Безупречная рубашка, пиджак, джинсы, стильные туфли и никаких носков. Он боялся вульгарности и делал маникюр, любил изысканные вещи (в спальне у него хранилась коллекция сексуальных игрушек китайских императоров древности, а центром коллекции было вагинальное яйцо из панциря черепахи с начинкой из текучей ртути) и духи XIX века. Он хотел жить во времена дадаистов, чтобы подвергнуть всё тотальному высмеиванию и цинизму. С дадаистами он бы смог стать значительным художником, а во Франции середины прошлого века пришлось стать музыкантом — выставлять себя на продажу. Музыкантам в ночных парижских кабаках он щедро давал на чай и любовно называл их такими же шлюхами, как и он сам. «Я проститутка, но не роскошная, не дневная», — приговаривал он и писал новую песню для очередной смазливой французской поп-звезды. Протестуя против высоких налогов, он сжег три четвёртых 500-франковой купюры, наглядно продемонстрировав, сколько ему остаётся от его доходов после мздоимства правительства. Купюра оказалась фальшивой, а он — был самым настоящим Сержем Генсбуром.

«Я, сударь, наряжаюсь в человека, чтобы быть ничем»

Иосиф Карлович Гинзбург, отец Сержа,  родился в Харькове, учился в консерватории Санкт-Петербурга, женился на Ольге в Феодосии — а в 1919-м бежал в Париж. Отец Люсьена (так Сержа назвали при рождении) по утрам играл дома на пианино: от Баха до мелодий Коула Портера музыка сопровождала Сержа с самой колыбели. Когда сын подрос, отец обучил его игре и всячески поощрял его занятия музыкой. Несмотря на это, со временем Серж стал тяготеть к живописи, и отец отдал его в художественную школу. Жизнь художника, хотя и казалась сначала сплошной романтикой, не сулила никакого барыша в обозримом будущем. По совету и с содействием практичного папаши Серж решил зарабатывать на жизнь музыкой и играть в кабаках. Он писал песенки в духе Бориса Виана, который был не только хорошим писателем, но и выдающимся шансонье — но ранние песни и альбомы Генсбура не привлекали к себе внимания и скверно продавались. Серж дружил с Жаком Брелем и Жюльетт Греко, чья популярность росла не по дням, а по часам — но публика никак не могла свыкнуться с его внешностью и отказывала ему в статусе кумира. В его облике безобразие, действительно, было изобильным: по бокам покрытой непослушными курчавыми волосами головы в разные стороны торчали крупные уши, рельефный лоб запинался о набухшие от алкоголя печальные еврейские веки, а посреди этого пиршества неправильных черт возвышался один из самых горбатых носов в истории эстрады. Тогда Серж решил, что раз он не вышел фасадом для поп-звезды, то пойдёт в обход и будет писать песни для других исполнителей. «Если я напишу двенадцать прекрасных, безупречных песен, из двенадцати две пойдут на радио, а остальные десять никто не заметит. Но если сделать двенадцать песен для двенадцати разных певцов, все двенадцать станут хитами», — такой простой математический расчёт не подвёл Генсбура, и очень быстро он действительно разбогател на написании песен для смазливых молоденьких певиц и актрис.

Первый серьёзный успех пришел к Генсбуру в 1965 году. Его песня «Poupée de cire, poupée de son» в исполнении 18-летней Франс Галль, представлявшей Люксембург, выиграла конкурс Евровидения. Когда его спрашивали, что ему принесла эта песня, он честно отвечал: 45 000 000 франков! Но была и проблема: пока Генсбур оставался малоизвестным певцом-исполнителем, за ним сформировался шлейф романтического культурного изгоя-одиночки, слегка трагичного маргинала, который не стремится кому-то понравиться. Когда его песни стали звучать в каждом доме, от этого утончённого образа камня на камне не осталось. Следующим хитом для Галль стала песня Сержа «Les Sucettes» («Леденцы»): Серж заставил 18-летнюю певицу, выглядевшую совсем подростком, признаваться в любви к конфеткам, между строк подразумевая любовь к оральному сексу. Это зрелище одновременно понравилось Франции и возмутило общественность, разразилась серия скандалов, в результате которых Галль на несколько лет пришлось сойти со сцены. Генсбур зато нашёл свою золотую формулу: скандал и провокация помогают продавать музыкальный товар втридорога и при минимальных затратах привлекают внимание даже тех, кому на музыку откровенно наплевать.

