Журналист Маргарита Журавлёва в регулярной авторской рубрике «История одного кадра» продолжает узнавать у фотографов, как создавались самые заметные снимки в их карьере. Сегодня фотограф-фрилансер Денис Синяков, который работал в AFP и Reuters, снимал беспорядки в Андижане, войны в Южной Осетии, Израиле и Афганистане, рассказывает про легендарную акцию Гринписа у нефтедобывающей платформы Приразломная, фсбшников с ножами и аресте по статье «Пиратство».
Эта фотография была снята четыре года назад. На ней запечатлён момент, когда на платформе Приразломная пытались закрепиться несколько активистов Гринписа, протестуя против добычи нефти в Арктике в рамках их глобальной кампании «Save the Artcic». Они хотели ещё прицепить под вертолётной площадкой платформы «жилую» капсулу, в которой можно было бы находиться неделями, твитить оттуда, продолжая протест.
Похожая акция прошла за год до этого, в августе 2012 года. Ее приурочили к моменту, когда платформа должна была первой начать бурить нефть на арктическом шельфе. Но тогда бурение по техническим причинам отложили. И вот в «Газпром нефти» заявили, что начинают добывать первую нефть, поэтому Гринпис устроил эту акцию. В прошлый раз корабль береговой охраны тоже присутствовал на месте протеста, его вызвал тогда капитан Приразломной. Но из корабля тогда просто наблюдали, на призывы с Приразломной что-то сделать с альпинистами с корабля отвечали, что это не их дело, они не будут превышать полномочия, потому что, грубо говоря, это не дело ФСБ — заниматься дорожно-транспортными происшествиями. В данном случае это было просто административное дело, связанное с нарушением правил навигации маломерными судами.
В 2013 году всё уже было иначе. Тот же самый корабль Гринписа «Арктик Санрайз» Россия не пустила в Карские ворота за три недели до акции, сказав, что не подтверждён ледокольный класс судна. Потом в сентябре, когда корабль шёл к Приразломной, корабль береговой охраны встретил корабль Гринписа за много миль до самой платформы и сопровождал его на всём пути. ФСБ всё время говорила: если вы собираетесь проводить акцию у Приразломной, то это будет незаконно и у этого будут последствия.
Корабли два дня кружили вокруг платформы, активисты Гринписа долго думали, что в этой ситуации делать. Эффект неожиданности, которым они обычно пользуются, тут создать было невозможно. Поэтому акцию решили проводить перед рассветом. В четыре утра лодки начали спускать на воду, но корабль береговой охраны быстро их заметил — ещё до того, как они успели дойти до платформы — и стал спускать свои. Буквально минут через пятнадцать уже две лодки с фээсбэшниками были на воде, которые довольно неумело, а потому агрессивно пытались мешать проведению акции.
План состоял в том, чтобы гринписовцы на своих трёх лодках высадили альпинистов на борт платформы — альпинисты, используя линемёты (так их потом назвал Следственный комитет), такие условные рогатки, должны были закрепить снаряжение, чтобы забраться на эту высокую конструкцию. Хотя погода была довольно хорошая, из лодки, которая постоянно движется и качается на волнах, это сделать довольно сложно. А тут ещё эти товарищи мешают.
Двоим активистам удалось забраться на эту платформу. В какой-то момент финский альпинист Сини Саарела упала в воду, это было довольно опасно: пять лодок на одном месте в постоянном движении, холодная вода. Её нужно было вытащить из воды. Фээсбэшники, разумеется, тоже хотели её достать, поэтому когда лодка ФСБ стала к ней приближаться, лодка Гринписа стала их блокировать, чтобы другая смогла активистку вытащить. В итоге удалось её втащить в нашу лодку.
Только начало светать, летели брызги, а с платформы нас поливали из гидрантов. Снимать в таких условиях было довольно сложно. Что касается именно этой фотографии, человек справа в жёлтой куртке — это экшн-координатор Фрэнк из Великобритании. Так получилось, что я снимал из его лодки. Фээсбэшники с самого начала были суперагрессивны и не очень умело обращались с лодками, в отличие от активистов Гринписа, которые тренировались каждый день, когда находились в море. Поэтому активистам не составляло никакого труда эти лодки блокировать; более того, их лодки мощнее и больше.
В какой-то момент фээсбэшники поняли, что ничего не могут сделать, задерживать людей не получается, максимум — орать и резать верёвки альпинистов, которые постоянно забрасывали их на выступающие части конструкции платформы. Они становились всё более раздражительными и в какой-то момент достали оружие и стали направлять его в сторону активистов. Сначала они просто им угрожали, а потом стали стрелять. Что оставалось делать активистам? Поднимать руки. Для меня это была довольно странная ситуация, потому что обычно, когда появляется оружие, акция прекращается. Насколько я понимал, было такое правило. Но в этот раз почему-то все решили, что это ок. Активисты отвечали, что они знают, что это сотрудники ФСБ. Мол, и что, будете стрелять? И Фрэнк, который поднял руки на этой фотографии, им кричит: «Да, да, я знаю, что у вас есть оружие, но мы продолжаем мирную акцию протеста». Фээсбэшники страшно злились, потому что, видимо, раньше они с такой реакцией не сталкивались. Похоже, они привыкли, что если достаёшь пистолет, то все сразу ложатся на пол.
