Независимый международный фестиваль документального кино — ДОКер — был создан в 2011 году. За шесть лет он успел основательно окрепнуть и раскрутиться, перебравшись из «Домжура» в «Октябрь». Организаторы выбирают самый интересный док по всему миру, устраивая премьерные показы для московского зрителя. ДОКер привозил фильмы из Германии, Чехии, Бельгии, Сербии, Италии, Польши, Голландии, Эстонии, Литвы и США. Для многих зрителей это было настоящим культурным потрясением: возможность соприкоснуться с проблемами, которые мучают людей на других континентах, погрузиться в неподдельную реальность, увидеть совсем других людей, отличающихся религией, расой, целеполаганием, но совсем таких же, как мы, по своей сути. Мы поговорили с организаторами фестиваля Ириной Шаталовой и Настей Тарасовой о том, что показывают на ДОКере с 18 по 23 мая.
Чем ДОКер принципиально отличается от других фестивалей документального кино в России?
Ирина: Фестиваль в Екатеринбурге показывает фильмы, созданные в России, странах СНГ и Балтии. «Артдокфест» берет в конкурсную программу только фильмы российских авторов или же снятые на русском языке. «Флаэртиана» принимает в программу картины, развивающие эстетику Роберта Флаэрти, заложенную им в картине «Нанук с Севера». И так далее. У «ДОКера» подобных ограничений нет — он принимает заявки из любой точки мира, на любом языке, любого метража, любой эстетики и тематики.
Настя: Впрочем, как нет их и у любых других известных крупнейших зарубежных фестивалей документального кино. Они для нас в этом плане ориентиры. И потом на «ДОКере» сугубо профессиональные номинации — и лучший монтаж, и лучшее изображение, и лучший звук — такого тоже на других российских документальных фестивалях не встретишь. И, соответственно, работает профессиональное международное жюри.
Много ли российских фильмов претендует обычно на участие в ДОКере и почему так мало оказывается в программе?
Настя: Ежегодно мы смотрим порядка двухсот-трёхсот российских фильмов. А вместе с зарубежными — две тысячи фильмов в год. И то, что попадает всего несколько российских — совершенно пропорционально количеству отсмотренных и попавших в конкурс зарубежных картин. Здесь всё справедливо. Было бы странно, если бы международный конкурс наполовину состоял из российских фильмов.
В этом году будет четыре фильма из России, что для ДОКера — немало. Два из них посвящены пути («Дорога», «Плацкарт»), один «Шэнэхэнская царица» — о поиске бурятской певицы своего предназначения и один — социальный «Рабочий поселок». Почему были выбраны именно эти фильмы? Намеренно ли ДОКер игнорирует острые социальные или политические реалии, или это совпадение и на актуальные темы просто не снимают хорошего кино?
Настя: Вот вы назвали сейчас четыре фильма и даже каждому дали определение, потому что они очень разные. Даже если два из них посвящены дороге, то по форме, воплощению и подходу они сильно отличаются. Но при этом все эти фильмы сделаны на высоком уровне, даже если этот уровень дебютный. И их нельзя назвать не актуальными, поскольку они говорят о сегодняшнем дне. Мы бы с удовольствием показали высококлассный российский политический, допустим, памфлет, но увы, всё, что делается «на злобу дня» в нашей документалистике, имеет чересчур низкий уровень. Приходится смотреть довольно большое количество одинаково собранного, так называемого «политического кино» и иногда создается ощущение, что его делает один и тот же человек. Как такое кино может повлиять на зрителя и зачем оно в таком виде нужно — иногда вызывает вопрос. И вообще, мы нацелены на то, чтобы люди лучше стали понимать другу друга благодаря культуре, а не на то, чтобы они стали при помощи нашего фестиваля разбираться в политике.
Фильмы, представленные на фестивале, сняты, в основном, молодыми режиссёрами. Документалисты старого поколения снимают менее интересные фильмы, чем их юные конкуренты?
Настя: Это не совсем так. И в этом году в фестивале участвует много опытных и не совсем молодых авторов, и в прошлые годы тоже. Например, Дамьан Козоле — один из наиболее известных словенских режиссеров, член Европейской киноакадемии, или прославленный перуанский режиссер Хавьер Коркуэра, или Михаэль Пальм, который уже около двадцати лет преподает в Венском Университете искусства.
Ирина: И потом важно учитывать, что молодые авторы всегда более активные. Они больше снимают, чаще стараются заявить о себе. Это опять же адекватная пропорциональность — когда много молодых попадают на конкурсы. Классиков всего несколько. А учеников классиков могут быть десятки и сотни. Это математика.
