До середины мая в ГМИИ им. А. С. Пушинка можно увидеть собрание работ художников Лондонской школы, поэтому редакция самиздата расшифровала для вас один из самых популярных подкастов об искусстве на «Глаголев FM» — «Искусство для пацанчиков». В нём ведущая Анастасия Четверикова объясняет, как шок и боль от ужасов и зверств Второй мировой войны сказалась на современном британском искусстве.
Всем привет! Это «Искусство для пацанчиков. В студии «Глаголев ФМ» — Настя Четверикова. Поехали! Зачем люди смотрят страшные фильмы? С такого странного вопроса сегодня начну. Чтобы что? Правильно: пощекотать нервишки! А зачем художники рисуют страшные картины? А вот чтобы мы с вами, друзья, поняли, что они пережили по-настоящему страшные вещи. Именно через их творчество мы можем это понять.
Сегодня будет подкаст-страшилка, и если вы впечатлительная барышня, которая не могла смотреть сериал «Больница Никербокер», от вида обнажённого мужского достоинства вы отводите глаза в сторону и теряете, ах, сознание, — немедленно выключайте это и бегите в мир единорогов и ванильного мороженого. Там гораздо лучше, чем тут. Потому что сегодня мы будем говорить о художественном жесткаче из лондонской галереи Тейт, которая до 19 мая переехала в Пушкинский музей, устроив показ очень дорогих и очень откровенных и страшных художников Лондонской школы.
С 1936 по 1939 год в Барселоне существовали такие кабинки под названием «чекас». Зайдя внутрь, можно было обнаружить, к примеру, прибитые к полу фигуры, которые выстраивались в абстрактную инсталляцию; в другой кабинке, например, нон-стоп показывали фильм «Андалузский пёс» Сальвадора Дали и его друга Бунюэля. Ну, в этом фильме, знаете, разрезают глаз бритвой, муравьи вылезают из ладони. Прекрасный фильм! А в третьей комнате могли быть стены, целиком заполненные странной абстрактной живописью в стиле Василия Кандинского, который в своё время написал книгу о влиянии цвета и формы на психику человека.
Так что делали в этих комнатах под названием «чекас»? Пытали людей, друзья. Это были комнаты пыток искусством, и не иначе. И придумал этот ужас Альфонсо Лауренчич, которого потом, кстати, расстреляли. Об этом мы узнаём от испанского историка искусств Хосе Милликуа. Если бы не он, мы бы вообще не знали, что такое существовало.
Так вот, первое время, когда вы попадёте на выставку Лондонской школы, вам тоже будет некомфортно, будьте к этому готовы. Но вот почему стоит туда пойти, несмотря на этот дискомфорт. Например, Френсис Бэкон — один из величайших художников Лондонской школы, которого вы можете увидеть на этой выставке. Маргарет Тэтчер ещё назвала его «человеком, который рисует эти ужасные картины». И это реально так, но сегодня работы Бэкона ценятся очень высоко. Несколько его произведений входят, например, в список самых дорогих картин в мире.
Когда впервые видишь работы Бэкона или слышишь музыку Шёнберга, которую, как и картины вышеупомянутого художника, называли «страшной» и сравнивали с работами Достоевского, то тебе кажется, что ты где-то провинился и тебя за что-то наказывают. Не в хорошем смысле: «Да, госпожа, я провинился, накажите меня», а вот именно в формате пыток искусством, про которые я вам рассказывала.
Но когда узнаёшь, почему эти художники и композиторы это делали, то начинаешь понимать и мало того — сочувствовать тому времени, в котором они жили. И это потрясает, на самом деле. Когда ты ни разу не видел, как убивают. Как страшно, когда под окном стоит воронок. Как страшна Вторая мировая война, как страшны две мировые войны практически подряд. Как страшно, когда люди уничтожают и сжигают за принадлежность к определённой расе, понимаете? Когда тела превращают в мыло, а волосами набивают подушки. И вот смотря на это искусство или слушая эту музыку, ты это начинаешь чувствовать.