Как только появлялось оружие, все поднимали руки, как только его убирали, все продолжали делать то, что они делали. В какой-то момент сотрудники ФСБ стали доставать ножи и прокалывать лодки активистов.
Всё, о чём я тогда думал, — это то, что нужно обязательно снять силовиков с оружием в руках, потому что Гринпис, наверное, впервые столкнулся с вооружённым сопротивлением. У меня в кармане была порванная туалетная бумага, которой я протирал объектив из-за того, что его всё время заливало. И не могу сказать, что я в итоге доволен этой фотографией. Ну какая есть.
У платформы в общей сложности я провёл примерно час, хотя в такие моменты сложно оценивать течение времени. В какой-то момент мы с оператором из Британии решили вернуться на корабль, чтобы сохранить флешки и передать видео и картинки. Корабль всё это время описывал круги вокруг платформы, наблюдая за акцией, находясь за пределом трёхмильной зоны, как того требовало морское законодательство.
Ещё через полчаса вернулись остальные лодки уже без двух альпинистов, без Сини Саарела и без Круза. Задержанных отвезли на корабль береговой охраны, и весь день он курсировал вокруг платформы. Корабль береговой охраны ещё пытался принудить «Арктик Санрайз» остановиться и пустить досмотровую группу, но капитан резонно полагал, что требования фээсбэшников необоснованны. Корабли находились в международных водах. Периодически они стреляли из кормовой пушки, угрожая открыть огонь на поражение. Об этом рассказывала и Сини, запертая на корабле береговой охраны, так как судно содрогалось от выстрелов. Она сидела в комнате, обклеенной портретами Путина, слышала стрельбу и была в ужасе, так как ей казалось, что стреляют по её кораблю.
Затем всё, кажется, успокоилось. Стороны начали переговоры. Например, активисты просили, чтобы Сини передали лекарства и продукты — у неё проблемы с щитовидной железой и она веган. В итоге пограничники приняли вещи для неё.
Наступил следующий день. Инженер Биг Джон на палубе чинил лодки, которые порезали сотрудники ФСБ. Была хорошая погода. Из портативных колонок Джона раздавалась музыка Марка Нопфлера. Такая, в общем, была идиллия.
Я сидел в каюте на третьей палубе, когда раздался телефонный звонок по внутренней связи, капитан сказал: «It’s gonna be storm». Я удивился: какой шторм, такая хорошая погода. И тут я услышал звук лопастей. Выбежал на палубу, увидел вертолёт, и тут же понял, что он говорил не про шторм, а про штурм.
Вероятность штурма не обсуждалась среди тех, кто был на корабле, никто не был к нему готов. Все высыпали на палубу. Вертолёт уже сбросил верёвку и пытался попасть ею в ту часть корабля, где обычно стоит вертолёт Гринпис, она находится на корме. На другой фотографии видно, что Фрэнк стоит с поднятыми руками, не давая вертолёту сесть на палубу. При этом периодически он выбрасывал упавшую верёвку за борт, так что вертолёту ФСБ приходилось заново её опускать на корму. Мне это казалось дикостью, потому что я-то понимал, как ФСБ может себя вести в такой ситуации. Мне показалось, что это довольно безрассудно. В итоге по верёвке стал спускаться первый фээсбэшник, который привязал её к лееру корабля. За ним спустились остальные. Они хотели заблокировать рубку, Дима Литвинов пытался их не пустить туда, но это было довольно бессмысленно.
Всё это заняло примерно пять минут — от вертолёта, который завис над палубой, до того, как меня положили лицом в пол.
Они кричали «всем лежать» и спрашивали, кто здесь говорит по-русски. Тех, кто был на палубе, посадили в круг. Я лежал немного в стороне и пытался объяснить, что я журналист, говорю по-русски и что не надо забирать мою камеру. «О, отлично, ты русский, значит, мы тогда дебилов всех твоих отпустим, а ты у нас поедешь в Сибирь. С иностранцами мы связываться не будем, а ты за всё и ответишь», — сказали мне. Потом они просили меня и медика Катю Заспу быть посредниками и переводить их слова капитану и другим.
