В ушедшем 2015 году радио отметило свой юбилей: ровно сто двадцать лет назад, в 1895 году, были произведены первые успешные опыты радиосвязи в Италии и России. Александр Попов и Гульельмо Маркони обобщили опыт своих предшественников и доказали возможность обмена посланиями через радиоволны. Далёкие от физики граждане смутно радовались, хотя и не понимали прикладного значения радио — в отличие от военно-морского флота. Только спустя годы, когда возникли телеграф и телефон, человечество осознало настоящие масштабы открытия. Но так ли трогала сердца изобретателей возможность болтать по телефону, координировать действия военных кораблей и отбивать морзянку? Или учёные ставили принципиально другую задачу — выйти на связь с загробным миром?

Радио появилось на свет в непростую эпоху. Конец XIX — начало XX века оказались временем одинаково благим для технических открытий и мощного всплеска интереса к оккультным и эзотерическим практикам. Одним из модных веяний того времени стал спиритизм. Огромное количество увлечённых леди и джентльменов по всему миру собирались вместе, держались за руки, пытались поговорить с умершими людьми и задать им свои вопросы. Спиритисты контактировали с духами в первую очередь с помощью психической энергии, во вторую — благодаря вспомогательным предметам вроде блюдца в центре стола или гадательной доски. Или же им только казалось, что они контактировали. Теодор Глаголев, человек с нашего логотипа, забытый миром апокалиптолог, путешественник и орнитолог, изучал спиритизм в конце XIX века.

История сохранила немало имён людей, в том числе, весьма известных, которые были искренне вовлечены в спиритизм. Например, сэр Артур Конан Дойль, автор популярной саги о сыщике-рационалисте Шерлоке Холмсе и его дедуктивном методе, был одним из самых горячих поклонников идей спиритизма — читал об этом лекции, писал эзотерический нон-фикшн и всячески продвигал идеи спиритизма в массы. Россия, вступившая в Серебряный век, оказалась благой почвой для этих идей. Более других лично мне близка В.И. Крыжановская-Рочестер — первая русская женщина-фантаст, автор огромного количества оккультной прозы самого низкого сорта. Крыжановская божилась, что книги ей диктовал покойный лорд Рочестер — по этой же причине она указывала в псевдониме сразу две фамилии. Литературные труды Крыжановской-Рочестер были популярным бульварным трэш-чтивом, из-за чего их высмеивал юный Максим Горький. В своём очерке «Ванькина литература» (1899 год) он писал: «Эта барыня по существу своему — нечто вроде печальной памяти оккультистки Блаватской, она тоже спиритка, оккультистка и любительница всего таинственного. Про неё говорили, что романы ей диктуют духи... малограмотные».

Преступный мир тоже держал руку на пульсе моды. Вскоре на поле исследователей ступили жулики, которые тут же заполонили и дискредитировали движение. На сеансах в 1909 — 1922 годах Ева Карьер (урождённая Марта Беро) закатывала глаза и незаметно запихивала в рот газеты и куски марли, выдавая их за эктоплазму — субстанцию для сотворения призраков в материальном мире. Благодаря стараниям Евы Карьер и её коллег до нас дошло огромное количество потрясающих фотоснимков, интересных хотя бы примерами раннего фотомонтажа. «Спиритист» по имени Колин Эванс прославился другим: в 1838 — 1839 годах в зале с погашенным светом он прыгал со стула и с помощью дистанционного спуска делал фотографию в момент прыжка. После проявки снимок тут же оказывался в местных газетах со статьёй о левитации Колина Эванса. Одним словом, на каждого медиума приходилось пять шарлатанов, которые нагло использовали научно-технический прогресс для того, чтобы дурачить почтенную и не очень публику.

Изобретатели действовали наоборот. Эзотерика и оккультизм помогали им осмыслить свои изобретения в контексте гуманитарных дисциплин (философии) и простых человеческих ценностей, вроде этики и морали. Этим путём шёл, к примеру, К.Э. Циолковский, который всерьёз разрабатывал идею «воскрешения отцов». Таким образом, люди науки могли масштабировать прикладную ценность изобретения до возможности ответить с его помощью на главные вопросы: «Есть ли жизнь после смерти? И если есть — какова она?». Во многом из-за страха за научную репутацию учёные относились к подобным мыслям осторожно. Именно эта взвешенность вкупе с хорошим образованием, целостностью картины мира, логикой и последовательностью суждений делали их мысли о душе человека особенно интересными. Поэтому для многих современников было действительно важно, когда именно серьёзный бразильский учёный Ладелл де Моура (Landell de Moura), проводивший эксперименты с радио независимо от Маркони, заявил в 1893 году о возможности говорить с умершими с помощью радиоволн.

