У вас остаются считанные дни, чтобы посетить выставку японского художника Такаси Мураками в музее современного искусства «Гараж». Когда отправитесь туда, то обратите внимание на один из экспонатов — его временную студию. Это не просто мастерская художника, а ода организации труда. Самиздат решил разобраться, что это значит, как связано со старыми большевиками, ютуб-шоу и тем парнем из вашего класса, который ушёл работать в молочку.

На выставке Такаси Мураками одна из пяти «глав» — это зона «Сутадзио» (то есть «студия»), рабочее место сотрудников Мураками. Здесь готовили выставку к открытию и прямо на месте создавали некоторые новые арт-объекты. Если учесть, что ещё одна её «глава» — это просто отдельные экспонаты, разбросанные тут и там, эта самая «Студия» представляет собой практически четверть экспозиции — монументальной выставки, которая знакомит зрителей с почти тридцатилетней карьерой Мураками и даже объясняет им некоторые штуки про японскую культуру (в частности, там можно увидеть бесценные рисунки XIX века из Пушкинского музея и поглазеть на оригинальные, штрихованные ручкой листы манги «Босоногий Гэн» — японской школьной классики).

Полка с сотнями одинаковых резиновых тапочек цвета кала. Огороженная полиэтиленом, залитая бетоном задувочно-отмывочная. Зона, измазанная красками, с четырёхметровыми сосновыми полками, уставленными ящиками титановых белил. Компьютерная комната. Зона отдыха и резки. Фанерная конура на колёсиках для экстренного сна. Ящик с ножницами. И везде — доски, доски, доски, с почасовыми графиками исполнения и приёмки работ, «пирамидами ответственности», листами проверки и сдачи, блок-схемами и «ту-ду». Что это: инсталляция? Высказывание? Making of?

Фраза о том, что в двадцатом веке жизнь художника сама по себе превратилась в перформанс и произведение искусства, прописалась уже во всех учебниках и стала общим местом. Но в большинстве случаев под этим подразумевается что-то вроде «чудил, куролесил, употреблял вещества, потом умер». Тех, кто кропотливо трудится, соблюдает распорядок дня и раскладывает кисточки или резцы в собственном эзотерическом порядке, обычно к таким «людям-перформансам» не относят. «Вёл скромную жизнь» — так обычно пишут.

Между тем труд — самая продуктивная и важная часть жизни — как ничто заслуживает звания произведения искусства, перформанса, ритуала, миссии. А законы и приёмы, по которым труд происходит, — возможно, такая же важная «невидимая наука», как психология.

Если подумать, то психология — это чёртова магия, умение, которого формально не существовало всего 150 лет назад. Наука, которая позволяет обычному человеку научиться залезать другому человеку в голову, задав всего несколько простых вопросов, и вытаскивать наружу вещи, которые определяют всю нашу жизнь минута за минутой. И всё-таки, когда мы перечисляем науки и идеи, изменившие мир, мы редко ставим психологию на почётное место рядом с нефтехимией, микроэлектроникой или теорией относительности.

Такое же место занимает научная организация труда (НОТ): попытка залезть под капот деятельности, на которую люди тратят большую часть своей жизни. Организация и философия труда — это та самая «магия», которая отличает мастера от новичка или халтурщика; мифическое «немецкое качество» от «итальянского дизайна», «русское чудо» от «японской строгости», американскую «добротность» от швейцарской «дотошности».

Это потенциальное волшебство, которое влияет (или может повлиять) на нашу жизнь гораздо больше, чем блокчейн, марсианская ракета, ГМО или экраны на органических светодиодах, и лежит в основе всех этих вещей. Даже кулинар-любитель рано или поздно научается обустраивать мизанпляс — и совершенно по-другому чувствует себя на кухне. И тем не менее о НОТ и его философии редко говорят и пишут за пределами специальных статей для начальников, разработчиков-программистов или заводских прорабов.

Организация труда и философия труда — дико интересные темы, незаезженный фильтр зрения. И если в течение XX века они стремились к повышению эффективности труда (в чём добились огромных успехов), то сейчас пора обратиться к ним, чтобы найти в труде смысл и красоту.

В последнее время многие люди начинают подходить к труду (или ремеслу, называйте как хотите) как к искусству — как к этической, художественной, индивидуальной деятельности, смысл которой заключается в ней самой. Они стремятся отделить труд от капиталистической модели максимизации выгоды и консюмеризма, модели, где вся ценность труда передаётся от работника работодателю в обмен на другие ценности — жильё, еду, вещи и досуг, или благодарность и дружбу, или признание и славу.

Предыдущие защитники трудящихся сначала отвоёвывали у истеблишмента право на владение инструментами труда, потом право на достойную награду за труд, потом право на комфортное пользование наградой… эти же пытаются отвоевать для себя право на сам труд как осмысленное занятие.

