Самиздат возвращается к традиции четверговых расшифровок подкастов от радио “Глаголев ФМ”. В очередном выпуске речь пойдёт об уникальной выставке уникального художника, которая сейчас проходит в «Гараже» и на которую самиздат всем рекомендует пойти. Чем так важен Марсель Бротарс и почему его суперспособность к молчаливому скепсису сформировала современную художественную критику - в эфире «Искусства для пацанчиков» и на страницах «Батеньки» рассказывает искусствовед Анастасия Четверикова.
Расскажу про художника, который, если б существовал в марвеловской вселенной и стал супергероем, был бы человеком-мидией и имел суперсилу — которая, кстати, не повредит каждому, в том числе и уважающим себя пацанчикам.
Как мидия, эта арт-личность умела закрываться и сохранять свою индивидуальность в обществе, а ещё… с абсолютно невозмутимым лицом, безо всякой улыбки, смеяться над реальностью, искусством, музеями, коллегами и даже над собой.
А вот почему человек-мидия — это отдельный разговор… и мы к нему ещё вернёмся.
Звали именитого художника, человека-мидию, Марсель Бротарс, и начнём с того, что вообще-то сначала он был не художником, а поэтом.
Но поэтом-неудачником. Его стихи были не востребованы; чтобы кормить семью, он подрабатывал ночным портье, продавал подержанные книги на рынке. Мадам Бротарс, встречу с которой, кстати, устраивал «Гараж», рассказывала, что он ходил в худых ботинках и у семьи не было денег даже на еду.
И вот однажды бедный поэт задаёт себе вопрос: «Не смогу ли и я что-нибудь продать и достичь успеха в жизни?..»
И ещё: «Наконец-то мне пришла в голову идея создать что-то неискреннее (в отличие от стихов), и я тут же принялся за дело».
В 1964 году он залил гипсом 50 нераспроданных экземпляров своих стихов Pense-Bete и спросил знакомого галериста, можно ли это продать. И очень радовался, когда тот согласился торговать его искусством за 30 процентов комиссионных. Нам кажется, что это самое настоящее обдиралово, но если ты сорокалетний поэт-неудачник, это отличные условия для старта.
Так, буквально с первой своей работы он становится художником!
Причём его суперсила человека-мидии начинает творить реально продвинутые для его времени работы, до которых до него никто не додумался.
Например, он берёт книгу Стефана Малларме, который написал не просто стихи «Times New Roman... Выравнивать текст по левому краю», а распределил строки так, что они стали украшением листа. Ну, в стихах Маяковского было нечто похожее: если найти в шкафу пыльные красные советские томики, можно сравнить.
Так вот, Бротарсу сборник Малларме подарил в своё время «бельгийский Дали» — сюрреалист Рене Магритт (тот самый, у которого трубка — это не трубка).
Бротарс берёт и вырезает строки из этой книги. И задаёт важный для себя вопрос: а зачем нужен текст, раз его никто не читает? Без него это тоже выглядит вполне эстетично и необычно, и мозг человека, который будет смотреть это, сам может нафантазировать всё что угодно.
Выглядывает Бротарс из своей мидии и смеётся, не улыбаясь, над текстами в искусстве и над самой Эвтерпой.
Кстати, на этом его месть словам и текстам не закончилась.
Среди прочего, он снимает фильм «Ворона и лисица» по басне Лафонтена — да-да, это то, что вы подумали: сыр, ворона-дива и лисица-барыга.
Господин Крылов, любитель пельмешек, как раз переложил на русскую реальность ФРАНЦУЗСКОЕ ВСЁ — Лафонтена.
Как сказал про эту коллаборацию НАШЕ ВСЁ Пушкин, «конечно, ни один француз не осмелится кого бы то ни было поставить выше Лафонтена, но мы, кажется, можем предпочесть ему Крылова». Что мы и делаем.