Однажды в пятидесятых Генсбур стащил ключи от парижской квартиры Сальвадора Дали, пока тот был в Испании, и чпокал свою подружку в роскошных интерьерах с картинами самого Дали, Хуана Миро и Пауля Клее. Когда Серж разбогател, он покрасил стены своего дома в чёрный цвет того же оттенка, что был в парижских апартаментах Дали. Его спрашивали: «Чёрные стены — это признак вашего пессимизма?» — 

«Ни в коем случае! Это строгость!»

Генсбур отлично понимал, что вся современная музыка вяло плетётся за американской и английской, и хотел найти формулу чисто французской музыки. Он не стремился вслед за «Битлз» и компанией петь о том, как влюбляются и расстаются тинейджеры, вместо этого он пел и писал песни о настоящей любви взрослых: об интрижке с женой приятеля или соседа, о нимфетках и запретном сексе, о самом акте совокупления. Пожалуй, самой известной песней Генсбура стала песня «Je t'aime... moi non plus». Публика была очарована формулой любви «я тебя люблю, я тебя тоже нет», но ещё сильнее на неё воздействовали звуки женского оргазма, раздававшиеся под конец песни. В 1967 году Генсбур закрутил роман с главной красавицей того времени, актрисой Бриджит Бардо. Их отношения продлились меньше года, так как Бриджит как-никак была замужем за другим, однако коренным образом повлияли на карьеру Сержа. Мало того что благодаря Бардо он написал самую известную любовную песню о женском оргазме — за счёт этих отношений Генсбуру удалось приобрести культовый статус в глазах французов. Публике больше не надо было ломать голову, представляя, как выглядели Красавица и Чудовище — достаточно было взглянуть на эту парочку.

«Как-то мы с Бриджит Бардо обедали, и за обедом я напился, вполне сознавая, что делаю. Она назавтра позвонила мне и спросила, почему я так поступил. Я отмалчивался — типа „я был сражён твоей красотой“. Она сказала мне: „Напиши мне самую прекрасную песню, какую сможешь выдумать“. Ночью я написал песни „Бонни и Клайд“ и „Je t'aime, moi non plus“». По легенде, во время записи звуков женского оргазма для «Je t'aime, moi non plus» Генсбур и правда занимался со стонущей Бардо сексом в будке звукозаписи. Из уважения к своему супругу Гунтеру Заксу Бардо запретила пускать песню в широкий оборот, поэтому Сержу впоследствии пришлось перезаписывать трек уже с другой стонущей вокалисткой. Расставание с главным секс-символом шестидесятых переживалось Генсбуром болезненно: ему казалось, что он упустил любовь своей жизни, и вся Франция теперь знала, что его отвергли и разбили ему сердце. Но хандра длилась недолго. Культовый статус ждал новых подтверждений, и Серж с головой погрузился в свой новый проект — роман с Джейн Биркин, молодой английской актрисой, чьим стонам и высокому голосу было суждено заменить Бриджит Бардо.

Психоделический рок-н-ролл, наркотики, мини-юбки, всплеск интереса к моде (и моделям), сексуальная революция и жизнерадостный гедонизм — таким был Свингующий Лондон, на фоне которого начинала свою кинокарьеру Джейн Биркин. 

Генсбур презирал наркотики, предпочитая им системное пьянство. 

