Сегодня в прокат наконец-то выходит новая работа каннского фаворита из Бельгии, снимающего вдумчиво и медленно режиссёра Жако ван Дормеля. Между выходом его фантазии на тему времени и альтернативных решений «Господин Никто» и новым фильмом прошло шесть лет — режиссёр говорит, что для него это даже весьма быстрый темп производства. Как бы то ни было, бельгийский артхаус по мотивам Евангелий вышел в российский прокат, и пока православные активисты и «Божья Воля» не разнесли кинотеатры, наш штатный дипломированный киновед Настя Травкина советует успеть посмотреть «Новейший Завет» — этот фильм полон сообщений о Конце света.
Фильм начинается с открытия: Бог вовсе не умер, он живёт в Брюсселе со своей бессловесной домохозяйкой-женой и десятилетней дочерью, сидит за стареньким компьютером с системой Dos и вводит в программный код всё новые и новые несправедливые законы человеческой жизни. Бутерброд, всегда падающий джемом вниз, двигающаяся быстрее соседняя очередь и прочие досадности — его рук дело. Выглядит Бог у ван Дормеля вовсе не как белобородый старик в светлых одеждах: это плохо побритый мужик в алкашке, трениках и тапках, тиранящий свою жену и выбивающий дурь из дочери ремнём. Однажды его сын Джей Си (по первым буквам имени Jesus Christ) сбежал от него через стиральную машинку в реальный мир — эту историю вы уже хорошо знаете. На этот раз повстанцем станет его младшая сестра Эа, чтобы набрать к апостолам брата ещё шестерых: вместо двенадцати (число игроков в одной команде в хоккее, любимом папином спорте) получится восемнадцать (количество игроков в бейсболе, от которого фанатеет мама).
Чтобы насолить папе, Эа взламывает его кабинет и присылает всем жителям брюссельской вселенной даты их смерти в смс-сообщениях. Заперев комнату с компьютером, она лишает своего грозного папашу власти над миром и убегает собирать свою апостольскую команду. Людей Эа выбирает маргинальных, странных. Бомж, однорукая депрессивная красавица, любитель порно с сексуальной дисфункцией, влюблённый маньяк-убийца, ушедшая от нелюбимого мужа к горилле Катрин Денёв и умирающий мальчик, сменивший гендер.
Вдаваться в подробности я не стану, потому что «Новейший Завет» именно на это и настраивает, приглашая упиваться юмористическими трактовками, тонкими цитатами и занимательными деталями сюжета и обстановки. Страшно не хочется красть у вас удовольствие самим посмаковать остроумие Жако ван Дормеля и его товарища и со-сценариста Томаса Гунцига.
Что, если отнестись к их работе если не как к теологическому тексту, то хотя бы как к философскому эссе — раз уж мы тут занимаемся расшифровкой посланий коллективного сознания? Ван Дормель, как и любой уважающий себя европейский интеллектуал, называет себя атеистом. Однако сегодня это самоназвание часто маркирует не мироощущение, а нежелание вступать в религиозные споры: рассуждения ван Дормеля о реальности далеки как от узко научных, так и от вульгарно материалистических. Вспомните его прошлую работу «Господин Никто» о человеке ста двадцати лет, просыпающемся в далёком будущем, обнаруживающем себя последним смертным на земле и обладающем коллективной памятью альтернативных жизней. В этом фильме можно проследить путь мышления человека, ищущего выхода религиозному переживанию, не переступая границы церковной юрисдикции. Он пытается передать ощущение вечности, непостижимости, иррациональной разумности жизни и неохватной полноты её — не пользуясь религиозной риторикой. Чтобы этого добиться, ван Дормель обожествляет время. Последователем такого подхода можно назвать и Кристофера Нолана, который пытается проделать тот же трюк в своих фильмах. Апофеозом такой художественной молитвы Универсуму стал «Интерстеллар», в котором он превратил физическую силу гравитации в божественный закон, а христианскую любовь — в физическую силу, вызвав дикие воспаления жоп у тех, кто всё ещё пытается сохранить ощущение безопасной стабильности от научной картины мира.
Новый фильм ван Дормеля — это как будто бы попытка совершить операцию, обратную обожествлению реальности. Можно назвать этот взгляд «овеществлением божественного», родственным детскому предметно-конкретному мышлению: понять всё буквально — и посмотреть, что будет. «Новейший Завет» родился из предположения: что было бы, если бы Бог соответствовал созданному им миру буквально. Показывая на экране Бога как злобного мужика, чья единственная сила заключается в компьютере, ван Дормель обыгрывает проблему теодицеи — оправдания существования Бога. Дело в том, что один из средневековых христианских догматов утверждал, что Бог — всемогущ и всеблаг (то есть может всё и является абсолютным добром). С формулировкой этого догмата тут же возникает проблема: простите, но если Бог — абсолютное добро, то он не может быть всемогущим, ведь мир полон зла — а значит, ему не хватает силы делать только добро. А за ней и другая: позвольте, но если Бог всемогущ, то он не может быть всеблагим, так как в его силах творить, что угодно, а он творит себе зло как ни в чём ни бывало! По сути, персонаж блистательного Бенуа Пульворда — это перевёртыш Всемогущего и Всеблагого. Как раз из неудачи в переваривании этих противоречий божественной природы и родились ницшеанский лозунг и постмодернистская концепция смерти Бога, которую Жак ван Дормель изящно опрокидывает в анекдотическом ключе.
