Исследование
«Рабство»
21 февраля 1933 года в доме Джона и Мэри Уэймон родился шестой ребёнок. Девочку, в жилах которой текла африканская, индейская и чуточка ирландской крови, назвали библейским именем Юнис. Спустя двадцать один год Юнис сменила своё имя, означающее «добрую победу», на сценический псевдоним Нина Симон, под которым и стала известна всему миру. В следующем году Симон включат в Зал славы рок-н-ролла, хотя рокнролльщиком она никогда не была. Тем не менее в последние годы американский мейнстрим вспоминает о Нине Симон так часто, что скоро на записях концертов она начнёт икать.
В юности отец Юнис был артистом, но к рождению шестого ребёнка ему не приходилось выбирать: он работал сразу на трёх работах. Всё хозяйство вела мать, значительное время уделяя церкви: она ездила по стране с проповедями и со временем стала пастором. Родители Юнис были методистами строгих нравов, в доме не было ни капли алкоголя, были запрещены брань и богохульство. И хотя большая семья жила бедно, все всегда были сыты. Безоблачное детство Нины закончилось в четыре года, когда её отец перенёс тяжёлую операцию и на много лет выбыл из строя, а мать стала главным добытчиком денег, почти исчезнув из жизни девочки, которая два года выхаживала больного отца.
«Папа играл на пианино, губной гармони и руководил церковным хором; мама тоже играла и пела. Все мои братья и сёстры играли на пианино и пели в церковном хоре, в небольших госпел-группах, на службах и других общественных мероприятиях. Все играли музыку. Формального музыкального образования не было ни у кого: мы учились играть так же, как учились ходить — всё было естественно».
Однажды мать зашла в комнату, где стоял небольшой орган. На скамейке перед монументальным инструментам сидела трёхлетняя Юнис и самостоятельно играла один из любимых маминых гимнов «Да пребудет с тобой Господь, пока мы снова не встретимся». А так как никто малышку этому не учил, семья решила, что ребёнка наградил Господь. А раз так, то музыка должна стать делом её жизни: девочка должна самоотверженно работать и ни в коем случае не гордиться своим талантом. К шести годам Юнис стала постоянной пианисткой на церковных службах. Больше всего ей нравилось, как её игра успокаивала или возбуждала толпу прихожан: «Конечно, Бог, церковь и священники обеспечивали духовную инспирацию, но ведь музыка тоже была частью процесса».
Однажды игру Юнис услышала богатая белая дама миссис Миллер, на которую работала мать Нины, и взяла на себя оплату музыкального образование маленькой пианистки. Так Юнис попала в руки к миссис Массинович, учительнице музыки, заменившей ей маму. До уроков у Мисс Маззи, как Юнис её называла, Юнис слышала только церковную музыку да немного народных песен, которым её тайком учил отец; несмотря на жёсткое порицание матери, считавшей мирскую музыку промыслом самого дьявола, мисс Маззи открыла Юнис мир классики, акцентируя внимание на Бахе, и научила её правильно держаться на сцене.
Когда Юнис исполнилось семь, миссис Миллер не смогла продолжать оплачивать занятия. Тогда Мисс Маззи организовала Фонд Юнис Уэймон, куда вся чернокожая общественность с удовольствием жертвовала деньги, так как выступления Юнис стали гордостью всей общины. Мисс Маззи, спонсоры Юнис и её мама мечтали только об одном — чтобы Юнис стала первой чернокожей классической пианисткой в США.
«Я родилась в небольшой общине, которая считала меня уникальной и предсказывала мне большое будущее. Меня растили в семье, наблюдавшей за моими музыкальными свершениями и твердили, что Бог наделил меня особыми талантами. Меня опекали незнакомцы — чёрные и белые — и относились ко мне, как к своему чаду. Направление моей жизни определялось их амбициями и их деньгами, мне пророчили будущее, которого я не выбирала. В ответ на эту веру в меня я полностью посвящала себя достижению этого будущего и отказывалась от всего остального».
В школе Юнис была круглой отличницей, а дома во всём слушалась родителей — матери даже не надо было повышать голос, достаточно было сказать: «Юнис, ты поступила дурно!» — и девочка бежала в подвал и там плакала по несколько часов, по собственной воле отбывая наказание. Подростком она была застенчивым и так и не завела друзей: если сверстники и звали её на вечеринки, то только чтобы она играла для них музыку — танцевать её никто не приглашал. «Зачем мне нужны эти дурачины, если я могу провести время в компании великих и бессмертных?» — думала Юнис и всё свободное время проводила за пианино, играя Баха. Когда уроков Мисс Маззи стало недостаточно, она пристроила Юнис в хорошую школу для девочек Allen High, где она могла продолжить учиться музыке. Юнис просыпалась в четыре утра, чтобы играть на пианино до восьми, два раза в неделю ходила на частные уроки, играла в школьном оркестре, на церковных собраниях мамы и на воскресных службах. В среднем Юнис проводила за пианино по пять часов в день, семь дней в неделю. После окончания школы на деньги из того же Фонда Юнис Уэймон пианистка отправилась в Нью-Йорк, чтобы продолжить музыкальное образование.
