другому. Мы снова и снова идём друг на друга войной, уничтожаем другие страны или членов своих собственных семей. Мне хочется верить, что и это мы тоже сможем предотвратить, но пока не получается. И, боюсь, это займёт очень много времени.
Я заметила, что в разных странах на мои работы реагируют по-разному. Но самый эмоциональный отклик я вижу в Германии и в России. Возможно, это из-за того, что мы очень похожи. У народов, которые пережили ужасные катастрофы и войны, всегда появляется что-то общее. Они чувствуют красоту безопасного, спокойного момента. В них сильна память о недавних трагедиях. Правда, этой памяти хватает только на несколько поколений.
Об исторической памяти
Катастрофы заставляют людей переезжать, разлучаться с семьями, терять свои корни. Мы лишаемся семейной памяти, идентичности. Среди моих работ есть проект «Поколение». Теперь я понимаю, что он посвящён моему отцу. Но начинался он совсем с другого. Когда-то в Мюнхене я дружила с одной пожилой леди, у которой не было семьи, и я часто навещала её. Потом она умерла, и выяснилось, что у неё был сын. Он не общался с матерью и даже не приехал на похороны. А человеку, который приводил квартиру в порядок после смерти хозяйки, он сказал, что все её личные вещи и фотографии можно уничтожить. Но в итоге этот человек отдал все фотографии мне. Я рассматривала их и понимала, что просто не смогу выкинуть. Если я так поступлю, то как будто заставлю эту леди умереть ещё раз. Я осознала: меня очень тревожит, когда люди выбрасывают фотографии. Потом я поняла, почему так. Мой отец был беженцем, и он очень страдал от того, что у него нет семейных фотографий. В детстве я чувствовала его боль.
Я много рассматривала фотографии той пожилой леди, думала: что за люди на этих снимках? Какая у них история? Когда смотришь на изображения незнакомцев, из них исчезает всё личное. Ты начинаешь обращать больше внимания на композицию, сочетания чёрного и белого. Однажды на блошином рынке я купила пустой фотоальбом и начала рисовать картины, которые можно было бы вставить в него вместо фотографий. Так у альбома появилась история.
А потом я решила сделать альбом для отца. Стала искать фотографии, которые могли быть хоть как-то связаны с его жизнью. Я рассматривала их через лупу и пыталась найти знакомые лица. Понять, есть ли на них кто-то, похожий на отца. Это — история о замещении или восстановлении разрушенного. Того, что отняла у нас катастрофа.
Об изменениях
Сегодня много всего происходит, и даже в самых благополучных городах и странах настроение меняется. Когда в 2016 году в Мюнхене случился теракт, это было особенно заметно: иллюзия стабильности пошатнулась. Люди стали внимательно смотреть по сторонам. Если в метро они видели кого-то с большим рюкзаком или чемоданом, то переходили в другой вагон. Но ведь внимательность, осторожность должны быть постоянно, а не только когда что-то случается. По телевизору мы регулярно слышим про теракты, катастрофы и убийства. Но как будто не верим в них. Мы покупаем газеты и читаем про ужасные события, чтобы испытать катарсис. Но это остаётся чем-то далёким, не связанным с нами.
Я думаю, во многом тут виноваты СМИ. Сегодня мы видим всё в прямом эфире. Помню, первой катастрофой, которую я наблюдала в реальном времени, было крушение башен-близнецов в Нью-Йорке. Было ошеломляюще страшно. Но, наверное, для человеческой психики непрерывная трансляция всего ужасного — это чересчур. У нас появился защитный механизм, мы стали воспринимать всё отвлечённо. Конечно, журналисты не могут откатить назад технический прогресс и перестать сообщать о том, что происходит. Но, может быть, стоило бы чаще рассказывать и о том прекрасном, что происходит в мире. Чтобы у людей не пропадало ощущение ценности жизни. Чтобы каждый день без происшествий был поводом для радости.
Об отношении к людям
Когда я говорю, что нужно всё время помнить о вероятности катастрофы, то вовсе не имею в виду, что нужно вечно бояться. Просто надо быть в курсе, что что-то может случиться. Когда происходит какое-то ЧП, все становятся намного внимательнее друг к другу, проявляют эмпатию, заботу, толерантность. Но было бы здорово, если бы люди всегда были толерантны и не безразличны друг к другу. Чтобы доброта и сочувствие были всегда, а не только в моменты непосредственной угрозы.
