В творчестве японского современного художника Такаси Мураками зашито слишком много смыслов, чтобы мы прошли мимо. Начнём с того, что в нём превалирует близкая самиздату тема постапокалипсиса, и всё новые и новые слои смыслов продолжают наслаиваться не неё, порой там, где автор этого не задумывал. Выставку Мураками, которая проходит в музее «Гараж», московские кураторы назвали «Будет ласковый дождь». И для них и для нас очевидно, что эта цитата указывает не на романтическое стихотворение Сары Тисдейл и не на рассказ Рэя Брэдбери — а именно на советский мультфильм, который успешно покалечил мозги советских детей в 1980-е. По просьбе самиздата журналист и киновед Аюр Санданов разбирает выставку Мураками на составляющие и объясняет, какие страхи стоят за советским «Ласковым дождём» и почему он до сих пор пугает американских подростков, зашедших на Youtube в поисках видеороликов из Fallout.

На первый взгляд вроде всё просто: мультфильм про ядерную войну, у Такаси Мураками тоже ядерные грибы — что тут такого? Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что «Будет ласковый дождь» (мультипликационный цех студии «Узбекфильм», 1984), вполне себе superflat, то есть вписывается в постмодернистское художественное движение, придуманное Мураками, и точно так же замысловато сплющивает в одну лепёшку смыслы и образы нескольких эпох и стран.

Мы решили эти смыслы распаковать: почему фильм до сих пор пугает российских взрослых и американских детей? как узбекский режиссёр переиначил Брэдбери? откуда взялся мультик про постъядерный пепел и почему таких больше не снимают?

Сейчас восьмидесятые вспоминаются исключительно своей шизофренической бодростью и вырвиглазной пестротой. Но не исключено, что это была лишь попытка культуры заглушить гнетущий страх и недоумение перед абсурдом происходящего — как в песне Игги Попа Louie Louie. В этом случае уместна кличка, которую в СССР дали модной тогда причёске-перманенту: «взрыв на макаронной фабрике». Потому что в эпицентре этой причёски, то есть в головах людей, был именно он: взрыв.

«Словами не описать, насколько этот фильм повлиял на меня в 1985 году, но я попытаюсь. Я наткнулся на трансляцию «Нитей», когда мне было одиннадцать лет. Семья военно-морского офицера, мы были расквартированы в Вашингтоне. После просмотра фильма было страшно до физической рвоты. Неделями меня мучили кошмары. Мир тогда был очень нестабильным местом, когда советское правительство, казалось, сменялось каждый месяц».
Брайан Харгрейв, Лас-Вегас

После долгого затишья холодная война вдруг начала разогреваться. В Афганистане разлетались на куски аулы и психическое здоровье следующего поколения советских мужчин; в Вашингтоне президент обещал натурально устроить Советам «звёздные войны» с лазерами и «копьями Бога»; из Кремля не успевали выносить советских генсеков. Тогда же в первый раз прозвучали слова «империя зла» — не во времена охоты на коммунистов и Карибского кризиса, а во времена A-Ha, «Трансформеров» и Майкла Джексона.

Fun fact:

трассирующие пули светятся благодаря горению химического состава в донышке пули. Страны социалистического блока использовали для этого соли бария, которые горят зелёным цветом, а страны НАТО — соли стронция, дающие красное пламя. Так что по традиционной цветовой кодировке световых мечей СССР был джедайским, а Галактической империей зла была всё-таки Америка.

Запас активных термоядерных боеголовок у сверхдержав наконец сравнялся: у США 25 000 штук, у СССР — 30 000 (на десять тысяч больше, чем в 1975-м!). Пика достигли ядерные арсеналы Франции и Великобритании. Тогда же к этому ядерному празднику подключились Индия, Израиль, Китай и Южная Африка (единственная страна, которая позже добровольно отказалась от ядерного оружия).

Просветитель и гуманист Карл Саган, который как раз тогда показывал свой культовый сериал «Космос», описывал это так: «Представьте двух человек в тёмной комнате, по колено заполненной бензином; у одного из них семь тысяч спичек, у другого — девять».

В архивах CNN до сих пор хранится видеозапись, которую следовало включить в последние минуты эфира, на подлёте баллистических ракет. Играет гимн «Ближе к тебе, Господь»

В этой ситуации расцвели постапокалиптические фильмы, причём двух сортов. С одной стороны — весёлые, панковские и в корне оптимистичные, как «Безумный Макс: Воин дороги» и его бесчисленные подражатели. С другой — смертельно серьёзные, травмирующие зрителя. Эти вторые были по сути публицистикой на злобу дня — манифестом разоружения. Их цель была — чтобы зрителю война в кошмарах снилась. И они её достигли.