В Джульярдской музыкальной школе на протяжении двух лет Юнис готовилась к главному событию в её жизни — поступлению в Кёртисовский институт музыки, одно из главных музыкальных учреждений США. Диплом этого заведения обеспечивал статус классического музыканта и, учитывая реальный талант Юнис, давал возможность осуществить мечту её мамы о первой чернокожей классической пианистке. Но её не приняли. Через полгода слёз и сомнений в себе она узнала, почему: институт не хотел принимать на учёбу чёрных — и уж точно не хотел чёрную, никому не известную девочку без денег. Деньги из Фонда закончились, но домой Юнис вернуться не могла, не желая опозориться перед мамой, Мисс Маззи и общиной. Пережив затяжной эпизод депрессии, Юнис стала зарабатывать частными музыкальными уроками.
Юнис раздражали популярные песни, которые приходилось разучивать с учениками: они казались ей примитивными и безвкусными, от учеников и плохой музыки она отдыхала, играя дома классику. За три года работы репетитором в Филадельфии она так и не завела себе ни друзей, ни мужчину. Единственным другом Юнис стала проститутка по имени Фэис Джексон, которой она бесконечно завидовала: у той были мужчины, деньги и, главное, Фэис была свободной и сама решала, что ей делать со своей жизнью. Юнис же была замкнутой и скованной ожиданиями своих родственников и учителей.
Однажды Юнис узнала, что один из её учеников, еле стучавший по клавишам, летом едет в курортный Атлантик-Сити, чтобы играть в баре. За это ему платили 90 долларов в неделю — в два раза больше, чем она получала от преподавательской деятельности. Если бы мать Юнис узнала, что та выступает в кабаках, у неё случился бы инфаркт, так что прежде чем отправиться в «оплот греха», нужно было взять псевдоним. Её латиноамериканский приятель называл её «Nina», что на испанском значило «маленькая». Фамилию она взяла из имени французской актрисы Симон Синьоретт — так и появился псевдоним Нина Симон.
Нина, никогда не бывавшая в баре, отправилась на работу в один из кабаков Атлантик-Сити. В баре прямо над пианино оказалась дыра, из которой капало — её хозяин заведения, не смутившись, заткнул своим зонтиком и предложил Нине выпить. Когда пианистка скромно попросила стакан молока, бар дрогнул от хохота завсегдатаев. Но когда на первое выступление вечером Нина явилась в своём лучшем платье и со сценическим макияжем, как учила Мисс Маззи, толпа «пьяных ирландских бомжей» оценила её по достоинству, разразившись аплодисментами. Нина закрыла глаза и отыграла всю смену, с девяти вечера до четырёх утра, не открывая их. Хозяин похвалил Нину, отметив, что она ни разу не сыграла одну песню дважды, как это было принято у обычных барных музыкантов. «Всё было очень хорошо, но почему же ты не пела?» — спросил он. «Я пианистка», — ответила Нина. «С завтрашнего вечера ты либо певица, либо здесь не работаешь», — отрезал он. Так в грязном баре Атлантик-Сити родилась певица Нина Симон.
«Когда я села за пианино в первый вечер, у меня не было представления о том, какую форму обретёт музыка, которую я буду играть. Она просто вышла из меня, без того, чтобы я об этом думала, первая оригинальная музыка, которую я сыграла в жизни. Меня подавляло всё классическое обучение, я не играла своих песен, потому что просто не знала, что они во мне есть, пока они сами не вышли наружу. Они вышли с техникой Баха — но это были мои песни, и я писала новые каждую ночь».
Если какой-то пьяница буянил во время выступления Нины, она останавливалась и не начинала играть, пока поклонники её музыки не вышвыривали буяна на улицу. Со временем на выступления начали приходить не только её ученики и местные пьяницы, но и другие музыканты — Нина обрела первую известность. Однажды в бар явился человек по имени Джерри Филдс и заявил, что отныне он будет работать с Ниной и её карьера пойдёт в гору. Филдс действительно стал её продюсером на следующие пять лет и добился того, что она записала свой первый альбом «Little Girl Blue». Альбом принёс звукозаписывающей компании больше 1 000 000 долларов, из которых Нина получила всего 3 000, так как не глядя подписала студийный контракт — всё равно она не собиралась становится поп-музыкантом, а три тысячи — всё же больше, чем ничего.