Для начала попробуем с вами рассмотреть картину «Три фигуры у подножия распятия» Френсиса Бэкона. Параллельно попробуем услышать схожие настроения в отрывках кантаты Шёнберга «Уцелевший из Варшавы». Оба произведения близки по датам: Бэкон написал свою картину в 1944-м, а Шёнберг — в 1948-м. Видите, всё очень близко. А также потом мы поговорим о знаменитом внучке́ Фрейда и еврейском художнике по фамилии Китай, чьи работы вы тоже сможете увидеть на выставке в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина.
Вообще, слушать картины очень интересно. К тому же когда я не могу объяснить просто один вид искусства, я всегда дополняю его другим видом. И тогда происходит какое-то чудо, потому что сразу всё становится на свои места.
Итак, прямо сейчас вы гуглите триптих Френсиса Бэкона «Три фигуры у подножия распятия». Вообще, Френсис Бэкон часто писал триптихи. У него, например, есть триптих, посвящённый смерти его друга и собутыльника, которого нашли на унитазе мёртвым от передозировки.
А почему триптихи вообще? Вот художник сам говорил про это следующее: «Я вижу изображение последовательно». Ну, то есть, по сути, это такой комикс. Или, если хотите, театр или кино. Кстати, если говорить о кино, то Френсис Бэкон, как рассказал мне куратор этой выставки Данила Булатов, был очень увлечён фильмом Эйзенштейна «Броненосец „Потёмкин“». Особенно сценой, где женщина с простреленным глазом кричит, а с лестницы падает детская коляска.
Там ещё музыка Шостаковича, такая пронзительная, — в общем, классно. И вот теперь давайте посмотрим на персонажей на триптихе Бэкона. Итак, самого распятия там нет. Вы видите три фигуры потусторонних существ. У того, что в центре, повязка на глазах, и, возможно, это навеяно той самой сценой из фильма. Ну а почему нет — всё может быть. У художников все впечатления в голове перемешиваются. Ну и, к тому же, посмотрите: эта фигура кричит. И вот крик — это элемент, который часто встречается и у этого, и у других художников военных, послевоенных и предвоенных эпох для выражения каких-то крайних эмоций. Найдите первый наш подкаст, про Мунка, про самый известный крик на свете в художественной среде. Переслушайте ещё раз, о чём это было, и всё поймёте. И посмотрите, из каких жутких ртов извергается этот крик.
Обычно художников что вдохновляет? Цветочки, девушки красивые. А Бэкона? В 1935 году он по дороге в Париж приобрёл книгу — внимание! — о болезнях ротовой полости, и увиденные картинки оказали большое воздействие на его дальнейшее творчество. А вы говорите... Конечно!
Свой триптих Бэкон впервые представил в 1945 году на выставке в галерее Лефевр. «Три фигуры у подножия распятия» — это такой концентрированный антигуманизм. И Бэкона всё время спрашивали, где же само распятие, во-первых, а во-вторых, является ли это чем-то бо́льшим, чем просто распятие. На что Бэкон гениально отвечал: «Но это же всё и есть распятие, разве нет?» То есть, понимаете, не нужно изображать Христа на кресте, чтобы нарисовать распятие. Достаточно, пожалуй, изобразить вот этот абстрактный ужас. Хотя и не совсем абстрактный, потому что Христос ассоциировался с каждой жертвой концлагеря, с каждой жертвой войны, с каждой жертвой блокадного Ленинграда. Христос — это самая актуальная фигура, с помощью которой даже мысленно можно было описать чувства, которые испытывали художники послевоенной эпохи. К тому же эти самые фигуры, которые кажутся нам совершенно непонятными существами, — это эвмениды, эринии или, попросту говоря, фурии, то есть богини мести, которые восходят к греческой культуре. По задумке Бэкона, они сидят на металлических конструкциях вокруг креста, поэтому самого́ креста мы не видим, а видим только кроваво-красный цвет кругом и эти три жуткие фигуры. Чтобы вы прониклись моими страшилками, я, как и обещала, продолжу музыкальным эквивалентом этого жуткого времени.