Спецназ занял корабль и перевёл всех на кампус. Капитан оставался на мостике, и они вели с ним переговоры, чтобы он следовал за кораблём береговой охраны. На что Питер Уилкокс, естественно, сказал, что не собирается этого делать, что их действия незаконны, что они в международных водах арестовали голландский корабль, подчиняться требованиям он не будет, если они считают нужным, то могут буксировать корабль, куда хотят.
Спецназ с вертолёта передал корабль фээсбэшникам с судна береговой охраны и улетел. По сравнению со спецназом те вели себя просто дико. Это выражалось, например, в том, что первые сутки они были просто нетрезвыми (а пьяные люди с оружием и в балаклавах — это не очень приятно). Дальше был грубый обыск и личный досмотр. В частности, девушек обыскивали мужчины.
Они прицепили наш корабль к своему, и мы ещё трое суток шли в Мурманск. Нам разрешили ночевать в своих перевёрнутых вверх дном каютах. Я проснулся и увидел военные корабли, подводные лодки; стало понятно, что это не сам Мурманск, а какая-то военная база. Приехали дипломаты тех стран, активисты которых были на корабле. Вечером нам сказали, что надо поехать в Следственный комитет на довольно рутинную встречу и что потом все приедут назад. Никто с собой почти ничего не взял. Нас погрузили в катер и доставили в Мурманск уже к вечеру.
Там было довольно стрёмно; видимо, это был порт береговой охраны — с колючей проволокой, фонарями и собаками, людьми в масках, машинами с мигалками и пазиками. Разрывая спящий город сиренами, нас привезли в СК и отвели на третий этаж. Пока вели, я видел, что на всех пролётах стоят люди в военной и полицейской форме, у кого-то рука на кобуре, у кого-то дубинка. Такое ощущение, что им сказали, что привезут настоящих террористов. Дальше нас вызывали по одному к следователю.
Меня вызвали одним из первых. Следователь был довольно приятным. Он сообщил, что я подозреваюсь в преступлении особой тяжести по статье «Пиратство». Я спросил: вы серьёзно? Он сказал буднично: ну да. На вопрос про наказание он ответил, кажется, что это от двенадцати до восемнадцати лет. Я попросил позвонить. Он протянул мне свой мобильный телефон. Я позвонил брату.
На ночь нас стали развозить по ИВС, мест в городских изоляторах особенно не было, поэтому кого-то повезли в Апатиты. Меня — в Мурманск. Там полицейские были настроены очень мирно, принесли нам чай, хотя было уже не положено. Потом появилась женщина из ОНК (общественная наблюдательная комиссия — примечание редактора), которая сказала, что, скорее всего, нас всех пугают и скоро отпустят. Но кок (он вообще спал во время акции, его смена начинается в семь утра), который был со мной в одной камере, ходил по ней туда-сюда и переживал о своём маленьком ребёнке. Он был уверен, что его прямо сейчас посадят на все восемнадцать лет.
Дальше был суд по мере пресечения. Когда нас на него повезли, полицейские дали мне сухой паёк со словами: мол, это тебе на память о нас, на полку дома поставишь нераспечатанным. Кажется, они тоже были уверены, что это вот-вот закончится.
Меня повели на суд первым. Когда я вернулся назад в судебный «собачник» и сказал ещё пятерым активистам Гринписа, находящимся в нём же, что меня арестовали на два месяца, настроение у всех заметно упало.
В СИЗО неприятно. Я до этого в силу журналистской работы был, например, в Бутырке, но тут я понял, что, конечно, нам показывали образцовые камеры и отделения. В Мурманском централе всё не совсем так.
Самое сложное, что ты вообще не понимаешь, что происходит, нет связи с внешним миром, пока нет нормальных адвокатов. Нет газет, нет радио, нет телевизора, нет связи с семьёй. Неделю ты просто в неведении, хотя иногда приходят члены ОНК, это очень помогает. В общем, в этой ситуации начинаешь верить, что восемнадцать лет — это вполне реальный срок. И там совершенно нечем заняться. Время останавливается.
Если бы мне задали вопрос, пошёл бы я на всё это, сразу после того, как я вышел, то я бы сказал, что, наверное, нет. Потом, подумав, сказал бы, что пошёл бы, потому что я сначала отказался от амнистии и хотел отстаивать до конца свою невиновность. Потом согласился на неё по настоянию Гринписа.
Хочется сказать, что сейчас я рад, что это закончилось, хотя это не может закончиться. Год назад к моему отцу в Обнинске пришли какие-то люди — я думаю, это был центр Э — и спросили, где я (я уже больше двадцати лет живу в Москве), потому что у них накануне какого-то мероприятия введён план «антитеррор» или что-то такое, и они проверяют всех неблагонадёжных, по их мнению, лиц. Но мой отец довольно лоялен к власти. Он был встревожен и не выставил их за порог. Хотя следовало бы.
Если вы хотите узнать историю какого-либо кадра из первых рук, присылайте свои заявки на почту [email protected]