Когда скрывать успех от семьи уже не было смысла, Нина примчалась домой и рассказала всё на одном дыхании. Мать прочитала Нине короткую проповедь насчёт мирского характера шоу-бизнеса. «Мама больше никогда не возвращалась к этому вопросу. Она не хотела иметь никакого отношения к моему успеху, потому что он был греховным и профанным, так что она никогда не сможет мною гордиться». Нужно заметить, что Нина всё равно очень любила маму, которая прожила девяносто девять лет и умерла всего за два года до смерти дочери, так что это молчаливое напряжение оставалось с Ниной всю жизнь.
Несмотря на взлёт карьеры, Нина всё ещё оставалась одинокой. У неё не было ни друзей, ни постоянных отношений, и она решила исправить ситуацию, выйдя замуж. Дона Росс был «типичным хипстером», который каждый вечер приходил слушать её игру. Нина и после замужества работала над своей карьерой с таким же усердием, как когда-то училась классической музыке. А новоявленный муж продолжал тусоваться со своими друзьями-битниками, курил косяки, слушал джаз и ничего большего от жизни не хотел. Брак не заладился, вскоре Нина снова стала жить одна. Она много репетировала, а вместо тусовок и мужчин «расслаблялась с Бахом».
Вскоре она переехала в Нью-Йорк, стала играть в дорогих клубах и подписала контракт с лейблом Colpix, где вышел её следующий альбом «The Amazing Nina Simone». Карьера шла в гору, но Нина всё равно была недовольна. Она говорила, что если бы ей тогда дали 100 000 долларов, она бы вернулась на учёбу в Джульярд и никогда больше не играла бы в клубах: «И я ни за что бы не жалела о той жизни, потому что и так её ненавидела: дешёвые барыги, неуважительная аудитория, и большинству слушателей в клубах для счастья хватало парочки тупых, глупых мелодий».
Вскоре менеджер Нины решил, что пришло время перейти из клубов в крупные концертные залы, и организовал выступление Нины в нью-йоркском Town Hall. Наконец мечта Нины стала ближе, приблизив её к положению классической пианистки. Выступление произвело фурор, а лейбл Нины записал концерт и выпустил его отдельным альбомом — «Nina Simone at Town Hall», который принёс Нине «лучшие рецензии, которые у меня были за всю жизнь. Я стала сенсацией. Успех за одну ночь, как в кино».
Пение Нины не изменилось, но её аудитория стала другой. Она стала завсегдатаем в квартале Гринвич-Виллидж — столице американской богемы. В Виллидже была развита джазовая сцена: кочуя от клуба к клубу, там играли Джон Колтрейн, Арт Пеппер и другие отборные джазмены, а вслед за ними из клуба в клуб перемещались писатели, поэты, художники, режиссёры, журналисты и самые прогрессивные интеллектуалы того времени. Выступления музыкантов предварялись номерами таких комиков, как Билл Косби и Вуди Аллен, а заканчивались бесконечными разговорами и спорами о политике. Отдельно Нину восхищало то, что чёрные здесь тусовались с белыми наравне.
И всё же Нина чувствовала одиночество: «Я тяжело работаю, зарабатываю солидные деньги, я успешная, люди меня уважают, у меня всё хорошо — но почему я всё равно не счастлива?»
Однажды после выступления в клубе Нина подсела за столик к приятелям и познакомилась с банковским работником по имени Эндрю Страуд. Он был очень спокоен и уверен в себе и с ходу понравился Нине, так что она продолжила вечер с ним и согласилась на свидание. На свидании Нина обратила внимание, что Энди будто все вокруг знают в лицо, а некоторые прохожие, увидев его, разворачиваются и идут в противоположном направлении. Тогда Энди признался, что он никакой не банковский клерк, а вот уже четырнадцать лет работает детективом в одном из самых опасных районов Нью-Йорка. Нину этот факт не смутил, а даже обрадовал: наконец рядом с ней был мужчина, с которым она чувствовала себя в безопасности.