Эксперименты в области радиоконтактов с мертвецами начались ещё в далёком 1852 году, когда Джонатан Кун (Jonathan Koon) описал машину для коммуникации с духами, чертежи которой так и не были найдены. Вслед за ним в 1888 году Никола Тесла изобретает индукционный мотор, пригодный для генерации радиоволн. Известно, что Тесла был солидарен с Джонатаном Куном, подтверждая вероятность контакта с умершими с помощью радиоволн. Однако переход от теории к практике произошёл только в 1893 — 1895 годах благодаря Ланделлу де Моура и двум другим пионерам радио — итальянцу Гульельмо Маркони и русскому изобретателю Александру Попову. Историки науки по-прежнему решают важный спор о приоритете изобретения — ведь Маркони и Попов додумались до радиосхемы почти одновременно. При этом оба, кажется, лелеяли возможность радиоконтакта с покойниками. Фактических подтверждений этого найти не удалось (хотя об этом часто упоминается в материалах на тему радиоконтакта с мертвецами), зато изобретатель и делец Томас Альва Эдисон чётко задокументировал свои мысли о «потустороннем контакте».

В журнале «Scientific American» от 30 октября 1920 года Томас Эдисон писал:

«Если наша личность переживает смерть, тогда строго логично и научно будет допустить, что она сохраняет память, интеллект, другие способности и знания, приобретённые на этой Земле. Поэтому, если человек продолжает существовать после того, что мы называем смертью, разумно предположить, что покинувшие Землю будут иметь желание вступить в контакт с теми, кого они оставили. Я склонен верить, что та личность, которой мы станем в будущем, будет иметь возможность воздействовать на материю. Коль скоро эта аргументация корректна, если мы сможем разработать инструмент настолько чувствительный, чтобы на него могла воздействовать личность, выжившая после смерти, то такой инструмент, будучи доступным, должен записать что-нибудь».

В 1928 году Эдисон представил устройство, которое решило бы эту проблему. Помимо генератора радиоволн в приборе использовались химические реакции с перманганатом калия. К сожалению, прибор не дал каких-либо результатов. Но поражение Эдисона не сломило других учёных и исследователей: в 1923 — 1928 годах Корнелио Пирес (Cornelio Pires) пытался сделать свой прототип «загробного радио», а в 1925 году Оскар Д’Аргоннел (Oscar D’Argonnel) опубликовал книгу «Потусторонние голоса в телефоне», которая суммировала все важные теоретические и практические изыскания в этой области. В 30-е годы Аттлиц фон Шалай (Attliz von Szalay) ставил эксперименты с устройствами фирмы «Packard-Bell» и микрофонами «Sears&Roebuck», пытаясь обнаружить загробные паранормальные голоса на пластинках фонографа. На основе экспериментов фон Шалая другой видный исследователь Рэймонд Бэйлесс (Raymond Bayless) в 1956 году осуществил удачную попытку записать голоса с того света и спустя три года, в 1959 году, опубликовал статью о «радио живых мертвецов» в научном журнале «Journal of the American Society for Physchical Research». В том же году в Швеции произошло другое важное событие.

Художник и кинопродюсер Фридрих Юргенсон (Friedrich Jurgenson) записывал на плёнку пение птиц. При воспроизведении плёнок Юргенсон обнаружил паранормальные голоса. Вспоминая процесс записи, Юргенсон точно установил — никаких людей рядом не было. Следующие четыре года жизни Фридрих Юргенсон посвятил исследованию того, что впоследствии назовут феноменом электронного голоса, или ФЭГ (Electronic Voice Phenomenon, EVP). Суть ФЭГ заключается в том, что иногда на записи возникают звуковые искажения, которые очень напоминают человеческую речь. Зачастую слушатель может различить конкретные фразы, а в случае вербализации вопроса исследователем он имеет все шансы получить осмысленный ответ. Феномен электронного голоса позже станет одним из разделов «инструментальной транскоммуникации», или ИТК (Instrumental TransCommunication, ITC), основанной на идее записи потусторонних голосов и образов с помощью электронных устройств. Обычно для экспериментов применяют генераторы белого и розового шума разной степени сложности. Здесь требуются пояснения.

Белый шум — это звук, громкость и тон которого постоянно и случайно меняются в установленных пределах (шипение магнитолы между радиостанциями). Розовый шум — это белый шум, амплитуда которого уменьшается с увеличением частоты (вспомните звук летящего вертолёта). Но для чего нужен генератор шума? Согласно теории ФЭГ, сигналы «с того света» слишком слабы, чтобы услышать их «невооружённым ухом», зато фоновый шум усиливает их и делает доступными для слуха. В нелинейной динамике и теории колебаний этот эффект (усиление слабого сигнала с помощью шума) с 1981 года стали называть стохастическим резонансом, благодаря статье исследователей Р. Бенци, А. Сутера и А. Вульпиани, а с 1983 года обнаружили его присутствие во многих физических, химических и биологических системах. При этом природа необходимого шума может быть самой разной. Так, источниками белого шума для исследования ФЭГ могут служить природные и бытовые звуки: шелест листьев на дереве или звук включённой воды в кране, что доказывает упомянутый пример Фридриха Юргенсона, который за годы изучения ФЭГ собрал библиотеку из несколько тысяч «загробных голосов».