Итак, речь пойдёт о семиминутной кантате Арнольда Шёнберга «Выживший из Варшавы», 1948 года. Это такая музыкальная месть фашизму. Если триптих Френсиса Бэкона — такая визуальная месть фашизму, то это произведение — музыкальная месть ему же. Шёнберг на основе абсолютно реальных воспоминаний тех, кто выжил в концлагере, на английском языке пишет текст от первого лица. И там есть такие слова: «Всего я не могу припомнить — я, должно быть, находился без сознания почти всё это время. Я вспоминаю лишь один величественный момент, когда все они, словно сговорившись, запели старую молитву, которой пренебрегали до этого многие годы. Этот забытый символ веры». Вся кантата звучит на английском языке, и только выкрики ликвидаторов звучат на немецком. Например: «Через минуту я желаю знать, сколько вас я отправлю в газовую камеру». А в конце звучит та самая иудейская молитва, о которой говорит персонаж в начале. Это молитва «Слушай, Исраэль!» Люди, которые в этом концлагере живут, в какой-то момент начинают все вместе петь эту молитву, их начинают бить, дальше их ведут в газовую камеру. Главный герой просто упал без сознания, и поэтому его не увели. И таким образом он выжил.
Шёнберг, помимо всего прочего, придумал такую штуку, как вокальная речитация. Для этого он рисовал только ритм в нотах. А певцы должны были решать сами, что и как они будут петь. Шёнберг нашёл способ показать все эти ужасы с помощью додекафонии. Как у Бэкона — страшные фурии заперты в триптихе и они оттуда уже не выйдут никогда, так и у Шёнберга: всё музыкальное богатство веков заперто всего лишь в двенадцати звуках. Додекафония так и переводится: «двенадцать звуков». Такая, знаете, музыкальная клаустрофобия. Когда есть только двенадцать звуков и только они участвуют во всём действии. У него и оперы были из двенадцати звуков.
Таким образом, когда ты слушаешь эту музыку, эти диссонансы, стены вокруг тебя как будто сужаются. И ты буквально чувствуешь, будто это всё случилось именно с тобой, а не с парнем из варшавского концлагеря. Эта музыка физически вызывает боль. Это я вам без шуток говорю. Музыка вызывает учащённое сердцебиение, даже тошноту у некоторых людей. И вы понимаете, когда слушаете, что нельзя по-другому в нас вызвать эту тошноту, это отвращение, этот страх и весь этот ад. Вы скажете: «Ну, ребята страдали, это понятно! Но нафиг мне это всё нужно?» Чтобы однажды, прочувствовав, никогда не повторять и не потакать тем, кто захочет это повторить. И чтобы помнить о своей свободе и беречь её. Кстати, Шёнберг в юности отрёкся от иудейской веры, и в 1933 году, когда Гитлер пришёл к власти, а Шёнберг жил и творил в Австрии, как и многие другие, он, собственно, переехал в Англию, затем в Америку, жил там до конца жизни и снова принял иудаизм. Вот такая, представляете, двойная месть фашизму.
А в 1938 году из той же Австрии, где жил и творил Шёнберг, вынужден был уехать ещё один известный вам тип, по фамилии Фрейд. Доктор Зигмунд Фрейд. Его, правда, пришлось выкупать у фашистов. По той причине, что он до конца думал, что ему, великому доктору, известному на весь мир, ничего не сделают. Нифига подобного. Ну, друзья его выкупили, и он перебрался в Англию. А в 1922 году у него родился внучок — Люсьен. Один из известнейших художников Лондонской школы, о который мы сегодня говорим. И не только один из известнейших художников Лондонской школы, но и один из любимых друзей-собутыльников того самого Френсиса Бэкона. Его картины вы тоже сможете внимательно рассмотреть на выставке в Пушкинском.