В Великобритании сняли леденящий душу мокьюментари «Нити», о судьбе нескольких простых жителей шахтёрского городка — до ядерного удара и после него: через минуту, день, неделю, год, десять лет. В США был аналогичный телефильм «На следующий день», который посмотрели одновременно 62 % американцев (самая высокая доля в истории для телефильма). В тот же месяц вышла и камерная драма о ядерной войне «Завещание», которую номинировали на «Оскар». Советский зритель тоже не обошёлся без душевных травм: у нас Константин Лопушанский снял «Письма мёртвого человека», а Назим Туляходжаев — «Будет ласковый дождь».

Такой «публицистический» постапокалипсис нарочно не даёт зрителю ни надежды, ни облегчения. Вместо этого он берёт вас за загривок и по-сорокински, с тупой настойчивостью тычет мордой в эту проблему, пока вы не начнёте подвывать: «Я понял, понял!». В той же славной традиции снят и мультфильм 1984 года, и поэтому он так сильно отличается от первоисточника — рассказа Брэдбери из цикла «Марсианские хроники».

Конечно, Брэдбери писал свой «Будет ласковый дождь» не для того, чтобы он снился детям в кошмарах. Писателя никогда не привлекала идея апокалипсиса сама по себе; ему интересней было настроение человека, или цвет вечерней зари, или ощущение прошедшего лета; тонкости расцвета и увядания. Вот и тут весь текст посвящён течению времени: он про медленную осень человечества, где чудом сохранившийся среди развалин дом — словно последний ноябрьский листочек на ветке.

Брэдбери описывает типичный американский пригородный домик, населённый наивными маленькими машинами. Снуёт толпа заботливых мышек-уборщиков, мелодичные голоса поздравляют с днём рождения и напоминают об оплате ЖКХ, из стен выезжают мартини и сигары, в детской переливается калейдоскоп виртуальной реальности. Дом этот умирает из-за случайного недосмотра — кухонного пожара и до последнего тщетно пытается защитить себя и людей.

Собственно рассказ — лишь интерлюдия, предисловие к последней части «Марсианских хроник», где семьи вовремя сваливших людей начинают осваивать Марс и символически сжигают в костре военные сводки, финансовые отчёты, книги о религиозных предрассудках и политической борьбе.

В мультфильме Туляходжаева «умный дом» — наоборот, олицетворение репрессивной машины, механический тиран, как будто списанный с военного склада боевых роботов. Он насильно вытряхивает домочадцев из кроватей на работу, принудительно ссаживает со стульев при звуках государственного гимна, фактически приказывает бабушке молиться (для этого предусмотрено выдвижное распятие в стене) — и в целом играет роль всевидящего телевизора из романа «1984». Это торчащее из потолка бронированное чудовище — пожалуй, самое буквальное в кино воплощение идеи Паноптикона, сферической тюрьмы со всевидящим надсмотрщиком в центре.

У Брэдбери за окном стоит солнечный август — режиссёр мультика переносит действие на 31 декабря, чтобы пустить за окном эффектный ядерный снегопад. В рассказе после войны прошло уже двадцать лет — тут бомбы упали вчера ночью. Вместо деревянного домика с белым заборчиком — параноидальный бетонный бункер, вместо утрированной идиллии 1950-х — модная в 1980-х тоталитарная антиутопия.

Скафандры с противогазами в прихожей намекают, что Америка и до войны уже была адом с непригодным для жизни воздухом. Сам дом тоже пронизан духом саморазрушения: робот при виде залётной птички впадает в берсеркерский раж, крушит людей, мебель и взрывает самого себя. Для сравнения, в рассказе Брэдбери папа в последний момент стриг газончик, мама собирала цветочки, а дети играли в мяч.

В чём-то это отражает разницу между постапокалиптическими фильмами 1950-х и 1980-х: в послевоенном «На берегу» красивые ухоженные буржуа печально развлекались и вели беседы, ожидая смерти от непонятного «радиационного облака». В 80-х с буржуа клочьями слезала кожа, а на горизонте маячили обезумевшие от наркотиков психопаты на мотоциклах. И по времени, и по духу мультфильм куда ближе не к рассказу Брэдбери, а к «Бразилии» и «12 обезьянам».

Впрочем, уход в антиутопию был почти неизбежным. СССР даже на пике холодной войны заявлял себя как самую мирную страну на планете, втянуть которую в войну могут только иностранные милитаристы. Поэтому в соцлагере последствия ядерной войны можно было показывать только на их примере. Так, в «Письмах мёртвого человека» Ролан Быков ходит по развалинам неназванного европейского города; в мультфильме «Полигон» разумный танк-убийца — разработка вашингтонских ястребов; и даже в сатирическом югославском фильме «Невеста атомной войны» (1960) в финале сгорают абстрактные капиталистические молодожёны.