За женщинами в коротких юбках он любил наблюдать (особенно когда они садились в такси), но сокрушался, что они, увы, не могут рассуждать, как девушки ХIX века. С Биркин он познакомился на съёмках фильма «Слоган» и, по своему признанию, сначала посчитал её «серой мышью» и «каким-то несчастьем» — видимо, после Бардо чувство прекрасного у него слишком обострилось. Биркин, в свою очередь, тоже не особо впечатлилась Генсбуром, который держался куда более робко, чем того требовал его образ негодяя-любовника. Но со временем парочка присмотрелась друг к другу и отправилась на первое свидание. Генсбур показал Биркин все прелести ночного Парижа: в каждом кабаке каждый музыкант знал Сержа и обменивался с ним любезностями, для них пели и плясали цыгане, шампанское лилось рекой. Под утро они добрались до отеля, в котором Сержа тоже сразу узнали и дали ему ключи от «его обычного номера», а когда Джейн вернулась из ванной, то обнаружила, что шансонье храпит на кровати, свесив ноги на пол. Джейн не растерялась, сходила в ближайший музыкальный магазин, купила пластинку с песнями, которые особо запомнились им в эту ночь, вернулась в номер, засунула эту пластинку Сержу между пальцев ног и поехала спать домой.

В начале романа Генсбур-Биркин Сержу было сорок, а Джейн — двадцать два. Парочка сразу попала в центр внимания прессы и телевидения, особенно после того как Джейн перепела партию Бардо в «Je t'aime, moi non plus». Наконец попав в широкую ротацию, песня вызвала настоящий фурор и очередную волну возмущения Генсбуром: его критиковали и за чрезмерную откровенность и натуралистичность, и за то, что Генсбур опять заигрывал с темой Лолиты и заставил Биркин петь о чувственном тоненьким, практически детским голосом. Пара с завидным постоянством появлялась на телевидении и почти каждую ночь кутила в самых модных парижских ночных клубах. Генсбур получал удовольствие в компании молоденькой красотки и с радостью поощрял её откровенные наряды и обнажённые фотосессии: раз малышка такая красивая, пускай любуются — приговаривал он. Генсбур и Биркин снимали совместные клипы, в которых всегда выставлялась напоказ сексуальность Джейн: для клипа на композицию «Decadance» они даже придумали специальный медленный танец — когда кавалер разворачивает даму к себе спиной, всем телом прижимается к ней и ласкает её, одновременно позволяя всем окружающим любоваться своей спутницей. Французское понимание свободной любви захватывает дух и в наше время: не зря американец Генри Миллер, прославившийся своей эротической прозой, набирался сексуальной грамотности именно в Париже. В отношениях с Генсбуром Джейн сравнивала себя с воздушным шариком на ниточке: мальчик даёт шарику свободно летать над головой, но никогда не выпускает ниточку — иначе Джейн, по её словам, улетела бы и потерялась. На что Генсбур отвечал: «Как только она станет популярнее меня, она меня бросит!»

«Ночью, с двух до четырёх, когда мне удаётся лечь, меня всё время одолевают мелодии»

Несмотря на скандальную славу и глупые популярные мелодии, принёсшие ему состояние, Серж Генсбур был одним из самых значительных, если не самым значительным, музыкантом второй половины ХХ века во Франции. Речь идёт в первую очередь о его сольных альбомах, в которых на протяжении своей карьеры Генсбур переосмыслил целый скоп музыкальных направлений: джаз, мамбо, шансон, поп, йе-йе, рок-н-ролл, регги, диско, новую волну и фанк. Настоящей жемчужиной его дискографии стал концептуальный альбом, записанный с Джейн Биркин в 1971 году, — «Histoire de Melody Nelson». Фанковая барабанная линия из этого альбома стала культовой, воспроизводилась и семплировалась десятками музыкантов и, по признанию музыкантов из Massive Attack и Portishead, во многом повлияла на становление такого направления, как трип-хоп. На большей части альбома Генсбур даже не поёт, а спокойным бархатным голосом рассказывает вызывающую и одновременно красивую историю в духе «Лолиты» Набокова. Музыка «Melody Nelson» подчинена минималистической строгости, гитара и орган следуют не столько ритму барабанов, сколько вкрадчивому басу, на котором играет Херби Флауэрс.