Вообще художники Лондонской школы были те ещё пацанчики, их даже называли «банда колони рум». А «Колони рум» — это, между прочим, питейное заведение в Сохо. Питейное заведение — это мягко сказано. Думаю, там всё было пожёстче, чем во всякой литературе. Тому же Бэкону в 1989 году даже удалили почку, так он написал после этого: «Если пьёшь с пятнадцати лет, то нужно радоваться, что осталась хотя бы одна почка». Но если говорить про его любимого собутыльника и внучка́ Фрейда, Люсьена, то главной темой его работу будет что? Вы будете очень близки к истине, если говорите «секс», если говорите «тело». И особенно будете близки к истине, если говорите «кровать». И не только потому, что на них будут валяться, на этих кроватях, в разных неприличных позах голые дяди и тёти, но и потому, что кровать — это глубокий философский символ, друзья мои. Мы рождаемся, умираем, творим новую жизнь, в конце концов. Видим сны, то есть находимся в других реальностях. Всё это где происходит? В наших кроватях. По статистике, человек 48 дней тратит на секс, примерно половину этого времени он занимается им на кровати. И телик смотрим мы 9,1 года, тоже чаще всего лёжа. Поэтому всё тут одно к одному. Люсьен Фрейд всегда, кстати, ходил знаете в чём? В заношенном пальтишке своего дедушки. Вот мило, да?
И, как это пальто, он не снимал и его психоаналитического взгляда на своих персонажей. И он часто повторял такую фразу своего родственника: «Люди куда более моральны, чем они думают, и гораздо более аморальны, чем могут себе вообразить. Вы в курсе, мой друг? Ребёнок, сосущий грудь матери, — это вообще-то прототип любых любовных отношений. Уверен, вы никогда об этом не задумывались. А если задумывались, значит, читали Фрейда». Ну, самого-то того Люсьена назвали в честь матери. Так что он правильно всё сказал. Кстати, о влиянии деда на его картины. Дядя с достоинством на переднем плане или тёти размера XXXL, соцработницы, возлежащие во всей своей XXXL-красе, — во всех них он видел честную красоту тела. И, кстати говоря, его «Спящая соцработница» была продана за рекордные 33,6 миллиона долларов. И при жизни автора была продана, установив таким образом мировой рекорд. И как вы думаете, кто её купил? Барабанная дробь… Роман Абрамович! В 2008 году. Ещё Люсьен Фрейд рисовал обнажённую Кейт Мосс, то есть у него разные вкусы были. И, например, он ещё рисовал Елизавету II. Королеву Елизавету II, простите пожалуйста. Ну не голую, правда. Не знаю, к счастью это или к сожалению. К сожалению, наверное. Кто видел Елизавету голую? Ну, вообще мало, наверное, кто.
Есть такое распространённое заблуждение, что Елизавета ради знаменитого Фрейда ездила к нему домой позировать. Это всё неправда, друзья, не верьте тем, кто так пишет. На самом деле ради королевы художник впервые изменил своим принципам и рисовал её не у себя в мастерской, а на выезде — в реставрационной комнате Сент-Джеймского дворца. Но всё равно — он рисовал королеву! Он был очень знаменит всё-таки.
Ещё голые честные люди у Фрейда возлежат рядом с животными. На самом деле видно, что питомцы просто отдыхают, а эти рядышком. Потому что Фрейд говорит, что животные честны, а человек — врун и трус. И только в голом виде какая-то честность проглядывается у людей. Я думаю, что эта гипероткрытость у Фрейда существует взамен какого-то страха, комплексов, которые остались после войны и у него тоже. Потому что оставшиеся в Германии родственники Фрейдов, дяди и тёти Люсьена, трагически погибнут в концлагерях. Да и деда его, честно говоря, тоже в последний момент спасут.