Энди засыпал Нину цветами, дарил ей бриллианты, а ей было страшно даже подумать, откуда у копа водятся такие деньги. Энди был опытным ухажёром — в конце концов, он уже трижды был женат — и когда он сделал предложение, Нина согласилась. В день помолвки к Нине подошёл поклонник, взял автограф и сунул ей в руку записку — обычное дело. Когда она вернулась за столик, на Энди не было лица. В неистовстве он схватил её за руку и поволок из клуба по улице. Не выпуская её руки, он подтащил её к обочине и несколько раз ударил в живот, пока ждал машину. В гостинице Энди продолжил избиение, связал Нину и всю ночь проводил допрос с пристрастием, выясняя подробности о мужчинах в жизни Нины. После изнурительного выяснения он привязал Нину к кровати, изнасиловал её и заснул. Нина выпуталась из верёвок, убежала и две недели скрывалась от него. Когда после этого он нашёл её в клубе, он обеспокоенно спросил: кто поставил тебе эти синяки под глазами? «Это сделал ты!» — но Энди утверждал, что ничего не помнил. Нина заставила его сходить к двум психиатрам, один из которых посоветовал ей забыть об Энди и держаться от него подальше. Но ей не хотелось верить в худшее. Вскоре они поженились.
Энди оставил работу копа и стал менеджером Нины. Впоследствии она много раз говорила, что он был лучшим менеджером в её жизни: судя по тому, как быстро стала прогрессировать карьера Нины после того как за дело взялся Энди, это было правдой. На кухне в их доме висела табличка с надписью «Нина будет богатой чёрной сучкой к ...» — карандашом была приписана дата, которая всё время отодвигалась. Все финансовые и организационные вопросы решал Энди, а от Нины требовался только самоотверженный труд — и бог видит, она трудилась, как проклятая.
Со временем её доминирующим ощущением от жизни стала усталость. По ночам Нина не могла заснуть, в голове беспрерывно играла музыка, она тревожилась: как бы не опоздать на самолёт, как лучше спеть. Нина забеременела, но продолжала беспрерывно работать вплоть до девятого месяца. С рождением дочери настал долгожданный перерыв, Нина обрела настоящую семью, не чувствовала одиночества и наконец была счастлива.
Вскоре после рождения дочери Нина подружилась с Лорейн Хэнсберри — первой чернокожей писательницей, чью пьесу поставили на Бродвее: «Когда мы встречались, мы никогда не обсуждали мужчин, одежду и другую чепуху. Мы говорили только о Марксе, Ленине и революции — real girls’ talk». Благодаря подруге к Нине пришло осознание того, что она чёрная, живущая в стране, управляемой белыми, и что она женщина, живущая в мире, управляемом мужчинами. Лорейн умерла от рака в тридцать четыре года. В честь памяти Лорейн Нина Симон написала свою первую политически окрашенную песню, «To be young, gifted and black», которая через несколько лет стала «национальным гимном чёрной Америки».
Собираясь в своё первое турне после рождения дочери, Нина услышала страшные новости из Алабамы. В городе Бирмингеме члены ку-клукс-клана подорвали здание афроамериканской баптистской церкви во время занятий в детской воскресной школе. Погибли четыре ребёнка. В тот же день в Бирмингеме начались бунты. Пытаясь подавить волнения, полиция застрелила чернокожего подростка, а разъярённая своей безнаказанностью толпа белых забила насмерть ещё одного чернокожего парнишку. Нина «сидела в своей пещере, прозревшая, как святой Павел по дороге в Дамаск». Через пару часов муж застал её за тем, что она пыталась сконструировать самодельный пистолет: «Я собиралась выйти на улицу и убить кого-то... в ком бы я распознала противника борьбы моих людей за справедливость впервые за триста лет». Муж успокоил её и убедил, что она ни черта не знает об оружии, зато она знает, как петь, — и это и есть её оружие. Расставшись с недоделанным стволом, Нина села за пианино и написала гимн всего Освободительного движения — «Mississippi Goddam». Следующие семь лет своей жизни она посвятила борьбе за права чернокожих, став музыкальным голосом всего движения. Она наконец смогла ответить на мучительный вопрос её мамы: «Зачем ты поёшь о мирском, если ты можешь петь, восхваляя Бога?»
Теперь кроме концертных залов и клубов Нина всё чаще стала играть на собраниях и митингах борцов за равенство.
Освободительное чёрное движение делилось на две идеологических части. Одна часть во главе с христианским проповедником Мартином Лютером Кингом считала, что революция должна свершиться без насилия и что с белыми должен быть найден компромисс. Вторая часть, позже трансформировавшаяся в организацию Чёрных пантер, считала, что нужно забрать у белых свободу чёрных с помощью силы и оружия. Нина старалась держаться посередине, всячески поддерживала Кинга и студенческие общины, выступавшие за мирный путь. Однако, тесно общаясь и с представителями радикального крыла движения, она время от времени призывала чернокожих братьев быть готовыми взяться за оружие.