Почему фильмов мэтров русской документалистики (Лисаковича, Мирошниченко, Караджева и других) никогда не бывает на ДОКере?
Настя: На нашем фестивале пока нет российского конкурса, нет ретроспективных программ, потому что на это пока нет денег и ресурсов, а в международный конкурс попадает, как мы уже сказали, очень мало фильмов и все они должны иметь статус российской премьеры. Те режиссёры, которых Вы назвали, надеемся, поддерживают нас в наших начинаниях, но при этом не бегут к нам, чтобы устроить у нас свою премьеру.
Ирина: Но если говорить в целом о проекте «ДОКер», а не только о фестивале, то мы регулярно приглашали наших классиков на показы и обсуждения. Например, мы устраивали московскую премьеру фильма Валерия Соломина «Дни будущих Будд» или показ «В темноте» и последующую встречу с Сергеем Дворцевым.
Какие самые популярные темы для документального кино сейчас, а какие, по вашему мнению, несправедливо обойдены вниманием?
Настя: Есть много тем, которые повторяются из года в год. Часто документалисты из-за того, что видят мало фильмов своих коллег, снимают на одну и ту же бесконечную тему. Ну, то есть не совсем на одну, конечно, — существует несколько тем, на каждую из них можно посмотреть фильмов пятьдесят в год. Например, фильмы про рыбаков.
Море и рыбаки не дают покоя документалистам от Азии до Западной Европы. Но это и понятно. Это визуально красиво и романтично. И, кстати, два фильма на около эту тему есть в сегодняшнем нашем конкурсе — но это значит лишь то, что они достигли в ней совершенства.
Сложно сказать, какие темы обойдены вниманием. Всегда стараешься выбрать в программу такие фильмы, которые обладают большинством важных критериев для выбора. И редкость темы — один из них. Но всегда можно сказать, что мало снимают про секс — никогда не ошибешься. Хотя и фильм на эту тему добыт для участия в нашем конкурсе.
Может ли крутое документальное кино быть бессюжетным?
Настя: Сюжет всегда есть. Сюжет — основа всего. Это ведь некая последовательность эпизодов, описание чего-то в определенном порядке. А в таком синтетическом искусстве как кино — это зачастую и просто предмет изображения. Когда вам кажется, что сюжета нет, но вы смотрите фильм от начала до конца не отрываясь, — это самый прекрасный сюжет, который может быть.
Существует ли сегодня экспериментальное документальное кино? В какую сторону движется этот эксперимент?
Настя: Я бы не делила экспериментальное кино на документальное и не документальное. Это всё же иное направление в кино. Там как раз может смешиваться что угодно и как угодно, актёры вместе с реальными людьми и ошмётки от сухих крыльев бабочек по краю перфорации. А эксперимент в документальном кино бесконечен — поскольку речь в нём всегда идёт о человеке, так или иначе. Этот опыт бесконечен, как сам человек, а следовательно и эксперимент не имеет границ и всегда движется в одну и ту же сторону — в сторону человека.
Что может стать с самой формой через пятьдесят лет?
Настя: Я документалист, отнюдь не фантазёр. Поэтому, думаю, что всё будет происходить так, как будет развиваться сам человек. Если он будет способен выйти за свои собственные рамки и стать полиэкранным, владея телепортацией — не сомневайтесь, документалисты поспешат за ним, и им не важно будет в этот момент, назовут ли их кино экспериментом и как это отразится на зрителе.
Ирина: Думаю, через пятьдеят лет кино будет окончательно разделено на «диснейленд» и реальность. Разнообразные кассовые условные «фэнтези» полностью перейдут в 7-10-15D залы с тотальным погружением в виртуальность, а то, что принято сейчас считать артхаусом совсем откажется от искусственности и начнет исследовать жизнь разными невероятными методами и немыслимыми техническими средствами, которые мы пока не можем себе представить. Уверена, участится количество психологических экспериментов над человеком, проводимых непосредственно в кадре, потому что человечеству не хватает адреналина.
Как изменилось документальное кино за последние десять лет? Что-то за эти годы изменилось в этой сфере в России?