Так вот, Бротарс, который увлёкся кино ещё в 50-х, когда помогал писать тексты для кино, снимает на эту басню семиминутный фильм «Ворона и лисица», где мелькает текст басни Лафонтена, но его всё время закрывают какие-то левые предметы: «Вороне где-то…» — бац! резиновые сапоги — «послал кусочек…» — бац! букет — «на ель ворона…» — бац! молочная бутылка — «взгромоздясь…» — и так далее.
У него было много работ на тему слова, текста, стихов: в «Гараже» можно увидеть и Ворону с Лисицей, и дырявые строки Малларме, и, например, его работу «М. В.» (153 раза повторённые инициалы Марселя Бротарса и в киноформате, и в раме в виде литографии, а значит, можно распечатать десятки миллионов раз).
Помните меблировочную музыку Эрика Сати? Композицию «Досада», которая повторялась 870 раз? Так вот идея минимализма, конечно, есть и у Бротарса, но скорее он своими бесконечными автографами говорит о том, что движущая сила искусства — это нарциссизм автора.
Этим, собственно, и отличается наука (прикладная) от искусства.
Наука изучает внешний мир, а искусство исследует мир через внутренний мир художника.
Одной из поздних работ Бротарса была, например, «Белая комната», которая сейчас находится в парижском Центре Помпиду, на секундочку, а так же это было первой работой, привезённой в Москву на выставку «Москва — Берлин» в 2004 году, она демонстрировалась в Историческом музее.
Так вот, эта работа представляет из себя пустую комнату, которая с помощью надписей на белых стенах становилась настоящим музеем значений и смыслов! Стены этой комнаты были исписаны рандомным набором слов, связанных с искусством и не только: «облака», «приз», автор, «стиль», «рисунок», «музей», «коллекция» и прочее…
Каков пацанчик! Зацените, с точки зрения работы «Белая комната» Бротарса, заборы и лифты, исписанные именами любимых и не очень, а также нецензурными называниями разных органов и просто пацанских эмоций.
Мы ведь тоже превращаем их в музей того, что пишем.
У меня в подъезде музей Сучки-Светы, а у вас? )))
В конце концов, немецкий художник Йозеф Бойс, которого Бротарс постоянно подкалывал, говорил: «Каждый человек — художник».
Так что помните: вы несёте ответственность за то, что пишете.
Кстати, о Бойсе: он, например, считал, что отбор студентов по способностям нарушает права человека на получение бесплатного образования, и принимал всех отвергнутых системой образования в свой класс.
Идеи того, что академическое художественное образование устарело и требует реформ для создания нового искусства, а также что и музеи обросли бюрократическими загонами, типа каталогов и табличек, а сами произведения искусства потеряли былой смысл, вовсю тревожили мировое студенчество, и во времена Бойса и Бротарса особенно.
И всё это вылилось в 1968 год!
Это был всемирный год студентов-бунтарей. Молодёжь боролась против участия США в войне во Вьетнаме, за права человека и против расизма; в том же злосчастном 68-м в Мемфисе убили доктора Мартина Лютера Кинга, выступали в поддержку феминизма и защиту окружающей среды; это год «Пражской весны» и год «сексуальной революции». Это был важный год и для нового искусства Бельгии.
Студенты брюссельской Академии изящных искусств заняли один из кампусов и высказывали часто достаточно разобщённые требования — вероятно, вторя молодёжи 68-го. В том числе требовали реформирования образования и выступали против социального расслоения, устаревшей системы.
Кстати, если вы думаете, что это какая-то второстепенная академия, вы ошибаетесь.
В этой брюссельской академии преподавал друг Бротарса Рене Магритт; недолго, но учился Винсент Ван Гог, и даже создатель вселенной смурфов господин Пейо.
Так вот, в 1968 году, как и французский философ Жан-Поль Сартр, писательница Франсуаза Саган и другие, выступили в поддержку бастовавших студентов Сорбонны, так и художники Бельгии решили поддержать студентов и оккупировали концертный зал здания Дворца искусств. (Это собрание огромного числа произведений бельгийского и не только искусства.)