Журналисты стали всё чаще задавать Нине политические вопросы — она стала главным борцом за свободу от мира поп-музыки. Но если чёрная часть населения стала боготворить Нину, то белые националисты, наоборот, возненавидели её. Почти каждое выступление Нины Симон сопровождалось угрозами поджогов, взрывов и расстрелов. В 1965 году состоялся восьмидесятисемикилометровый марш чёрного протеста от Сельмы до Монтгомери, где Нина должна была выступать на концерте в поддержку протестующих. Когда её самолёт подлетал к аэропорту Монтгомери, пилот, пошедший было на посадку, резко взял курс вверх. Оказалось, что посадочную полосу аэропорта заблокировали бульдозерами. Местные власти всеми силами старались не пустить знаменитостей на это мероприятие. Тогда Нина со своими музыкантами пересели в Миссисипи на маленький самолёт, куда с трудом влезли шесть человек — и так, незамеченными, прибыли в Монтгомери, где Нина отыграла концерт.
Несмотря на свою протестную деятельность, Нина продолжала работать как вол, давала концерты, записывала альбомы — её муж и по совместительству менеджер всё ещёе хотел сделать из неё «богатую чёрную сучку». В 1966 году Нина отправилась в большое турне с Биллом Косби. В первом отделении он выдавал комедию, а во втором отделении Нина — музыку. Перед первым концертом тура муж Нины зашёл в гримёрку и увидел, как Нина наносит коричневый грим на свои волосы (она должна была выступать в белом платье и поэтому хотела, чтобы всё остальное было коричневым). Нина была в какой-то прострации: Энди попытался привести её в чувство, но она не узнавала мужа, называла его племянником и говорила, что он должен её слушаться, потому что она — Бабушка Мозес. Когда ему удалось успокоить её, она отыграла не только тот концерт, но и весь тур. Однако на протяжении всей поездки её не отпускали видения и галлюцинации, а по ночам она практически не могла спать. Весь следующий год она провела в полубессознательном состоянии, продолжая выступать, записывать песни и все остальные силы посвящая освободительному движению.
4 апреля 1968 года Мартин Лютер Кинг был убит. Начались протесты, в ходе которых были застрелены тридцать восемь протестующих и ещё двадцать тысяч человек арестованы. Убийство Кинга стало началом конца всего движения: мирные пути протеста умерли вместе с ним, и движение взялось за оружие, тем самым обрекая себя на полное поражение, так как выстоять в вооружённой борьбе против полиции и военных у них не было никакого шанса. Для Нины это стало последним аккордом её личной борьбы. Так как градус насилия в борьбе за равные права стал зашкаливать, белый истеблишмент также начал действовать активно. Нине не могли простить её радикальные высказывания и призывы браться за оружие, и музыкальная индустрия стала бойкотировать её и её пластинки. Она стала неудобной звездой для Америки, а Америка стала неугодной ей страной. В один прекрасный день она сняла своё обручальное кольцо и, не сказав никому ни слова, уехала из страны.
P. S.
Из Америки Нина улетела на Барбадос, где прожила несколько лет, не прикасаясь к музыкальным инструментам. После Барбадоса она прилетела в африканскую Либерию, где также не занималась музыкой, и где она, по её словам, обрела счастье и увидела Бога. После многих счастливых лет, проведённых в Африке, Нина переехала в Швейцарию, а затем во Францию, где безуспешно пыталась возродить свою музыкальную карьеру, однако в вопросах менеджмента она была профаном. Ей приходилось играть в маленьком обшарпанном клубе четырёхчасовые концерты за 300 долларов. Французы не могли поверить, что в таком месте может играть та самая великая Нина Симон, так что популярностью её выступления не пользовались. Когда она попыталась вернуться в США, в аэропорту её ждала налоговая полиция — ей выдвигали серьёзные обвинения по неуплате налогов. За финансы всегда отвечал её муж, который, будучи классическим копом, как оказалось, вёл очень мутную бухгалтерию — но так как на всех документах стояла подпись Нины, налоговая потащила в суд именно её. С горем пополам ей удалось разобраться с обвинениями, после чего она уехала обратно во Францию и поклялась, что ноги её больше не будет в Штатах. В 1987 году её песня «My baby just cares for me» с самого первого альбома, прав на который она по контракту лишилась, попала в рекламу духов «Шанель № 5». Так к Нине внезапно стала возвращаться популярность: Европа признала в ней мэтра. Нина умерла во Франции в 2003 году, ей было семьдесят лет.