Ночь. Утомлённый жизнью мужчина за сорок едет по дороге в своём «Роллс-Ройсе» Silver Ghost 1910 года выпуска. Он размышляет о «Духе Экстаза» — фирменной статуэтке, украшающей капот его дорогого автомобиля: «Принцесса теней, проклятый архангел, современная Амазонка»... Неожиданно он чувствует, что его машина ударила что-то, останавливается и видит крутящееся колесо велосипеда, лежащего на земле, а за ним — рыжую девушку с задравшейся юбкой. Они знакомятся, и оказывается, что девчонку зовут Мелоди Нельсон, она четырнадцать раз видела осень и пятнадцать — лето, и не знала ни одного мужчины до водителя «Роллс-Ройса». У пары завязывается роман, разочарованный мужчина, жаловавшийся на то, что «солнце светит редко, а счастье и того реже», находит забвение в руках Мелоди. В песне «L'hôtel particulier» герой приводит Мелоди в храм любви. «Между голыми рабами, вырезанными из чёрного дерева», «под зеркальным потолком» торжественное и слегка трагическое посвящение в тонкости любви перетекает в буйство плоти на треке «En Melody». Мелоди стонет, взвизгивает, дурашливо смеётся, гитара и барабаны выдают самый энергичный музыкальный рисунок на всём альбоме. Но неожиданно всё обрывается — Мелоди оказывается на загадочном ночном самолёте, и автопилот машины совершает фатальную ошибку, Мелоди умирает. У слушателя остаётся тягостное ощущение: кажется, что несчастный случай с Мелоди — всего лишь циничный расчёт героя на «Роллс-Ройсе». Он убил её, потому что только так их любовь может остаться в вечности, не затронутая проблемами грязного мира, в котором «почти не светит солнце». Последняя композиция, «Cargo culte» — реприза первой песни, открывающей альбом. Герой снова едет в своём «Роллс-Ройсе», звучит та же музыка, что и в начале, но теперь более насыщенная: бас и электрогитара будто рассказывают историю Мелоди, о которой в начале альбома они ничего не знали, а на заднем плане звучит ненавязчивое хоровое пение. Голос Генсбура говорит о племени, живущем в джунглях Новой Гвинеи: они мечтают научиться сбивать грузовые самолёты, пролетающие над их селениями, но всё, что они могут сделать — это плевать по самолётам из своих духовых трубок. «Где ты и твоё сломленное тело, Мелоди? Оно украшает архипелаг, в котором живут сирены? Или свисает с грузового самолёта, чьи сирены уже замолчали? Ты осталась?» Герой дальше едет в ночь, смакуя трагическую мысль о том, что Мелоди уже не вернётся.

Эротическое напряжение между любовниками в реальной жизни вылилось в музыку альбома «Histoire de Melody Nelson». Генсбур рассказал свою версию отношений с Биркин — он и был тем самым утомлённым зрелым мужчиной на «Роллс-Ройсе». В юности, когда у Сержа пропали иллюзии насчёт того, что он может стать поп-звездой, он решил, что разбогатеет и купит себе «Роллс-Ройс». Достаточно быстро он действительно обзавёлся деньгами, купил машину и стал известным, но так и не избавился от юношеского разочарования от неудавшейся карьеры художника и певца. Подарок судьбы в виде девочки ангельской красоты, случайно попавшейся на пути его карьерного роллс-ройса, вдохнул в Генсбура новую жизнь. Альбом «Histoire de Melody Nelson» вышел в 1971 году и в этом же году Биркин родила Сержу дочь — Шарлотту Генсбур. Шарлотта стала известной актрисой благодаря фильмам Ларса фон Триера «Антихрист», «Меланхолия» и «Нимфоманка». Лицом, телом и образом она как нельзя лучше воплощает дух Сержа Генсбура — материализованная музыка настоящего маэстро. Серж и Джейн прожили вместе тринадцать лет и никогда не были официально женаты. Распад их отношений был драматичным: Джейн рассказывала об алкоголизме Сержа, когда он по десять минут не мог попасть ключом в замочную скважину, а она в это время от бессилия билась головой в дверь. Сам Генсбур отмечал, что со временем стал напоминать себе «месье Биркин», отчаянно желая «присоединиться к Джейн в переживаемом ею стрессе славы» и снова быть в центре внимания. Так или иначе слава и скандалы не покидали Сержа до конца его дней, а когда он умер, президент Франции Франсуа Миттеран сказал о Генсбуре: «Он был нашим Бодлером, нашим Аполлинером... Он поднял песню на уровень искусства» — ничего нового для Сержа, который с самой юности знал, что он велик и ужасен.