Около восьмидесяти художников собралось там.
Как говорил возглавивший эту акцию художник Роджер Сомвилл, «мы хотели захватить министерство образования и культуры, но было уже 17 часов, и там было закрыто».
Бротарс, конечно же, не мог оставить своих коллег и присоединился к ним. По воспоминаниям мадам Бротарс, он стал переговорщиком. Предупредил руководство Дворца искусств об акции, чтобы те не вызывали полицию, и попросил сутки на переговоры художников в этом зале. Неделю он уговаривал коллег обсудить и разойтись, но после десяти дней попыток оставил их и сделал так, что, пока эти художники протестовали против академизма, устаревших институций, бюрократии и власти денег, Бротарс воспользовался своей суперсилой мидии и прямо не выходя из собственной раковины, то есть собственной квартиры, создал первый в Бельгии Музей современного искусства!
Справедливости ради стоит отметить, что после акции художников в стране всё-таки были созданы комитеты по консультированию государства по кино и изобразительному искусству.
И всё-таки Бротарс пошёл дальше всех бастующих!!!
В Бельгии на тот момент не было ни одного музея современного искусства. И «Музей орлов» М. Бротарса стал первым.
Говоря, что вообще всё искусство — это не искусство вовсе, а музеи — давно устаревшие институты, которые обросли картотеками и табличками и потеряли былую славу и смысл, Бротарс создаёт самое знаменитое своё произведение — инсталляцию «Музей современного искусства, отдел орлов».
Эта его работа считается началом всей институциональной критики, сейчас-то это обычное дело: все критикуют всех. Иногда в музеях современного искусства кажется, что кругом сплошная критика. Цитирование художников прошлого и критика процитированного. Так вот, одним из пионеров этого направления был художник с суперспособностью к молчаливому сарказму — Марсель Бротарс.
Первое, что ему пришло в голову: музей — это прежде всего табличка на входе, которая говорит, что это музей. Он взял и указал на ней время работы, адрес, телефон.
И уже в самой этой табличке были указания на множество противоречий и проблем устаревшего музея.
Табличка гласила: «Музей современного искусства, отдел орлов, секция XIX века». Хотя история модерн-арт — это начало ХХ века, но никак не XIX.
По сути, это был музей, состоящий из таблички, что это музей.
Во-вторых, Бротарс подчёркивал, что, помимо таблички, музей — это ещё и классификация (музей монет, музей скульптуры…). Поэтому он и написал «Музей орлов», которые в разных видах там и находились.
Третье: музей — это экспонаты.
Бротарс, во времена, когда у него не было мебели, скупал ящики от неё, и они служили столом, стулом и так далее. И эта же фирма занималась упаковкой для перевозок произведений искусства.
И поскольку никаких экспонатов у него не было, он покупает у них ящики из-под искусства с надписями «не кантовать», «хрупкое», «искусство». И создает дома некий запасник, какой есть во всех уважаемых музеях. И даже зная, что в ящиках нет никакого искусства, иллюзия его присутствия обозначалась. Это как с трубкой Магритта — честное «Это не трубка», как и здесь честное пацанское — «Это не искусство».
Собственно, именно такие таблички были у каждого «экспоната» бротаровского музея.
Постепенно стали появляться отделы.
Одним из первых появился Отдел рекламы, где Бротарс собирал этикетки и рекламные флаеры с надписью «Орёл». По сути то, что для обычного музея вторично (сувенирная лавка), тут было первостепенно.
И вообще, почему орёл, а не козёл какой-нибудь или лев?
Орёл для Бротарса — символ возвышенного. Будь то искусство или одно из воплощений Зевса, будь то символ государства или символ евангелиста Иоанна.
Орёл как искусство — вещь возвышенная, но во что оно превратилось? В каталоги, флаеры и сувениры.
Таким образом, он начал собирать всё, что связано с орлами.