Когда вы зайдёте на выставку, то первое, что вы увидите и что вам бросится в глаза, — это попсовая, растиражированная работа как раз Люсьена Фрейда — «Девушка с котёнком». Я уверена, вы видели эту работу, потому что она достаточно знаменитая. Однако вы присмотри́тесь, пожалуйста. Во-первых, это жена художника. Точнее, одна из жён, его многочисленных любовниц и прочих муз. У Люсьена Фрейда их было очень много. Потому что 23 июля 2011 года, когда он умер, на его похоронах перезнакомились просто огромное количество его детей и внуков. Они были от разных женщин, их было сильно больше пятнадцати человек. Кстати, от 156-миллионного состояния им он ничего не оставил, а завещал всё своему юристу. Но это так, я немножко отошла от своей темы.
Итак, девушка с котёнком. Это Кейтлин Гарман, её называли «Китти». И поэтому это не просто котёночек у неё в руках — это её альтер эго, которое она своей костлявой рукой держит за горло. И она так крепко держит, что практически душит эту кису. У них у обеих огромные глаза. И если киса этими огромными глазами смотрит на нас, то Кэти — в сторону. И во взгляде её читается какой-то страх. Или недоверие Люсьену, может быть. Не знаю, но есть это ощущение дискомфорта, о котором я вам говорила в начале, но вот здесь оно какое-то очень личное. Женщинам часто приходится душить своего внутреннего котёнка, своё внутреннее «Я», чтобы жить рядом с творческим мужчиной. Она ведь, между прочим, тоже была художницей. Ключевое слово — «была».
Если сделать шаг влево от этой картины, то в нише вы увидите тех самых трёх богинь мести Бэкона. Проходя по залам, прочувствуйте, пожалуйста, весь спектр неприятных, страшных эмоций послевоенной эпохи. После, я вам обещаю, вам непременно полегчает. Полегчает от осознания того, что всё у вас, друзья, хорошо. И крикливого начальника можно потерпеть.
Когда пройдёте первый зал, отправляйтесь по лестничной площадке в коридор. Там вы побываете в таком послевоенном Лондоне. Послевоенные пейзажи — они грубее, чем у импрессионистов, но это такой вот послевоенный Лондон, каким его видели художники Лондонской школы. Иногда это очень похоже, действительно, на импрессионистов, но иногда так искривлены все линии домов, что понимаешь: что-то было разрушено, что-то было не так в этом городе. Художники видели его по-другому после войны, нежели до неё.
Дальше встаньте лицом по направлению к центральной лестнице. Слева от вас будет картина работы еврея русского происхождения по фамилии Китай. Его бабушка была из Белоруссии. Картина называет «Свадьба». На этой картине вы сможете познакомиться почти со всеми художниками, чьи работы есть на этой выставке. Именно главный документалист Лондонской школы, господин Китай, не только описал историю своего времени с помощью коллажей, но и задокументировал собственную свадьбу, на которую пригласил потусить всех своих собутыльников-художников. Прямо по курсу давайте смотреть, если вы сейчас в музее. Его милейшая жена, Сара Фишер, и он сам. Кроме детей и раввина в цилиндре: слева — Люсьен Фрейд; посередине будет Франк Ауэрбах, обязательно погуглите его работы.
Прямо сейчас наберите «Франк Ауэрбах» — и вы увидите наполняющие душу ужасом картины, больше похожие на тени людей или их призраки. Или, знаете, то, что остаётся на секунду после взрыва атомной бомбы — такие серые полутени. А справа на полотне Китая вы увидите Дэвида Хокни, он был шафером на свадьбе. Кстати говоря, в ноябре 2018 года Дэвид Хокни стал самым дорогим художником из ныне живущих. Пожалуй, на картине «Свадьба» отсутствует только Бэкон. Кстати, именно Рон Китай назвал всех своих друзей и их творчество «Лондонской школой».
Все переживали потрясения войны по-разному. В Америке молодёжь забывалась в рок-н-ролле, а художники в США выражали свои чувства в абстрактном экспрессионизме. Называли они это направление «оголённым нервом». Однако в Англии в это же время развивается иное направление, и если учесть, что почти вся величайшая британская живопись — это ничто иное, как наблюдение за природой и человеком, то есть портреты и пейзаж, то в первые два десятилетия после Второй мировой войны художники Лондонской школы как раз и фиксировали на своих картинах личные переживания.
