Радиоактивная слякоть с реагентами разъела вам последние иностранные ботинки, приближается апофеоз авитаминоза, а лапша быстрого приготовления внезапно стала неплохим доступным вариантом пообедать? Чтобы перебить все беды сегодняшнего дня чем-то покрепче, давайте поговорим об обиде на отца, детских психических травмах, латексных пенисах и клетках. Нет, мы не отправили Алину Селивер на БДСМ-вечеринку (хотя стоило бы): по заданию редакции она посетила выставку «Луиз Буржуа. Структуры бытия: клетки» — и готова рассказать нам, каково ковыряться в чужом котелке с тараканами.
На площади перед зданием Музея современного искусства «Гараж» меня встретила мама. Гигантский портрет матери — одна из самых известных скульптур Луиз Буржуа. Простые смертные видят её как огромного паука. Вокруг тонких ножек животного делают селфи девушки и школота, а взрослые одёргивают своих отпрысков, пытающихся взгромоздиться на скульптуру. Я недолго поглазела на детей, висящих на паучихе, как стадо ленивцев, приметила под брюшком «Maman» сетку с мраморными яйцами и пошла в музей — греться.
«Вы видите скульптуру и думаете: «Вот чёрт!» — и вам нужно срочно всё изменить!» — сказала как-то раз Луиз Буржуа. Примерно то же самое подумала и я, зайдя внутрь. «Структуры бытия» оказались причудливым нагромождением шариков, тряпок, ниток, железяк и прочей домашней утвари. Я хихикнула: «Женское искусство такое женское», но, поймав строгий взгляд гардеробщицы, приняла серьёзный вид и отправилась в самую гущу экспозиции. Фотографировать на выставке запрещено, так как большинство экспонатов входят в частные коллекции. Исключения составляют только «Maman» и шестиметровое вращающееся зеркало вроде тех, что используют для выдавливания прыщей в домашних условиях, под помпезным названием «Завладел ли день ночью или ночь завладела днём». Поэтому именно возле них кучкуется народ: остальная экспозиция, если не развлекаться фотографией, выглядит мрачновато.
Мне, как сотруднику самиздата «Батенька, да вы трансформер», снимать разрешили, в связи с чем остальные посетители смотрели на меня с презрением, а охранники каждого этажа порывалась с позором вывести. Я раздавала налево и направо мандариновые взятки (в наличии было два с лишним кило). Мандарин — знаковый фрукт в истории детских травм Буржуа: её тиран-отец вырезал однажды из мандарина человечка для маленькой дочери и сказал ей, что этот человечек — Луиз. Дочка обрадовалась, но папа, видимо, начинал раздупляться в психоанализе и пошутил, что мандариновая ножка символизирует член, который мог бы быть, но которого нет. С тех пор Луиз сублимирует в творчество желание утилизировать тушку отца, а мандарины стали символом её ущемлённого женского эго. Я решила, что притащить мандарины — хороший способ символически возвыситься над массой псевдоценителей творчества Буржуа. И заодно подкрепиться во время просмотра. Впрочем, на самом деле это главная причина.
С самого первого этажа «Гараж» заставлен всевозможными клетками. Железные, деревянные, с окнами и без, сплошь сколоченные из дверей (как ваш сарай на даче), с зеркалами, с торчащими не пойми откуда руками, с целыми домами и лестницами внутри, с одеждой и внутренними органами, с разномастной рухлядью и человеческими телами. Всё это произвело на меня впечатление сильное и смутное, как тряпьё и мусор на бабушкином чердаке, где в пыльном полумраке от любого старого башмака веет загадкой. Но понять этого Плюшкина от искусства своими силами я не смогла. Пришлось перестать выпендриваться и пойти к гардеробу за информационной книжечкой, которую выдают каждому желающему юному буржуаведу (так можно сказать?).
«Последнее восхождение» — одна из последних клеток, сделанная художницей в 2008 году. Вместо гигантской канарейки в клетке с куполом — спиральная лестница, когда-то соединявшая этажи мастерской Буржуа в Бруклине. Тут и там, соединённые ниточками, висят прозрачные голубые шары, а в центре понуро болтается синее каплеобразное нечто, что сперва может показаться лопнувшим шаром. Я обрадовалась, захотелось быть полезной и помочь организаторам: «Эй! У вас тут экспонат сломался!». Всё зря: так и было задумано. Шары символизируют людей, которые встречались Луиз в жизни, а нитками они все связаны с понурым полусдувшимся предметом, который и есть сама Буржуа. На полу два больших видавших виды шара, которые призваны символизировать женское и мужское начало. В общем, душа художницы, подобно преступникам в клетке, хранит в себе связи со множеством людей, которые на протяжении долгого времени высасывают из неё силы. Как странно, что кто-то такой плодотворный ассоциирует себя с чем-то настолько вялым.
Луиз никогда не скрывала, что борется со своими детскими травмами посредством искусства. Иногда даже кажется, что борьба превратилась в намеренную спекуляцию. Всё, что можно увидеть в клетках, — напоминание о её реальной жизни: отец-деспот, больная мать, которая рано умерла, и прочие атрибуты счастливого детства.
Из-за этой зацикленности на исключительно личных переживаниях разобраться в том, что всё это, чёрт побери, значит, делается для простого обывателя совершенно невозможным. Ну вот, например, Буржуа слепила голову человека из тряпок. Я, наверное, из тряпок не смогла бы сделать ничего, кроме кучи. Да и зачем? Неужели только для того, чтобы кто-то, встретив в выставочном зале оранжевую голову из старых тряпок, скрывая растерянность, воскликнул: «Восхитительно!»? Возможно, особое удовольствие испытывают кураторы, придавая концептуальный смысл спорадическим приступам творческого вдохновения, настигшего женщину, скажем, за уборкой. На помощь мне пришёл сотрудник галереи, который пояснил, что все эти тряпки — личные вещи художницы и близких ей людей, хранящие память о прошлом. А поскольку ткань — недолговечный материал, то когда-нибудь скульптуры распадутся на атомы. Жизнь их подойдёт к концу так же, как и человеческая. Что ж, смысл в этом, определённо, есть. Всё — тлен, всё — тряпка.