Например, Кристофер Шварц и Джон Хоффман, авторы книги «Инструментальный ящик анархиста» (по аналогии с «Поваренной книгой анархиста»). Под анархизмом они подразумевают «американский анархизм» — мирный индивидуальный протест против крупных организаций, консюмеризма и уравниловки, своего рода либертарианство малых дел.

Один из путей к этому, говорят авторы книги, — осваивать ручные инструменты, полузабытые навыки труда и делать собственную мебель: долговечную, крепкую, изящную и простую. И как сам анархист должен жить децентрализованно, так и эта мебель должна быть продолжением не традиции «парадной» мебели (дворцовые кресла рококо, арт-объекты Баухауса, брендированные комплекты), а родословной простых функциональных предметов, сделанных обычными мастерами и стоявших дома у простых людей. Они называют это «эстетический анархизм».

Один из читателей книги написал издательству о том, как пришёл к «Ящику анархиста»:

Всё началось два года назад, в марте, когда мой отец внезапно умер в возрасте 62 лет. Во многом он умер потому, что всю жизнь работал на заводе, который не любил, на компанию, для которой он был расходным материалом. Его отец умер в 62 года почти в той же ситуации (разве что завод был другой), и его закопали в тот же день, когда по почте ему пришёл первый пенсионный чек. В таких ситуациях волей-неволей крепко задумываешься о своей жизни.

Этот Джим пишет, что, хотя до этого много лет ковырялся в мастерской, любил и умел мастерить, он всегда воспринимал своё хобби как способ получить продукт; теперь же научился ценить хороший инструмент и сам процесс, и — хотя у него уже трое детей — нашёл смысл в работе ради работы; нашёл «причину чувствовать удовлетворение проведённым временем, когда положат в грунт и меня».

Похожую на эстетический анархизм философию исповедует популярный видеоблогер AvE. В рабочей жизни он, судя по всему, ремонтник-наладчик каких-то горнодобывающих машин, объездивший всю Африку и Азию; в своём блоге — свободный художник разрушения, находящий радостное буддийское просветление в процессе ковыряния в мастерской и призывающий к подобному самовыражению всех зрителей.

Он с наслаждением разбирает «корпоративные» электроинструменты и отмечает, где сэкономили на качественной работе и деталях; сверлит и точит, лишь чтобы получить удовольствие от инструмента и материала; рассказывает о поэтических деталях механического производства и о своих коллегах — художниках сварочного аппарата и токарного станка. Слушать его рифмованные прибаутки и манифесты при этом более увлекательно, чем читать любое лайфстайл-издание о проблемах современной культуры.

Как это всё связано с искусством? Отвечает американский художник Том Сакс и его книжка-манифест «Десять буллитов / Десять пуль» (он, кстати, однажды прислал эту книжку в подарок вышеупомянутому блогеру AvE).

Его «инструкция по правилам работы в студии» притворяется арт-проектом в той же степени, в какой Bugatti Type 41 Royale притворяется произведением искусства: оба не самые практичные в мире, оба сделаны не только чтобы ездить, и обоим совершенно не нужно притворяться.

Сакс тоже, как Мураками, выносил рабочий процесс на обозрение зрителя — как, например, в ходе проекта «Космическая программа», где его дисциплинированные работники построили скопированный до мелочей фанерный модуль «Аполлон» и ЦУП, смастерили реалистичные скафандры и разыграли полёт на Луну прямо в ангаре арт-галереи. Дисциплина и осознанность (необходимые при создании такого количества экспонатов) так же важны, как результат.

Конечно, всё это не на сто процентов всерьёз — как и другие видео Сакса, типа «Как подметать», «Цветовой код студии» и «Любовное письмо фанере». Но не зря «Десятью буллитами» делятся люди, далёкие от совриска, — потому что там говорится о том, что важно для всех, просто и с юмором.

Вместо дешёвой спекуляции на мистике искусства, на загадочных «творцах» с припорошенными инеем ноздрями, Сакс вытаскивает на передний план тех, кто делает вещь, и то, как они её делают. Не очень понятно, насколько великое это искусство; но философия — отличная.

В Советском Союзе тоже был свой художник труда — Алексей Гастев. Это его памятку «Азбука труда» можно найти в интернете с подписью: «висела в приёмной Совнаркома». Действительно, висела. Гастев был авангардным поэтом, заводским рабочим, руководил боевой дружиной и поднимал на восстание солдат во время революции 1905 года, трижды был в ссылке, бежал в Париж, где трудился на «Ситроен». А затем в 1921-м основал на Петровке Центральный институт труда.

Опираясь на работы отцов «научной организации труда» Ф. У. Тейлора и Генри Форда (с которым ЦИТ вёл переписку), а также на теории столь же безумного визионера Александра Богданова (Малиновского), Гастев поднимал советскую индустрию, хотел менять советский народ, написал книгу «Как надо работать» и множество других. Его, конечно, расстреляли в 1938-м.