Настя: Радует одно, что у некоторых российских документалистов проснулось понимание того, что нужно уметь разговаривать со зрителем. Разговаривать, я имею в виду, визуальным языком. Нет ничего ценнее снятой эмоции, движения, озарения, помутнения, рождения, увядания — так вот это всё документалисты, как мне кажется, научились ещё пристальней видеть, а значит, снимать, и успешней доносить до зрителя, а значит, собирать и подавать. Но большинство, к сожалению, снимают как хотят и что хотят. В плохом, в пустом понимании этой воли. Каждый человек творит ради чего-то, кого-то, пора научиться за каждой сформулированной когда-то Фрейдом сублимацией видеть молоточек Чехова, а не эгоизм автора. Для меня выражение творца — делаю для себя — как знак Зеро. Поэтому мне кажется, что чуть-чуть док изменился и творится в сторону того, кого, собственно, он снимает. Я надеюсь.
Ирина: Для меня основная перемена последнего десятилетия — облегчение техники в физическом смысле и усложнение в смысле качества. Сейчас уже немыслимым кажется, что 10 лет назад документалисты считали за счастье снимать кино на камеры формата HDV и потом самые богатые из них умудрялись переводить это изображение на кинопленку, чтобы достойно представить на большом экране. Сейчас в порядке вещей снимать в разрешении 4K, а звук записывать в 6 каналах. При этом съемочные группы не становятся больше, сохраняется все та же интимность. Это потрясающе. А дальше будет ещё интереснее.
Назовите пять любимых документальных картин.
Ирина: Мне сложно составить топ-лист, это как-то обижает те многие хорошие фильмы, которые смотришь на протяжении жизни. Из того, что часто выделяю, могу назвать фильмы братьев Майзелс, Алана Берлинера, Виктора Косаковского, Кристиана Поведы, Джошуа Оппенхаймера.
Какие фильмы из классики документального кино оказали на формирование Вас как личности наибольшее влияние?
Настя: Я как личность сформировалась далеко до того, как увидела настоящее документальное кино. И, скорее всего, как мне кажется, если бы из меня не вышло никакой личности, то никакое документальное кино я бы и не разглядела в помине никогда.
Ирина: В подростковом возрасте я смотрела (не по одному разу) «Собачий мир» Якопетти и трилогию «Кацци» Годфри Реджио. Тогда я этого не осознавала, но сейчас понимаю, что эти фильмы на меня серьёзно повлияли, определённым образом сформировали отношение к миру, зародили риторическое ощущение всеобщего неизбежного Апокалипсиса. Наверное, из-за этих фильмов я и оказалась в итоге в той профессии, в которой оказалась. А в осознанном возрасте я начала смотреть «классику» документального кино на третьем курсе ВГИКа. Она совершенно не увлекала почему-то. Стало интересно значительно позже, когда удалось познакомиться с современным мировым доком.
Вы сами снимаете отличное документальное кино и закончили ВГИК (Ира Шаталова — операторский факультет, Настя Тарасова — режиссура неигрового кино). Как влияет режиссерское и операторское образование на Ваш отбор фильмов для фестиваля?
Настя: Я понимаю всю серьёзность этого вопроса. Здесь можно пенять всё, что угодно про вкус и цвет, про то, какое кино мы сами снимаем, такое и выбираем. Но я, пожалуй, осмелюсь сказать так — что некоторые мои коллеги ровесники в своем возрасте преподают, а следовательно, высказывают и пропагандируют своё видение и ракурс, а я считаю себя еще слишком маленькой, чтоб преподавать, но при этом готовой к тому, чтобы заниматься беспристрастным анализом того, чем сама занимаюсь. Не знаю, насколько эти вещи взаимосвязаны, но я почему-то держу их в голове совместно. Ну и потом, всегда хочется показать кому-то то, что ты сам не смог пока ещё сделать. Потому что желание показать что-то, что уйдёт и не повторится, зачастую сильнее собственных амбиций.
Что Вам все-таки интереснее: организовывать фестиваль или снимать кино?
Настя: Это безусловно две разные вещи. Вплоть до того, что сейчас у меня идёт подготовка к фестивалю и одновременно подготовительный период к съемкам, которые начнутся почти через неделю после закрытия фестиваля. Но это большая разница между тем, если бы я делала два фестиваля параллельно или снимала два фильма. Одно другому не мешает. Время бы правильно рассчитать.
Ирина: У меня нет фикс-идеи снимать без остановки. Мне это не нужно. Да, и интересных съемочных проектов, к сожалению, встречается не так уж много за год. Не хочется превращать профессию в рутину. Для меня любой большой и действительно важный фильм — это маленькая жизнь. В нем можно родиться, прозреть, разочароваться, потерять, найти, умереть. Короче говоря, это очень трудозатратный и душещипательный процесс, в который я бы хотела попадать через паузы. А фестиваль — это квест. Он не может наскучить и превратиться в рутину, потому что на нём всегда будут препятствия, которые необходимо преодолевать, и много хорошего кино.