Уяснив для себя символический смысл клеток, я ходила по выставке в некоем подобии транса, поэтому случайно ударилась головой о подвешенный к потолку мужской детородный орган. Именно так я узнала, что помимо клеток на выставке есть ещё и скульптуры. Латексный фаллос, к моему удивлению, назывался «Девочка»: наверное, он потому так называется, что, как и детское платье, весь в складках? Но нет, оказалось, что это вовсе не тестикулы, а символ родительской пары, ствол — это сама Луиз, а все трое как бы находятся под общим капюшоном семьи. Держу пари, что, когда вы впервые увидели фотографии морщинистых пенисоподобных скульптур Луизы, вы подумали, что она настоящий скульптурный рокер, и страшно тащились, что старушка вертела на гончарном круге все правила приличия. Я не знаю, кто ошибается: вы или кураторы, изо всех сил старающиеся избежать погромов православной молодёжи с обвинениями в непотребщине и развале последних духовных скреп. Рядом, кстати, висит ещё один живописный член, который Луиз Буржуа называла своим автопортретом. Это «Женщина-спираль», а не «Девочка». Смотрите не перепутайте!
Неподалёку от скульптур находится самая странная, на мой взгляд, инсталляция. Это и не клетка, и не скульптура (хотя она и входит в серию «Клетки»). В углублении в стене нагромождена визуально неудобоваримая субстанция, которая производит отталкивающее впечатление и не вполне поддаётся описанию. Что-то вроде внутренностей динозавра. Это — самое раннее произведение Буржуа «Разрушение отца». Фантазия Луиз об акте отмщения деспотичному папаше: его пожирает вся семья. Неприязнь отца к дочери началась с самого момента её рождения: он всегда хотел сына — а родилась Луиз. Бедная мать даже назвала её, в общем-то, мужским именем, чтобы угодить зануде, но «осадочек всё равно остался». В общем, экспонат мне не понравился. Есть, правда, захотелось.
Шарахнувшись от этих мыслей и непосредственно от «отца», я наткнулась на исповедальню. Точнее говоря, на клетку «Исповедальня». В приоткрытую дверцу можно увидеть стул преподобного, место же исповедующегося находится в закрытом отделении клетки. Может, там даже сидит какой-нибудь залётный грешник и ждёт, чтобы его хорошенько исповедали! Ну, тут это могут сделать разве что охранники галереи. Чем глубже я проникала в тягостную атмосферу клеток-воспоминаний, тем больше задавалась вопросом: что за человек может так откровенно говорить о своей боли? В музее «Гараж» проходят кинопоказы фильмов «Луиз Буржуа. Паук, любовница и мандарин» и «Луиз Буржуа. Посторонним вход воспрещён», которые могут стать хорошим подспорьем в понимании работ и личности Буржуа.
Один из заключительных экспонатов как выставки, так и жизни Луиз — цикл работ «Я отказываюсь от всего». Шесть графических полотен отсылают к представлению художницы о самой себе как о сбежавшей девочке. На одной из них в левом верхнем углу есть перевёрнутые инициалы LB. По всей видимости, сначала Буржуа видела работу под одним углом, а потом подумала: «Чёт не то» и просто перевернула полотно! Через три дня после создания этой серии, 31 мая 2010 года, Луиз Жозефина Буржуа умерла, оставив нам кучу захламлённых клеток. Для тех, кто умеет чувствовать атмосферу, они превращаются в капсулы, проглотив которые, можно принять дозу самых личных воспоминаний художницы.
Стала бы Луиз художником, не имей она такой фиксации на своих психических травмах? Скорее всего, нет. Стала бы каким-нибудь юристом или бухгалтером, мандарины ассоциировала бы исключительно с Рождеством и иногда, больше даже случайно, вспоминала бы «чудесное детство». Но Луиз с самого начала научилась преобразовывать боль в материал для своего искусства. Став для неё вдохновением, эта боль, возможно, сделалась ей необходимой.
Занятия искусством способствуют устранению остроты реальных конфликтов в жизни человека и поддерживают психическое равновесие. В каком-то смысле искусство — альтернатива терапии, не требующая вмешательства разума в сокровенные душевные процессы. Что бы там ни случилось у Луиз, обращаться за помощью к психоаналитикам она не хотела. Ей было проще изображать отца в виде груды костей, чем попробовать избавится от ненависти и наполниться гармонией и любовью к миру, как советуют психологи. Недаром Луиз Буржуа называют «воплощением фрейдизма»: на её выставке можно проводить иллюстрированные лекции по психоанализу. Тем не менее, кое в чём она была с ним не согласна. Например, с тем, что истерия — это страдание: «Никогда и никем не было написано, что человек в истерике переживает сильнейшую физическую боль и страдание». Так говорила Буржуа и шла дальше лепить исковерканные детородные органы и грусть в квадратах клеток.
Что лучше: потрошить свои травмы перед публикой или быть спокойным нормальным гражданином без болезненных творческих потребностей — каждый должен решить сам. В музее «Гараж» вас ждут встречи с собственными клетками, но будьте осторожны. Как сказала Луиз Буржуа о кровати в клетке «Красная комната (Родители)»: «А это — просто кровать. Если вы, конечно, не наделите её иным смыслом».