Что интересно, это был вовсе не мечтательный трёп идеалиста: в 1924-м ЦИТ открыл акционерное общество «Установка» — огромную коммерческую консалтинговую фирму с тысячами филиалов, которая вскоре отказалась от государственного финансирования (настолько популярными стали её услуги). В итоге «Установка» подготовила полмиллиона рабочих и двадцать тысяч инструкторов. А труды Гастева и публикации ЦИТ использовали (особенно в связи с концепцией 5S) создатели системы «точно в срок», она же «система производства Тойота», которую сегодня вместе с родственной методологией «бережливое производство» использует весь мир.

О lean manufacturing, 5S и «точно в срок» обычно говорят производственники, инженеры, управленцы, на худой конец программисты. Эти слова ассоциируются с повышением прибыли и корпоративной культурой (или же с показухой и бездарными внедренцами). Но как и философия труда вообще, эта тема гораздо шире, чем кажется: например, недавно «Тойота» бесплатно предоставила четырём детским больницам в США консультантов по «бережливому производству», и за год количество заражений через центральные катетеры снизилось на 75 %.

Естественно, это увлечение внешней стороной труда, его декорациями и ритуалами часто невозможно отличить от хипстерского позёрства («ремесленное, артизанальное, ручное производство с глубоким смыслом»). Но и такая пародия может неожиданно зайти на территорию искусства, как в фильме «Как затачивать карандаши»:

Автор ролика — Дэвид Риз, комиксист-сатирик, любитель абсурдного юмора. Компания «Артизанальная заточка карандашей» (куда можно выслать ваши карандаши для заточки по 500 долларов за штуку) действительно существует, выпустил он и стильную книгу-руководство по этому древнему ремеслу. Естественно, и компания, и книга — продолжение шутки, но одновременно вполне себе перформанс. Как полагается и искусству, и юмору, это окольный путь к истине.

С другой стороны, благодаря интернету до людей также доходит и настоящее, истинно сакральное умение — как на YouTube-канале Дэвида Булла, одного из немногих оставшихся гравёров по дереву в технике укиё-э. Неожиданным спонсором Булла стал интернет, которому понравились иллюстрации Джеда Генри: картинки про персонажей видеоигр в стиле укиё-э. Конечно, результат этого труда тоже искусство, однако его невозможно отделить от процесса создания: теперь мы можем увидеть и этот процесс, и просветлённый лик человека, который режет доски уже 25 лет.

А теорию Сакса воплощает в жизнь множество DIY-сообществ в американском интернете, где чувствуются уже не дух «Очумелых ручек», а сакральное отношение к Процедуре, Тщательности, Ноллингу и Пространству. (Помогает и то, что у большинства американцев есть гараж или подвал)

Проникновение в производство вещи, даже в форме телепередачи «Как это сделано», — не только праздное любопытство, а сознательное действие по снижению неопределённости в мире; самое адекватное, что может сделать городской житель, чтобы снизить тревожность и ощутить чувство контроля и безопасности. Нужна лишь наука, которая поможет ему приложить это стремление к собственной работе и жизни.

Поэтому мне кажется, что «Сутадзио» Мураками на выставке в «Гараже» — вовсе не хитроумная инсталляция с задней мыслью, к которой нужна экспликация со словами «постструктуралистский» и «инвайронмент». Это просто мастерская. Её примечательность — в том, как в ней организована работа. И организована она явно по методу, близкому к тойотовским; но одновременно — по старинному принципу мастерской художника, где дисциплина, порядок и иерархия создавали атмосферу храма.

Как и сами произведения Мураками, «Сутадзио» отрицает разделение на «массовое» и «особое», на «несерьёзное, детское» — и «красивое». Смеющиеся цветки и кавайные чебурашки могут не только украшать пеналы — они могут быть объектом эстетического восхищения. В этом же смысле пластмассовые объекты Мураками (похожие на яркие дешёвые погремушки) не только красивы: за ними стоит какое-то безумно сложное литьё, работа, техничность и блеск исполнения; может быть, даже сознательная попытка подняться до безжалостного уровня совершенства, которого достигло массовое и брендовое производство, и превзойти его.

Основная «фабрика искусства» Мураками Kaikai Kiki — и правда фабрика, она работает 24/7 в две смены, приносит много денег самому художнику, кормит его молодых протеже и поддерживает арт-фестивали и международные проекты. Стратегическая цель Kaikai Kiki — выстроить мощный арт-рынок в Японии.

Но студия, где делают всё это литьё и шелкографию, сусальное золочение и тиснение по бумаге, резку и печать — это вещь, равная самой себе, место, где происходит труд. И может быть, хорошо организованный труд вообще — искусство. Может быть, он оправдывает и описывает сам себя.

*«Самая важная для меня часть московской выставки — это проект по точному воспроизведению кусочка моей студии в одном из залов «Гаража». Ужасно любопытно, получится ли это осуществить. И если да, то, видимо, мне придётся поработать в этой модели мастерской, и такая перспектива тоже тревожит и интригует». — Такаси иМураками