Что смотреть на Beat Weekend

Инстаграм как такой мир, где правят жопы и их люди, где все тащат нас за руку куда-то в лес или на пляж, где всё ненастоящее, где для селфи надо полтора часа краситься, постить можно только в девять тридцать, а популярным девочкам в директ сыпятся пенисы и угрозы расправы. Зато где-то там есть цифра 500К и личный бренд.

Ну или такой мир, где бедовый парень Хамза из гетто находит в сети видос с русскими руферами, понимает, что почему-то в Нью-Йорке никто не постит в инстаграм свои ноги в воздухе на высоте четверти километра над землёй, начинает снимать, становится знаменитым фотографом и в 17 не знает, куда девать пачки денег от Канье.

Ну или когда ты просто сельский интроверт, тебе вообще не нужно полмиллиона подписчиков, тебе и двести многовато, тебе бы вообще на квадрике покататься в лесу, обнять маму, а потом просто полежать на том батуте с надорванными пружинами, просто немножко полежать, и больше никогда не пугать маму зрачками в два пятака и руками, вскрытыми от локтя до запястья.

Кажется, тем «Social animals» и хорош, что вроде начинаешь его смотреть как такую энциклопедию инстаграма, но уже где-то к середине понимаешь, что фильм скорее про очеловечивание миллениалов. Поколение, которое дохера себе думает, всё время ноет и из последних сил пытается выглядеть клёво прямо во время панической атаки, в фильме про социальную сеть выглядит настолько родным и понятным, что, кажется, вся эта лента — одна большая успокоительная эсэмэска родителям. Не, пап, всё не ок. Мне 17, я что, психопат что ли, чтобы у меня в семнадцать было всё ок? А папа такой читает и говорит про себя: ох, ну ладно, всё слава богу.

Наверное, так и должно было случиться, или это просто моё магическое сознание, но фильм о Depeche Mode не зря попался в программе Beat Weekend именно сейчас и мне. Те 80-е, о которых рассказывает кино, в которые случился триумфальный концерт, я знаю лишь по рассказам старшего брата, но именно Depeche Mode считаю важной для себя группой. Лет пять назад я окончательно разобрал на молекулы песню Useless, которая максимально точно воспроизводит звук душевной боли силами Флетчера ровно на словах «it’s beginning to hurt», и до сих пор нахожу этот простейший приём с синтезаторами гениальным. Так вышло, что я переслушиваю её и сегодня и после просмотра фильма пытаюсь представить, как тот подросток в белых джинсах «как у Гана» слушал бы её в годы, когда она была ещё свежа, то есть лет десять спустя после того важного концерта. Как бы он её понял? Понял бы он её так же, как и я? Больше того: слушал бы он её так же, как и я сегодня? Есть подозрение, что да, и неважно, страдал он от неразделённой любви и присущих любому подростку неразрешимых проблем бытия в микрорайоне Царицыно или где-то ещё.

Лет в 12 я единственный раз встал на скейт своего троюродного брата. И сразу же упал. После этого скейтеры всегда казались мне отмороженными и безответственными. Они забираются на рампу, чтобы съехать с неё и снова забраться наверх. Сизифа, кажется, наказали чем-то подобным, но скейтеры делают это по собственной воле. Более того, единственная рампа, на которой мне удалось потусить, была заблёвана «Страйком» и «Ягуаром». Герои «Skate kitchen», однако, курят марихуану, и у них таких проблем не возникает.

Этот фильм — архетипический сюжет о блудной дочери. Говорить о «сыне» про фильм, где значительное время героини рассуждают о месячных, гендере и трансформации подростка в женщину, конечно, неуместно.

Камилла не хочет взрослеть. Она ведёт двойную жизнь: для матери она в библиотеке, а на самом деле — в окружении подружек, которые курят косяк. Ей кажется, что только на скейте она может въехать в настоящую жизнь, а сейчас она живёт какую-то не свою.

В основе фильма — реальная история девушек-скейтерш из Нью-Йорка. Проблемы героев «Skate kitchen» вполне обыденны: они не борются с вселенским злом, а пытаются выяснить, какие мальчики (или девочки) им нравятся, и как настоящие подростки-миллениалы делают из этого вселенскую драму.

Однако то, о чем мечтала Камилла, разобьётся о реальность, похоть и агрессию. И только осознав, что такое предательство и равнодушие, и не избавившись от «одиночества в комнате, полной смеющихся людей», Камилла поймёт, как собрать себя воедино.

Я далёк от изобразительного искусства и не фанат фильмов, которые состоят из воспоминаний друзей и знакомых. Сперва я ждал салат из интервью и архивных фото, с тёплыми словами о великом творце, дорогом коллеге, преданном друге и прекрасном семьянине. Всё это, конечно, есть, но отходит на второй план, ведь Сара Драйвер сняла кино про Баския, в котором ты весь час с небольшим думаешь не о художнике, а об ободранной стене города, вдоль которой он идёт. Нью-Йорк 70–80-х — чудное место, чтобы замёрзнуть на улице, записать би-боп альбом, умереть от передоза, прославиться и стать художником. Баския удалось собрать полный набор.

В фильме он, как супергерой, появляется то тут то там, раскрашивает чужую одежду, спит в подворотне, спит со всеми подряд, раздаёт интервью направо и налево и ужасно мотивирует своих друзей и знакомых, а сейчас — галеристов, модельеров, режиссёров и художников. Но тонкости биографии оставляем ценителям.

Весь фильм я сидел и смотрел на эпоху, когда зарождался хип-хоп. На фоне стремительного роста популярности художника проходят богемные вечеринки и андеграундные выставки, всё ещё стреляет мафия, во дворе на куске линолеума кто-то крутит «гелик», а из бумбокса доносится незамысловатый биф. Всегда хотелось жить в такой, со стороны, романтичный период. «Американские 90-е»: дух свободы и расцвет культуры в финансовый кризис. Чё, пацаны, художник должен быть голодным?