Кстати, Пульворд, исполняющий Главного, сам — не просто верующий, но набожный человек, регулярно сотворяющий молитвы. В одном из интервью он сказал, что, по его мнению, наивная интерпретация ван Дормеля не способна оскорбить верующего.
Дальше ван Дормель делает следующее предположение: если известно, что апостолы были не ахти какими праведными ребятами, то почему бы не только не представить их не безгрешными, но и наделить странными и девиантными характерами. Действительно, если Бог создаёт мир с уродствами, то и божий человек может быть далеко не совершенен. К сожалению или к счастью, но следующую ступень этой мысли режиссёр благополучно перепрыгнул. Эта ступень — предположение о том, что, раз Бог создал человека, он создал всякого человека, значит, всякий человек ему угоден. От этой мысли остался только один мальчик-апостол, совершивший каминг-аут и смену гендера с мужского на женский. Ни одной гейской влюблённости, убедительного трансгендера, необъятно толстого или антирасистского персонажа в фильме не появилось — и слава Богу, потому что вместо съезжания в дискурс тотальной толерантности и социальной актуальности ван Дормель, как безумный шляпник, скачет верхом на абсурдистской логике — вперёд к новым безумным предположениям.
Что, если бы все люди узнали, когда они умрут? Этот вопрос поставил в тупик не одного человека — и заставил изменить свою жизнь тоже многих. Ван Дормель демонстрирует, что на самом деле избавление от этой неизвестности ничего не изменит в ощущении жизненного абсурда. Только прибавит к восхитительной свободе быть, кем хочешь, ещё немного информации. Вообще идея предсказания судьбы, конечно, тоже противоречит схоластический идее свободы человеческой воли — и тем не менее, именно предположение о возможности предсказать дату своей смерти очень наглядно проявляет эту волевую интенцию к свободе. Проведите мысленный эксперимент: отмерьте себе ровно десять минут, сядьте в тишине и попробуйте явственно представить, что ровно через год вы умрёте. Как меняет этот факт вектор вашей устремлённости в будущее? Скорее всего, вы будете двигаться по пути от жизненного автоматизма к реализации сиюминутной воли, которая будет зависеть от вашего возраста, опыта и философских убеждений. Но если вы станете повторять это упражнение часто и регулярно, то уже через несколько лет мысль о смерти и страх конечности жизни поиструтся: останется только свежесть искреннего решения, как распорядиться следующим мгновением жизни в полном соответствии с вашей внутренней волей. Ван Дормель дал отличную визуализацию этому медитативному упражнению в самом начале фильма, и его стоит посмотреть хотя бы из-за этого инцидента.
Но мне больше всего нравится изящное гендерное перераспределение сил в «Новейшем Завете». Мало того, что новым богочеловеком становится девочка, — к слову, блестящий дебют в серьёзной роли маленькой и не кокетливо красивой Пили Груан. Ван Дормель и Гунциг пересматривают тенденцию приписывать Богу пол, абсолютизировав мужское в персонаже Бога: тиранию, агрессию, силу, мачизм, — и пробуют заменить его Богиней: жизнерадостной, творческой и полной добра (особенно в исполнении гениальной комедиантки Иоланды Моро, знакомой вам по «Амели»). Это, конечно, не так радикально звучит, как лозунг акции BlackLivesMatter: «I met God. She is black», — но отражает глубокую мысль о том, что, следуя традиции приписывать Абсолюту не только антропоморфную форму, но и вид белого человека мужского пола, мы не только легитимизируем, но и сакрализируем неравенство.
Конечно, у перехода власти в «Новейшем Завете» от Бога к Богине есть и более приземлённая и практичная трактовка. Героиня Моро в фильме — хоть и Богиня, но терпит издевательства мужа, не имеет права говорить и только и делает, что бесконечно убирается. В этих условиях и процветает несправедливая тирания её супруга. Можно было бы закончить статью криком «Освободите женщину!», но в «Новейшем Завете» перекос в другую сторону приводит к такому же абсурдному миру, хоть и в другом цвете.
Скорее всего, пол Бога здесь — это метафора, определяющая характер нашей веры и жизни. Если мы верим в то, что миром управляют сила и жестокость, то и мы будем действовать по этому закону, создавая соответствующий мир. Если мы будем верить, что мир — это игра и творчество, то таким мы его и будем делать. Готовы ли мы перейти от принципа подчинения Абсолюту к принципу сотворчества? Жако ван Дормель говорит: не готовы, но всё равно пора!
