Самиздат «Батенька, да вы трансформер» запускает новую регулярную рубрику «История кадра», в которой мы будем расспрашивать фоторепортёров о снимках, сделавших их знаменитыми. В первой серии мы пообщаемся с фотографом Сергеем Пономарёвым, который восемь лет работал в московском бюро агентства Associated Press, затем стал фрилансером и начал сотрудничать с New York Times. За последние три года Пономарёв получил Пулицеровскую премию, медаль Роберта Капы и трижды — премию World Press Photo. Больше всего известна его фотография лодки с беженцами с Ближнего Востока. По просьбе самиздата журналист Маргарита Журавлёва выяснила у Пономарёва, какая история стоит за этим снимком.
Беженцы стали прибывать на Лесбос и на другие греческие острова где-то в середине июля 2015 года. Они и до этого приплывали, но их было не так много. Когда я начал снимать на Лесбосе — это было в начале августа — я три дня сидел, чтобы дождаться одной лодки. В ноябре, когда я снял эту картинку, там было около пятидесяти лодок в день, если не больше.
Тем летом и осенью я мотался по Европе вместе с беженцами: сначала снимал на острове, потом на основной греческой территории, потом к границе, проходил с беженцами какой-то путь и потом возвращался обратно на начало их маршрута.
Конкретно в тот день… Я снимал весь ноябрь, потом весь декабрь, поэтому ни на что особо внимания не обращал, сколько дней я провел конкретно в этот раз на острове, я не могу сказать.
У нас сложилась такая рутина, мы (это и журналисты, и волонтёры, и местные, которые помогали, это такая большая интернациональная толпа) начинали с того, что просыпались до рассвета, собирались на холме, с которого было видно берег Турции и ждали, когда будут приплывать лодки. Самые большие лодки, деревянные, не резиновые маленькие, а большие — они все приплывали рано утром. Они стартовали ночью, чтобы их не заметила береговая охрана.
Когда приближалась лодка, все пытались определить, к какой части берега она пристанет, чтобы бежать или ехать туда. В тот день больших лодок было две. Одна была очень-очень рано, я на неё почти не успел. С холма до берега нужно было проехать довольно большую часть серпантина, чтобы добраться до бухты, куда она подходила, потом ещё бежать с дороги к воде.
Я увидел ещё одну лодку, плюнул на первую, побежал к машине и добрался до следующего места. В общем, это было уже позднее утро. Они начинали приплывать где-то около шести утра, а это было примерно уже десять.
На берегу почему-то были немецкие полицейские, они были то ли наблюдателями, то ли кем-то ещё; непонятно, что они делали, но пару дней они провели на этом острове, смотрели, как прибывают беженцы. Они не помогали, просто смотрели.
И тут подходит эта лодка, на которой примерно сто пятьдесят человек. Было видно, что ей управляет человек, который умеет это делать. Не просто какой-то сириец, которому дали управлять лодкой и сказали, в каком направлении держать мотор. Тут был какой-то умный человек, который пытался пристать к берегу, искал, где поглубже, чтобы их высадить и уплыть обратно.
Вот он пристаёт к берегу и видит полицию. Он, наверное, так сильно испугался, что его сейчас арестуют, что дал задний ход, чтобы уйти обратно в море. А люди уже начали спрыгивать. Тогда и получился этот момент, что люди и в воде, и спрыгивают. Видимо, все боялись, что он уплывёт. Поэтому кто-то там наполовину в воде.
У меня есть предыдущий кадр, они там не так близко, и там видно, что они все висят буквально на бортах и ждут, когда можно спрыгнуть.
Честно говоря, я этот кадр вообще не запомнил до момента публикации. У тебя весь берег в лодках, ты как челнок носишься от одной к другой, туда-сюда, у меня все фотографии сливались в одну кашу. К тому же у меня не было задачи отправлять всё в тот же день, мне нужно было наснимать большой объём картинок, которые потом редакторы могли бы выбирать. Поэтому я не зацикливался на каком-то суперкадре, я просто пытался снять побольше материала.
Я считаю, что выбор этого кадра и его успех — это не только моя заслуга, но и редактора, который это всё увидел, потому что у меня в голове был белый шум из картинок и не было ни одной, которую бы я считал приоритетной.
Тогда про беженцев очень много писали, фотографии нужны были постоянно. Несколько фотографов NYT были разбросаны по разным частям маршрута. Та фотография вышла в серии из, кажется, двенадцати картинок. Вышла и вышла, я тогда не обратил внимания особого.