Фридрих Юргенсон сделал очень много для того, чтобы превратить маргинальную теорию в предмет обсуждения. Он вывел ФЭГ в массы, неустанно созывал пресс-конференции и представлял новое поколение исследователей 1960 — 1980 годов, таких как Рэймонд Бэйлесс (Raymond Bayless), Лео Шмидт (Leo Schmidt), Марчелло Баччи (Marcello Bacci), Питер Бэндер (Peter Bander) и Константин Раудив (Konstantin Raudive). Именно Константин Раудив написал в 1971 году самую главную книгу по теме: «Прорыв: Занимательный опыт электронного контакта с умершими». Интересно, что книга была дополнена пластинкой, которая содержала лекцию и примеры голосов с того света, среди которых засветился даже Владимир Маяковский. Послушать её оцифровку можно в конце этой статьи. Другой весьма значимой точкой в исследовании ФЭГ стал 1985 год. Именно тогда супруги Мэгги и Жюль Харш-Фишбах (Maggy and Jules Harsch-Fischbach) установили связь с… почившим в бозе Константином Раудивом, закольцевав историю радиобесед с мертвецами.

Феномен электронного голоса породил немало скептиков. Многие из них связывают ФЭГ с апофенией — способностью видеть взаимосвязь случайных или бессмысленных данных. Сам термин «апофения» был введён Клаусом Конрадом в 1958 году, ровно за год до откровения Фридриха Юргенсона. Конрад определил апофению как немотивированное видение взаимосвязей, которое сопровождается характерным чувством неадекватной важности. С его точки зрения, попытка расшифровать хаос радиопомех в нечто похожее на человеческую речь — это сверхценное восприятие обыкновенных mishearing, «ослышек», или яркий пример апофении. Можно сказать, что апофения — это научный термин параноидального мышления, который в интернет-среде называют СПГС, «синдром поиска глубинного смысла». Но есть ли хоть какой-то смысл в речи мертвецов?

В сборнике Уильяма Берроуза «Счётная машина» (The Adding Machine: Collected Essays, 1985) впервые было представлено эссе «Оно принадлежит огурцам» (It Belongs to the Cucumbers). В нём Уильям Берроуз пытался отрефлексировать опыты, связанные с ФЭГ. Как писателя и автора методики cut-up Берроуза в первую очередь интересовала речь мертвецов. Во-первых, он отмечает стилистическое сходство между голосами со сборника Константина Раудива и бредовой речью шизофреников. Во-вторых, подчёркивает бедность словарного запаса, затруднение в формулировках — даже когда у микрофона встают известные своим красноречием мертвецы-ораторы: «Гитлер, Ницше, Гёте, Иисус Христос — все известные люди, но у многих из них умственные и творческие способности заметно ухудшились. Гёте — не тот, кем он был. Гитлер при жизни говорил внятней и больше». То же самое можно сказать про других: испанский философ и социолог Хосе Ортега-и-Гассет мямлит: «Ортега тут», Достоевский шамкает: «Католик — это дьявол» (кстати, вполне в его духе), а попытка познакомить Льва Толстого с Дмитрием Мережковским похожа на беседу двух старых чатботов. Наконец, Уильям Берроуз говорит о банальности того, о чём твердят покойники. Именно эта банальность мышления в своё время позволила Раудиву отвергнуть гипотезу об инопланетном происхождении голосов, с чем Берроуз спорит: «Нет оснований думать, будто у нас есть монополия на банальность».

На самом деле неважно, можем ли мы услышать голоса мертвецов или нет.

Вопрос в другом: способны ли мы стать для них достойными собеседниками? В противном случае наше отношение к покойникам тождественно отношению к музыкальному аппарату — «брось монетку и слушай песню». Хотя этика общения с мертвецами предписывает вежливое приветствие, никто не упоминает о целесообразности диалога в принципе. Быть может, в начале беседы большинству исследователей стоит честно признаться мертвецу:

«Прости, но мной руководит сугубо личный интерес, и мне нечего предложить тебе взамен — только сплетни и слухи, избитые анекдоты с бородой, психологические травмы, простые истины, клише и трюизмы; примитивную речь, нивелированную к простому набору меметических фраз, которая является прямым следствием столь же примитивного и узкого мышления; косноязычность и неумение строить слова в предложения, а предложения — в оформленные мысли. Прибавим к этому жаргонизмы и сленг, блатной и криминализированный язык, рекламные и бизнес-метафоры, гламурный и постгламурный дискурс, засилье оценочных суждений и тотальную девальвацию любых смыслов».