Но разницу не объяснить только антивоенным зарядом и идеологическими рамками. Советский «Будет ласковый дождь» — это воспоминание об Америке, которой никогда не существовало.

Задача, которую себе поставил режиссёр и сценарист мультфильма Туляходжаев, понятна: показать, что люди уже вырыли себе могилу. Очевиден и метод: нарисовать карикатуру на американское благополучие и риторику, обнажить изнанку технологий и идеологий. Но эта карикатура гораздо больше говорит не о своей мишени, а о самоощущении советского человека — и его представлениях о загранице.

Стереотипы, которыми оперирует мультфильм, комичным образом бьют мимо цели. Например, ретро-уголок для почтенной бабули миссис МакКлеллан явно списан с более популярного в СССР староанглийского детективного быта: венское гнутое кресло-качалка, викторианские рамочки и салфеточки, патефон.

В качестве символического семейного праздника режиссёр выбирает понятный нам Новый год, а не очевидное для американца Рождество. А что у семьи на новогоднем столе? Разумеется, огромная индейка — традиционное блюдо ко Дню Благодарения. С двенадцатым ударом курантов (тоже чисто отечественная традиция) начинает звучать гимн США Star-Spangled Banner, под который нужно обязательно встать. Реальные американцы действительно встают под гимн как те ещё квасные патриоты — но Старый год провожают старой безобидной песней Auld Lang Syne.

Брэдбери подробно описывает гипертрофированный идеал американского зажиточного пригорода: с часом игры в бридж под сигару после обеда в выходной, репродукциями Пикассо и Матисса на втором этаже, с дубовыми полами, подвалом, гостиной и террасой. Туляходжаев как бы пропускает эти описания мимо ушей — сама пространственная организация и тактильная реальность американского быта чужды и автору, и его зрителям. А за автоматизацией таких «человеческих» вещей, как готовка, стирка и распорядок дня, ему видится скорее зловещая антиутопия: даже в 1980-х стиральные машины и пылесосы в Советском Союзе всё ещё были не в каждом доме, а если и были, то работали из рук вон плохо.

Судя по всему, автора явно привлекала в книгах Брэдбери именно эта параноидальная, будоражащая изнанка заграничной жизни. Всего через три года тот же режиссёр на том же «Узбекфильме» снял игровой фильм «Вельд». В нём он смешал в одну кучу несколько рассказов Брэдбери и сделал из них сюрреалистический линчевский хоррор о Западе: с пришельцами — похитителями тел, чистильщиками на бронетранспортёрах и постепенно сходящим с ума главным героем.

И, конечно, с присобаченным христианским символизмом, как и в мультике. Экзотика же

Америка Туляходжаева — это смутные, фантомные образы, почерпнутые из политинформации, телепередач про загнивающий Запад и газетной рубрики «Их нравы». Совсем не агитка, скорее дурной сон, в котором воплотилась гнетущая атмосфера огромной фабрики по производству боевых танков и героиновых панков под названием «СССР 80-х». (В недавних интервью режиссёр никакой нежности к СССР не выражает, называя эти времена не иначе как «жестокими».)

Когда в 2009 году студия Bethesda возродила культовую серию Fallout, они остались верны тону, заданному первыми двумя частями. Рецепт был такой: взять глянцевый идеализм американских 50-х, добавить их же кровожадность и паранойю, приправить устарелыми предрассудками, империализмом и полным наплевательством на экологию, включить режим «чёрная комедия» и выкрутить рукоятки до упора вправо.

В результате мир «новых» Fallout так же полон сатирических зарисовок, где под поверхностью материального благополучия кроется системный кризис и моральный декаданс — прямо как в советских пропагандистских буклетах про загнивающий Запад.

Неудивительно, что в Fallout 3 есть и отсылка к рассказу Брэдбери. Игрок может случайно найти полуразрушенный дом, где всё ещё живёт домашний робот модели Mr. Handy. По команде «почитай детям на ночь» робот декламирует детским скелетам то самое стихотворение Сары Тисдейл «Будет ласковый дождь» (с довольно-таки кровожадным акцентом на строчке «сгинет с Земли человеческий род»). Вот эта сцена:

Пожалуй, именно здесь наш мультфильм в конце концов догнал реальность: только в серии игр Fallout американские «атомные пятидесятые» показали с таким же градусом абсурда и паранойи.