Фотография почти не кадрирована; если присмотреться, там есть кусок кроссовка, который лезет в кадр — она не очень симметричная. Когда я готовил её к публикации, я решил, что всё это нужно оставить. Единственное, что я сделал — поправил горизонт, потому что моя физическая особенность в том, что у меня одно плечо ниже другого, поэтому я, сколько ни пытаюсь, всё равно снимаю чуть-чуть с заваленным горизонтом.
Наверное, я до сих пор к ней отношусь как к довольно проходной фотографии, многие считывают графику картинки и не смотрят, что эти люди делают, а я-то знаю, что было до и что было происходило после. То, что никто не смотрит в кадр, я считаю удачей. Но я не считаю удачей то, как расположилось всё в верхней части кадра. Многие действия, вроде движения мальчика, или того, что делает женщина — они все не самые законченные. Многие из тех, кому она нравится, видят что-то своё, им кажется, что она похожа на «Плот „Медузы“» Жерико, что мальчик, который бросает куртку, на самом деле размахивает ею, как флагом.
Если кто-то задумывается о беженцах, глядя на эту фотографию, это, конечно, хорошо. Самое главное, что я потом для себя вдруг понял, что эта лодка символизирует почти всех беженцев, которые приплывали в это время. Большинство лодок были, так сказать, мононациональны. Афганцы покупали лодку для афганцев, сирийцы — для сирийцев, езиды — для езидов, а здесь по лицам понятно, что тут все: это и дети, и женщины, и мужчины, все разных национальностей, азиаты — это афганцы, скорее всего, арабские мужчины — скорее всего, сирийцы, и ещё какие-то женщины. Такие лодки приходили редко.
И там нет никого в спасательных жилетах. Это такой момент современности, что мы (фотографы — примечание редактора) до сих пор считаем не очень эстетичными те кадры, где есть мобильные телефоны, фотоаппараты, видеокамеры и, например, спасательные жилеты.
Что касается других фотографов — там было три или четыре фотографа в то утро. Плюс ещё волонтёры, это человек восемь. Про фотографию Яна Сибика я узнал случайно — кажется, меня просто кто-то упомянул в комментариях под его фотографией. Это было уже после WPP — так я нашёл тогда ту фотографию. Я с ним не общался.
Что касается похожих ситуаций у меня. Много лет назад я работал в газете «Газета». Когда был штурм Норд-Оста, кажется, все три ночи я работал. Мы сидели в квартире в ночь штурма вместе с фотографом ещё одним из газеты — он был сильно старше меня. Во время штурма снимал в основном он, но иногда что-то снимал я. Снимали мы одной камерой. Потом мы сделали из этих картинок серию, какие-то журналы опубликовали по одной фотографии — где мужчина выносит из здания женщину без сознания. Потом эта серия выиграла «Интерпрессфото», а та фотография гран-при. Серия была подписана нашими фамилиям, а у конкретной фотографии должен быть конкретный автор. Нужно было определить, кто эту фотографию снял. Я сильно сомневался, что это был я, но мне было сложно отказываться. Мой начальник мне сказал: «Держи удар», имея в виду, что я еще молод и могу получить какие угодно награды, а мой коллега сильно меня старше.
За моей спиной был NYT, я мог снимать сколько угодно, пока не пойму, что снял достаточно, что есть что-то, что я готов показывать. Плюс это канал распространения с миллионом цифровых подписчиков. Всё, что публикуется там, это уже со знаком качества — потому что это NYT.
У фотографии давно уже началась своя жизнь. Даже непонятно, когда она закончится. Сначала её начали сравнивать с «Плотом „Медузы“», потом стало появляться творчество фанатов, люди начали спрашивать разрешения перерисовать её для граффити, для каких-то школьных рисунков. Я, конечно, поздно спохватился, чтобы все это собрать.
Она, наверное, более гуманный символ кризиса беженцев, чем фотография Алана Курди — утонувшего мальчика.
У меня напечатан ограниченный тираж, у меня есть заказчики, которые купили, я продал уже примерно треть тиража. Это частные коллекционеры. У этой фотографии есть спрос, что удивительно, потому что фотожурналистика на арт-рынке продаётся плохо, но у этой фотографии есть своя аудитория. Однако Элтон Джон (певец — поклонник репортажной фотографии — примечание редактора) купил у меня другую фотографию.
Я её столько крутил перед глазами, что уже всё обдумал, как можно было её повернуть. Она для меня часть семьи или гардероба, татуировка, это что-то, запечатанное в сознании. Это такая данность: она у меня появилась, и она живёт своей жизнью после того, как я нажал на кнопку.
Фото предоставлено Сергеем Пономарёвым.