Пивные этикетки, статуэтки с орлами и всё такое. Когда его Музей орлов стал популярен, его стали приглашать в крупные европейские музеи, демонстрировать этот проект. Он стал показывать это и в других музеях, но только используя орлов из этих музеев. Причём он следил за тем, чтобы в этих орлах не было чего-то действительно художественного. Вы помните, что гласили таблички в его музее?
Верно! «Это не искусство».
Постепенно в секции XIX века появляется просто план музея, с обозначением якобы расположенных в нём картин, которых там не было; могли быть те же ящики от картин, всё те же пустые раковины.
В итоге его музей заканчивается книгой с документацией, каталогами якобы разорившегося музея.
То есть, проще говоря, всё то бюрократическое, из чего состоит музей и против чего боролись студенты и художники в 1968-м, как раз и собрал Бротарс и воплотил в современное произведение искусства.
Ми-ми-мишное отступление.
Однажды Бротарс нашёл самого гениального эксперта по искусству и взял у него интервью!
Сейчас экспертов по искусству огромное множество, и все рассуждают, умозаключениями бросаются, как и покорная ваша слуга, например. Меня бы запросто мог заменить бротаровский эксперт.
Им оказался кот — ни разу не учёный!
Бротарс посадил его у камеры и задавал ему сложные вопросы о современном искусстве и музейных институциях. Что же ответил кот Бротарсу? Смотрите в «Гараже».
А на десерт немного бротаровской магии.
Включите какой-нибудь расслабляющий музончик, пожалуйста…
«Декоры» — работы, которые вы тоже отыщете в «Гараже» и которые мы попытаемся сейчас описать.
«Декоры» — отрицание декоративности искусства. Бротарс создаёт декорации как фон для фильма или спектакля.
В «Гараже» вы найдёте несколько «Декоров». Мы попробуем один из них, который называется «Декор. Завоевание» (1975).
Итак, этот декор посвящён войне и миру. Чтобы посмотреть его, когда придёте в «Гараж», поднимайтесь на второй этаж направо и проходите мимо комнаты с пушками сразу во вторую комнату с калашами на стенах.
Теперь подойдите к дачному столику, стульям под пляжным зонтиком и посмотрите на стол. Это пазл, который если собрать, получится битва при Ватерлоо.
А теперь посмотрите на дверной проём. Вы увидите пушки времён Ватерлоо. Вы находитесь в сюрреалистическом сне.
Абстрагируйтесь. Представьте, что вы только что собрали этот пазл — и тут же в соседней комнате он воплотился в реальность.
Заходите в соседнюю комнату, вас встретит Кобра — символ царской власти. Представьте, что именно она управляет ходом сражения. Обернитесь: сзади бочка, в ней порох, который в своё время китайцы придумывали как лекарство, а теперь это оружие, которое несёт не исцеление, а кровь и смерть. Там же рак и краб играют в картишки — атрибут эпохи, развлечение в стиле «Пиковой дамы». У стены два бархатных стула, вглядитесь в них: только что именно на этих тронах, а не на поле боя принимались решения, кому жить, а кому умирать, и сама война происходила тоже на них. Пушки, которые есть во многих краеведческих музеях, здесь всего лишь декорация к собранному пазлу.
И вы только что участвовали в моей версии спектакля на фоне «Декора» Бротарса. Теперь пойдите в «Гараж» и почувствуйте свой спектакль, а лучше снимите фильм: ведь для этого Бротарс это всё и придумывал.
В репризе вернёмся к мидиям.
Они тоже представлены в «Гараже», наряду со скорлупой и прочими бротаровскими символами.
Итак, во французском языке слово moule может быть как женского, так и мужского рода. В первом случае под moule понимается «мидия», во втором «форма» или «ёмкость». Это для справки.
А теперь стихотворение Марселя Бротарса «Мидия»:
«Ловкачка смылась из общего садка. Отныне у неё есть свой — отдельный. Она и сёстры на море — на разных берегах — живут. Ловкачка-мидия прелестна».