СПРАВКА:
Сара Тисдейл

Популярная американская поэтесса начала XX века, автор сборников-бестселлеров. Первой в истории получила Пулитцеровскую премию в области поэзии. Стихи отличались романтической приподнятостью и мелодичностью. В юности вместе с группой богемных девушек — фотографов, писательниц, художников, музыкантов — выпускала самодельный художественно-поэтический альманах (проще говоря, зин) под названием «Гончарный круг». Имела множество поклонников — в их числе поэт Вейчел Линдси, который пешком прошёл по США тысячи километров, меняя стихи на еду и ночлег. ЛГБТ-исследователи считают, что у Тисдейл был ряд платонических романов с женщинами. Покончила с собой после длительной депрессии.

В «Фоллауте» полно таких же нелепых и невероятно опасных домашних устройств, как и робот из мультфильма. Юмор того же «мистера Хэнди» в том, что этот чопорный, любезный и услужливый дворецкий оснащён огнемётом, циркулярной пилой и ядерным реактором. И вообще, это «огражданенная» версия «мистера Гатси» — боевого робота, защищающего демократию от орды гнусных коммунистических китайцев. Настоящий «мирный советский трактор»!

«Апокалипсис» с греческого переводят как «откровение», но для нас ближе было бы — «срыв покровов». Если продолжать современные аналогии, то Иоанн Богослов написал фан-фикшн к Библии, причём этот фан-фикшн представлял собой один большой спойлер. Это соблазнительная возможность заглянуть на последнюю страничку и успокоиться: наши победят, у мироздания есть смысл.

Но термоядерная бомба превратила Апокалипсис из концовки с раздачей слонов в кнопку «стоп» — доступную в любой момент опцию, удобную, современную и зависящую от неизвестного идиота на другом конце земли. Соответственно, апокалиптические истории превратились в постапокалиптические: неловкие телодвижения после преждевременного финала.

В начале 80-х апокалиптика — до этого скорее мысленное упражнение для фантастов — максимально приблизилась к реальности. Поэтому в «публицистической» постапокалиптике и конфликт, и его разрешение находились не внутри фильма, а за пределами искусства, в реальной жизни.

Тот же фильм «Нити» нарочно сначала знакомит нас с персонажами и излагает их житейские проблемы: молодая семья снимает квартиру, чиновник забавно путается в инструкциях по гражданской обороне, «мы не ладим с бабушкой», «читал вчерашние газеты?». А потом сбрасывают бомбу — и теперь проблема в том, что бабушка начинает разлагаться, а сестру затоптали во время хлебного бунта. Профессору в «Письмах мёртвого человека» тоже не с чем бороться: у него умер единственный сын и осталось лишь закопать его в подвале, а после бродить по развалинам в резиновом костюме ОЗК и рассеянно собирать консервы.

Получается — чтобы в таком произведении наступил хэппи-энд, нужно было либо разобрать все ядерные бомбы, либо уничтожить одну или обе сверхдержавы. Что интересно, так и вышло: СССР распался, а ядерные арсеналы с тех пор съёжились в четыре раза и продолжают уменьшаться.

Фильм «Письма мёртвого человека» прямо заканчивается призывом к народам мира и вот этой благодарностью

Могли на этот исход повлиять «атомные фильмы»? Трудно сказать. Но когда телефильм «На следующий день» показали президенту Рейгану, тот вышел с сеанса сам не свой, а вечером написал в дневнике: «Фильм произвёл эффект и оставил меня глубоко подавленным». А друг режиссёра, который был на правительственном предпоказе, позже сказал ему: «Если ты хотел, чтобы их продрало, у тебя получилось. Они там сидели просто как каменные».

Через несколько дней примерно то же самое ощутили 100 миллионов американцев, увидевших фильм по телевизору; группа сенаторов из Конгресса США даже подала петицию с тем, чтобы фильм передали для показа на советском телевидении. Ровно четыре года спустя фильм и правда показали на советском ЦТ. Тогда же был подписан «Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности»: именно с него началось резкое снижение количества боеголовок по обе стороны океана, которое продолжается и сейчас. Публицистический постапокалипсис сделал своё дело и ушёл в прошлое.

Можно только радоваться, что «атомный публицистический постапокалипсис» ушёл в прошлое, а остался только развлекательный, приключенческий, на худой конец — философский. Постапокалипсис без примечания «уходя, не забудьте выключить свет».

И только жуткое железное «Я — РО-БОТ. ПРИСТУПАЮ К СВО-ИМ ОБЯ-ЗАН-НО-СТЯМ» до сих пор пугает американских подростков, случайно наткнувшихся на мультик в ютубе.