Площадку проекта поддержки молодых художников СТАРТ центра современного искусства Винзавод захватили гопники. Дебютная выставка Евгения Сахацкого «Ничего нового» — возвращение к гоп-арту, который на некоторое время вышел из галереи в коммерцию, вдохновляя музыкантов и дизайнеров, и вот снова вернулся в залы музея. Разбираемся, что такое гоп-арт, зачем художники рисуют пациков в трениках и отчего это искусство популярно у культурных людей.
«Гопник». Так называют представителей низших слоёв общества, «деклассированных элементов», обитающих в удалённых от центра районах и на дне социума. Слово «гопник» появилось в конце XIX века, когда в Петербурге появилось Государственное общество призора (ГОП), целью которого было перевоспитание беспризорных детей и подростков, замешанных в криминале. Главное здание располагалось в районе Лиговского проспекта, и вскоре количество малолетних преступников там значительно выросло. В лексиконе горожан появился термин «гопник», затем стабильно закрепившийся в коллективной памяти и распространившийся на всю Россию.
Но сегодня появился гопник нового типа: молодой человек в кепке, палёном костюме от Адольфа Даслера, бесконечно щёлкающий семечками и распивающий «Балтику». Его экономическое и социальное положение, как и раньше, — примерно на дне: гопники — это люмпен-пролетариат современного мира.
Впервые термином «гоп-арт» обозначил свои работы художник-нонконформист Николай Небылица.
Гоп-арт — художественное течение, появившееся в начале двухтысячных в суровой сырости Санкт-Петербурга — намеренно эстетизирует жизнь этих людей, а затем эксплуатирует её, при этом часто выходя за узкие рамки исследования «пацанчиков с района» и обращаясь к представителям маргинальных субкультур или простых обитателей спальных районов и провинциальных городов. Впервые термином «гоп-арт» обозначил свои работы художник-нонконформист Николай Небылица, изображавший под этим названием украинский полусказочный быт. Окончательно гоп-арт как концепция был сформулирован и оформлен питерским художником Кириллом Шамановым в проекте Gop-art: Пацаны:
«Вытесненные из культуры успеха преуспевающих слоёв общества, презираемые на протяжении столетий, сегодня, во время массовой коммерциализации, когда пали последние иллюзии обворованных арт-богемой и дельцами молодёжных субкультур, гопники остаются подлинными „иными“ современной постцивилизации… И только подлинный очаг самобытной культуры подворотен, всё более осознающий себя притесняемым „быдлом“, сохраняет отрешённую независимость и живёт своими жизненными „понятиями“, некогда замешанными на уголовном кодексе чести городской шпаны, радикализируясь год от года».
Но наивно полагать, что гоп-арт был совершенно новым и оторванным от уже существовавших культурных тенденций течением. Та элитарная часть общества, на которую сегодня в основном и ориентирован институт современного искусства, часто тяготеет к эстетике «низов» и «грязных подворотен». Когда типичный бобо (bohemian bourgeois) достигает состояния перенасыщения глубоким и концептуальным искусством, беспредметными инсталляциями и бесконечной чередой перформансов, то он обращается к чему-то новому, чуждому для него самого, неизведанному. Отсюда и вытекает эта тяга к маргинальному, которое подвергается идеализации и стандартизации: в этом смысле нет принципиальных различий между топ-моделью с обложки журнала Vogue и пейзажем из мусорных баков: в обоих случаях мы имеем дело со стандартизированным образом, готовым для культурного потребления, продуктом.
Хотя следует сделать небольшую, но важную оговорку: гоп-арт — это не фрик-шоу или цирк уродов, а скорее новая форма пасторального жанра. Если в конце XVIII столетия члены королевских дворов с упоением поглощали идиллические пейзажи с пастушками, закатами и милыми деревенскими домиками, то сегодня новая культурная элита занимается примерно тем же самым, наслаждаясь незамысловатыми и нарочито наивными пейзажами спальных районов и портретами их обитателей. Гоп-арт можно выделить в отдельное течение больше по жанровому признаку, хотя это направление и тяготеет к собственному художественному языку и методу, но, опять же, в силу жанра. Стремление показать вот ту самую правдивую и незамысловатую жизнь прямо обязует художников работать в рамках наивного и нарочито примитивного языка.
Именно с этим мы и имеем дело в случае с первой персональной выставкой молодого московского художника Евгения Сахацкого «Ничего нового». Инсталляция из мусорных баков, идеализированные пейзажи дворовой повседневности, возлежащие на горах из пустых пивных бутылок нимфы и прочие прелести жизни на обочине современного мегаполиса. Выставка обещает продемонстрировать эстетику такого существования, изображая «романтическую красоту там, где её не хотят видеть другие». Само экспозиционное пространство превращается в «задний двор спального района», а герои полотен Сахацкого позиционируются как «дети нашего времени». Незамысловатые граффити с поверхностей мусорок и стен лифтов многоэтажных новостроек — та самая «стилистика ребят с окраин» и определяет метод работы художника. Главный посыл экспозиции: мы видим этих людей каждый день, но не замечаем их красоты и по-своему очаровательной наивности, а ведь на самом деле такая жизнь тоже имеет право на существование, и вообще она не хуже жизни представителей других социальных групп.
«...посмотрите на этих Других, они по-своему прекрасны и имеют полное право на существование в том виде, в котором существуют».
Действительно, пастораль: только пастушки распивают пиво «Оболонь», а овечки превратились в мусорные баки. Если, например, Сергей Шнуров достаточно жёстко иронизирует над этой повседневностью, а Гоша Рубчинский намеренно эксплуатирует такую маргинальность, эстетизируя и обращая её в некую андеграундность, то выставка «Ничего нового» строится на идеализации и попытке снять с этих людей статус маргиналов. Конечно, в выставке можно найти элементы китча и гипериронии, но она всё равно эксплуатирует маргинальность, пытаясь опровергнуть свой же тезис об этой самой маргинальности. Центральная тенденция здесь — мультикультуралистский тренд: мол, посмотрите на этих Других, они по-своему прекрасны и имеют полное право на существование в том виде, в котором существуют. Это типичный пример культурной апроприации: господствующая культура, заимствуя формы из культуры чужой, в большей или меньшей степени угнетает и эксплуатирует эту чужую культуру — эдакая кунсткамера для современной просвещенной культурной элиты. Наслаждаясь наивной эстетикой жизни этих Других, мы как бы даруем им право на существование; мы снисходительно смотрим на необычное и «дикое» существование этих «аборигенов» современного мира, приправляя это мультикультурными пассажами о праве на разнообразие и многоликость современного мира — хотя на самом деле речь идёт просто о культурной апроприации, прикрытой множеством рассуждений.
Безусловно, ничто не мешает нам наслаждаться художественной составляющей этих произведений, и в самом этом факте нет ничего предосудительного и недопустимого. Тем более, что в случае с выставкой на «СТАРТ»’е и оформление экспозиционного пространства, и сами объекты по отдельности сделаны на высоком уровне — особенно учитывая, что это только первый галерейный опыт Евгения Сахацкого. Стоит также сказать, что для самого Сахацкого работа в стилистике гоп-арта не является формой обращения к чему-то Другому: художник сам вырос в этой среде и вращался в различных околороковых и -панковых субкультурах — для него это только часть повседневности. Это и объясняет его «наивный» подход к гоп-арту и попытку найти в жизни «маргиналов» нечто доброе и притягательное.