Мечта исследователей — посадить ангелов на цепи, колонизировать Страну мертвецов и впрячь их в плуги собственных потребностей. Об этом говорят и перспективы прикладного развития обществ ИТК, например, российского общества РАИТ (существует с 2004 года):

Тем же, кто бесстыдно говорит: «Покойникам одиноко на том свете», стоит напомнить, что мертвецов на том свете гораздо больше, чем живых на этом. И в данном аспекте коммуникации двух миров человечество по-настоящему преуспело. Без устали живые отправляют на Мёртвую землю всё больше собеседников из всех уголков мира. Военные ведомства посылают на тот свет громогласных солдат, владельцы табачных компаний — курильщиков с приятной хрипотцой, пивные магнаты — булькающих крикунов, хозяева кокаиновых плантаций — рок-звёзд с набухшими связками. Наверняка души умерших давно научились организовывать коммуны, профсоюзы и кружки по интересам: погибший связист сливается с волной собственной рации, расстрелянный в «бобике» гаишник — с частотой 450,65 Гц, а пойманного в прицел коммерсанта вбирает диапазон его мобильного телефона. Среди мертвецов полно единомышленников — вряд ли им одиноко в своей мертвецкой компании. Что же касается общения с живыми — тут я невольно вспоминаю притчу из Карлоса Кастанеды: когда-то, находясь в изменённом состоянии ума, дон Хуан встретился с говорящим койотом и по неопытности не смог придумать темы для разговора.

Опыт мертвеца всегда покрывает опыт живого. И потому не станем ли мы для покойников теми скучными собеседниками, которых сами всегда сторонимся в жизни? Кем-то вроде наших бывших одноклассников, которые вдруг прерывают поездку в метро, заставляя вытащить наушники с любимой музыкой и слушать, слушать, слушать их болтовню! Хорошо, если наши однотипные вопросы к месту и не к месту давно регистрируются покойниками как спам и незаметно падают в мусорную корзину. А если нет? Задумайтесь: достоин ли ваш вопрос того, чтобы нарушать блаженную тишину мира мёртвых?

Уверен, многим людям станет по-настоящему обидно от картины, в которой покойник не ждёт нашего звонка с трепетом и восторгом, а устало откладывает газету и коктейль с зонтиком, смотрит на определитель номера и выдыхает: «Господи, неужели это опять он?». Может быть, именно по этой причине массовая культура столь демонизирует ФЭГ, превращая любой электронный контакт с мертвецом в столкновение с кибербуллером — тупым и агрессивным быдлом, которое непонятно чего от тебя хочет, хотя для правильного понимания ситуации её просто нужно правильно отзеркалить. Поставьте себя на место покойника или, на худой конец, встаньте в пятницу вечером на автобусной остановке возле любого метро. С вами попытаются вступить в диалог примерно на том же «спиритическом» уровне. Теперь поняли? Запомните это ощущение.

Недавно я и сам стал участником своего рода инструментальной транскоммуникации — правда, неудачной. Сразу после открытия метро я встретил на платформе одного пассажира. Он шёл на меня, расстояние сокращалось… Когда между нами оставался где-то метр, он достал из-за шиворота пластиковую кисть руки (видимо, открученную у манекена), поднял её вверх и торжественно произнёс: «Джус! Джус!». К несчастью, я не придумал ничего умнее, чем понимающе кивнуть — из-за чего мой собеседник не на шутку расстроился, а затем повторил свою попытку: «Джус! Джус!» — и растворился в людской толпе. Понимание пришло позднее. Семантические системы наших языков попросту не смогли произвести продуктивный диалог: мне показалась неадекватной реплика, а собеседнику показалась неадекватной моя реакция. У каждой стороны возникла ошибка интерпретации из-за того, что в наших речевых инструментариях не нашлось подходящего декодера. Может быть, по этим причинам мы и умиляемся бедности языка именитых покойников, а те вступают с нами в связь не дольше чем на несколько секунд?

Шутки шутками, а здесь мы добираемся до важного момента. Информативность — это совсем не то, ради чего в большинстве случаев начинают общение с представителями загробного мира. Подавляющее число «исследователей» ищут среди призраков своих родственников, друзей и любимых. Их цель — залатать психологические бреши и захлопнуть гештальты, распахнутые настежь внезапно ушедшим человеком. Сеанс психоанализа маскируется здесь в причудливую форму паранаучного исследования. На самом же деле, все мы хотим услышать от мертвецов (и живых) всего-навсего три фразы: