8 июня «пассионарный балаган» «Дефеса» — Псой Короленко, Алиса Тен, Ян Бедерман и Юлия Теуникова — в КЦ «Дом» на русском языке исполнят песни бразильского психоделического рок-сопротивления. В годы его расцвета в Бразилии творилось форменное безумие: старшее поколение и власти, мягко говоря, не были рады появлению так называемых тропикалистов, с чьим наследием теперь работает Короленко с коллегами. В начале 1970-х их арестовывали и пытали, так в тюрьму попали Рауль Сейшас и молодой Паоло Коэльо, которого в итоге отпустили как психически нездорового. Больше всех повезло Тому Зе, чьи песни исполнит «Дефеса»: его работы были настолько сложными, что цензура их просто не понимала. Перед концертом литературный критик и поэт Сергей Сдобнов зашёл на репетицию группы, чтобы поговорить о культурном каннибализме и судьбе эстрады.

Ровно полвека назад назад по Европе прокатились студенческие бунты и началась сексуальная революция. А в это же время в Латинской Америке против хунты выступали бразильские музыканты с портированным прямо из революционного Парижа лозунгом «Запрещаем запрещать» (по-португальски — Proibido Proibir). В честь круглой даты в московском клубе «Дом» в ансамбль «Дефеса» по инициативе музыканта Антона Аксюка соберутся максимально непохожие друг на друга артисты: хорошо известный многим акын и бродячий учёный Псой Короленко, поэт и рок-певица Юлия Теуникова, профессор интуитивного музицирования, режиссёр, мультиинструменталист Ян Бедерман и молодая певица Алиса Тен. Вместе они исполнят песни одного из важнейших бразильских композиторов Тома Зе и многих других.

— Как появилась идея исполнять психоделический бразильский рок полувековой давности в собянинской Москве?
Антон Аксюк: — Когда-то я собирался стать музыкантом, переиграл в 90-х в разных группах, потом занялся другими делами. Но музыка догнала: пару лет назад открыл для себя эту  бразильскую послевоенную волну. Сперва — Каэтано Велозо (это примерно второй человек после Папы Римского в Бразилии, моральный авторитет, огромный поэтище и композитор). Услышал его вещь «Запрещаем запрещать», перевёл текст, думал просто играть её под гитару — те мои опыты не выходили за рамки бардовского исполнения. Но потом стал копать дальше и так узнал о существовании Тома Зе (Tom Ze) — одного из главных тропикалистов, центральной фигуры музыкальной культуры Бразилии конца 1960-х.

Он по-настоящему грандиозен. И совершенно неизвестен у нас. Я понял, что если ничего не сделаю с этой новой для меня музыкой, то со мной что-то произойдёт. Постоянно хотел говорить об этих песнях со всеми. Наконец понял, что единственный способ пережить всё это — сделать проект: сыграть Тропикалию (и прежде всего — Тома Зе) на русском языке.

С Пашей (Псоем Короленко. — С. С.) я знаком с девяностых. Он сразу откликнулся и сказал «делаем». В какой-то момент появились и другие союзники: Юля Теуникова, Алиса Тен, Ян Бедерман и замечательные музыканты нашей группы. В бэнде есть как мега-профи, настоящие мастера, так и совсем юные ребята. Критерий был один — отклик на идею. С Алисой вообще интересно получилось. Я очень её люблю, радовался, что в Москве появилась такая чудесная вокалистка, и подспудно всегда держал её в голове. И вот, когда я искал на ютубе песни Тома Зе в живом исполнении, почти сразу наткнулся на кавер песни «Аугуста, Анжелика и Консоласан», который Алиса сделала со своими музыкантами. Сейчас эта «Аугуста» — один из наших хитов, дуэт Псоя и Алисы. Поётся на языке оригинала, так как текст настолько же прекрасен, насколько непереводим. Юля Теуникова — не менее любимая певица, она очень давно на сцене, я помню её ещё с группой «Город Макондо» в начале нулевых. Она совсем другая: очень мощная, ро́ковая, девушка «не смей меня игнорировать». А нам и нужны были две певицы с полярными характерами.

Мы хотели сделать именно сценический проект, а не альбом. Ведь права на все эти песни стоят дорого. Хотя, например, с музыкой Тома Зе проблем нет. Ему сейчас 81 год, он на пике творческой карьеры и весьма активен. Мы переписывались, и он не против переводов и исполнения своих песен. А вот компания Warner Music Russia  просит только за право перевести практически народную песню «Pisa na Fulo» (в нашем переводе — «Топай на цветы») тысячу долларов.

— А на концерте эти песни можно исполнять?
Юлия Теуникова: — Исполнять на концертах с оговорками можно. Никто за руку не ловит. Кажется, существует такое правило, что можно исполнять песни, не предупреждая правообладателей, на концертах с относительно небольшим количеством слушателей.

— Что происходило в музыкальной культуре Бразилии в 1960-х?
Антон Аксюк: — Если говорить о 1968 годе — это было время, когда Бразилия открыла для себя американскую и английскую музыку, открыла звук электрогитары. Всё началось с эстетических моментов: рок, молодое бунтарство, стиль жизни —  всё это наложилось на бразильскую политику и неспокойную атмосферу в латиноамериканском обществе.

Предпосылки возникли чуть раньше. В 1964 году произошёл военный переворот и появилась протестная песня как жанр. Первые авторы вышли из бедных регионов — сертанов (засушливых областей Бразилии). Кто-то перебирался в фавелы — трущобы больших городов, нынешние криминальные государства в государстве. Оттуда тоже шла музыкальная волна, и очень интересная.  Но это не был рок. Жанрово эти песни, как правило, — либо форро, либо самба, даже, может быть, босанова. Традиционные песни, просто с недовольными, часто яростными или трагическими текстами. Это похоже на песни протеста Аргентины, Испании, Кубы или Чили. Со своей бразильской мультирасовой спецификой, конечно.

— Когда исполнители протестной музыки стали популярными?
— Практически сразу. Они раскрутились благодаря Наре Леан. Она была звездой босановы, девочка из хорошей семьи, с тихим голосом. При этом она увлекалась и протестной песней. Бесстрашный человек, ходила в эти фавелы с гитарой, чтобы услышать, как бы это сейчас сказали, новые треки. С двумя такими авторами-исполнителями протестной самбы она сделала большое шоу в Рио, называлось это «Opinião» (Мнение). Аншлаговое шоу, при этом, как ни странно, проблем с цензурой того режима, 1964 года, у них не было, хотя они и критиковали власть за всю политику. Нара — великая маленькая женщина, она фактически родила Тропикалию.

Она вытащила из провинции наших героев. Эти будущие мега-звёзды — Каэтано Велозу, его сестра Мария Бетания, Гал Коста, Жилберто Жил и Том Зе — были в одной студенческой тусовке в Сальвадоре. В 1962 году они вместе сделали песенное шоу.  В 65-м их заметила Нара и пригласила Марию Бетанию к себе в Рио, дублёршей. У молодой Марии голос был, как у иерихонской трубы! Песни из «Мнения» звучали ещё более убедительно. Потом засветились и другие, началась экспансия, кто-то осел в Рио, кто-то в Сан-Паулу. И вот в 1967 году они пришли к электрическому звуку, стали делать новую музыку. За продюсирование отвечал великий Рожерио Дюпра, бразильский Джордж Мартин, он учился у  европейских академических композиторов. Именно он создал тропикалистский саунд — психоделические жужжащие гитары, мощные духовые, играющие часто поперёк ритма, и грохочущие шестидесятнические барабаны. Этот звук ни с чем не перепутать.

— А кто такие эти тропикалисты?
— Тропикалия — культурное движение 1960-х в Бразилии. Его представители вдохновлялись манифестом антропофагов. В 1928 году этот манифест был прочитан вслух Освалдом де Андраде, знаменитым бразильским поэтом. Главная идея манифеста в том, что Бразилия — культура каннибальская, она поедает все остальные культуры и из них создаёт своё искусство. Одна из позиций этого манифеста — «Ту пи ор но тупи». Тупи — африканская народность людоедов. Это фразы на грани каламбура переродились в бразильской музыке 1960-х. Например, в названии песни «Бат Макумба» соединяются летучая мышь (конкретно — Бэтмен) и дремучее негритянское колдовство. Строчки этой песни сокращались и удлинялись, и текст в написанном виде превращается в рот Пакмана, поедающего всё вокруг.

Bat Macumba ê ê, Bat Macumba obá
Bat Macumba ê ê, Bat Macumba oh
Bat Macumba ê ê, Bat Macumba
Bat Macumba ê ê, Bat Macum
Bat Macumba ê ê, Batman
Bat Macumba ê ê, Bat
Bat Macumba ê ê, Ba
Bat Macumba ê ê
Bat Macumba ê
Bat Macumba
Bat Macum
Batman
Bat
Ba
Bat
Bat Ma
Bat Macum
Bat Macumba
Bat Macumba ê
Bat Macumba ê ê
Bat Macumba ê ê, Ba
Bat Macumba ê ê, Bat
Bat Macumba ê ê, Batman
Bat Macumba ê ê, Bat Macum
Bat Macumba ê ê, Bat Macumba
Bat Macumba ê ê, Bat Macumba oh
Bat Macumba ê ê, Bat Macumba obá

Псой Короленко, который всё это время сидел рядом и молчал: 
— Сейчас же Петровский пост. Он ведь не про то, что кто-то не должен есть мясо. Самое главное — не есть людей. Тропикалисты, по сути, трофеизируют культурные дискурсы и артефакты. Происходит анонимное оцерковление культуры. Тропикалисты идейно оказываются в связке с русским скоморошеством, но при этом и с конформистами. Я бы назвал их радикальными гуманистами — РАДГУМ.  

Антон Аксюк: — К 1968 году в Бразилии стали активно работать медиа, появилось профильное ТВ для музыкантов — трибуна для антропофагов.

— Вряд ли это движение сразу все полюбили?
— Это точно, они вызывали неприятие не только у властей, но и у старшего поколения, даже у исполнителей босановы, хотя те по сути были такие же новаторы, привившие в своё время самбе джазовые мотивы. Но серьёзные гонения начались в конце 1968 года, когда пошла волна гражданских протестов против хунты. Надо сразу сказать, что левое сопротивление и тропикалисты — это не одно и то же. Тропикалия — богема, которая играет клёвую музыку, пишет замороченные стихи, носит модные шмотки. Ну и плюс, конечно, они были просвещенные добрые молодые люди, за всё хорошее, против всего плохого. Их революционные песни появились как ответ на действия бразильской хунты в конце 1960-х, в ответ на цензуру.  В итоге хунте стало всё равно: тропикалисты или левые протестуют. Начались аресты, вышло постановление, разрешающее допросы с применением пыток. Каэтано и Жилберто Жила арестовали и выслали из страны. Год они провели в изгнании. Каэтано осел в Лондоне, Жил — в Париже. Режим был жёсткий. Другим музыкантам доставалось сильнее: Рауля Сейшаса, друга Паоло Коэльо, в начале 70-х поймали на попытке организовать в лесах кроулианскую общину. Их арестовали, пытали током несколько дней. Рауля выслали из страны, Паоло выпустили как психически нездорового. Тому Зе, самому левому из тропикалистов, повезло. Он писал такие сложные тексты, что цензура их просто не понимала.

— Движение Тропикалии сейчас существует?
— В начале 1970-х Тропикалия заканчивается и уже не является гражданским протестом. Торквато Нетто, один из представителей движения, прекрасный поэт и журналист, один из идеологов Тропикалии, после арестов эмигрировал, а вернувшись на родину, не смог работать под давлением и покончил с собой. Тогда многие люди просто пропадали. Сейчас, когда в Бразилии поднимается вопрос «А не вернуть ли нам хунту?», то вывешивают список пропавших без вести людей. Но проиграв таким образом, Тропикалия победила в контексте культуры. Она полностью изменила латиноамериканскую музыку. Сделала её гораздо более шумной, сложной, сексуальной. Антропофаги съели Вудсток и породили новое — счастливое и умное национальное искусство, живое и развивающееся.

Те тропикалисты (кроме Тома Зе — он всегда сам по себе, этим и прекрасен) сейчас — крёстные родители бразильской популярной музыки. Марию Бетанию народ называет «Пчелиная матка» — она как великая и немного пугающая царица. Жилберто Жил совсем недавно ещё был министром культуры, Гал Коста — то же, что Алла Пугачёва у нас, а Каэтано — это Каэтано.

Псой Короленко добавляет: 
— Сегодня в современной русской клубной и фестивальной культуре, как говорил наш товарищ Вова Кожекин, активно идёт «тёплая волна», в которой соединяются этно-рок и song writer. Если задуматься о 1960-х, то можно сказать,  что это был иногда наивный, иногда слишком ювенильный протест. Тогда исполнители вели диалог с революцией, теологией освобождения. В это время в СССР, конечно, была другая музыка — бардовская песня и удивительная эстрада: Майя Кристалинская, Анна Герман, Жанна Бичевская.

У нас есть свой андеграунд, постдадаистский. Например, синтез  авангардной поэзии и бардовской песни — творчество Алексея Хвостенко. Том Зе в какой-то мере — бразильский Хвостенко.

— Вы постоянно работаете с культурой разных времён, что вам это дает?
— Когда мы обращаемся к историческим периодам прошлых лет, то интегрируем языки и жесты тех времён, творческий и духовный опыт в нашу современную ситуацию. Прежде всего в художественную, ведь мы занимаемся искусством. Мы часто работаем  с контекстами, идущими из прошлого. Например, у нас есть проект — философское кабаре «Русское богатство», мы исполняем песни по мотивам стихов Серебряного века. Совместно с Юлией Кабаковой мы исполняем песни Новеллы Матвеевой. Мы исполняем эстрадные песни в контексте камерной классической музыки, условно у нас Кристалинская встречается с Шубертом. И ведь сама Новелла Матвеева — ровесница Тома Зе.

Я начал заниматься их песнями в 2016 году, Новеллы Матвеевой уже не было в нашем физическом мире. Я два раза бывал на концертах Тома Зе в Нью-Йорке, он настоящий артист, но и в каком-то смысле скоморох, юродивый, шаман нашего времени и шоумен. Он как-то удивил меня каламбуром. Сделал вид, что плохо говорит по-английски, и стал произносить слова, которые примерно одинаково звучат на разных языках, например importante/important. Он представил песню «Малышка Иисус» — наивную народную молитву — по-английски: это один сплошной каламбур. Для нас очень важно то, что под маской простоты скрывается тонкий поэт минималистских форм. Бо́льшую часть переводов бразильской поэзии для нашего концерта делает Антон, но  и я немного перевёл. В них я нахожу то, что мне близко, — фольклор и барочность. Я избегаю слова «постмодернизм», но можно говорить о постмодернизме в хорошем смысле.

Антон Аксюк — первый музыкант, с которым мне в жизни приходилось репетировать и играть на  сцене. В середине 90-х мы создали проект «Нечеловеческая музыка» и пели в основном мои песни. Но ещё мы пели программу из песен Ива Монтана, ремейк его знаменитого концерта 1957 года в Москве. Тогда мы вообще ничего не переводили, чтобы слушатели могли  задуматься о разных гранях советскости, эпохе шестидесятых в культуре.

При этом мы против ностальгии, наши проекты и музыка — не ностальгия. Я процитирую коллегу Дэниэла Канна: работа с прошлым связывает нас с актуальным временем, с настоящим днём. По сути, наши проекты направлены против времени.