Восьмикратное омерзение

Конечно, Квентин Тарантино снимает кино именно потому, что ему нравится играть в кино, как дошкольнику в «Лего». Кроме того, за свою карьеру мастер кроваво кромсать на цитаты классику вырос настолько, что в его новом фильме в дополнение к обыкновенной свистопляске оммажей классикам жанра тарантинизм на тарантинизме скачет: искать чёткий посыл, традиционный для массового кино, в «Омерзительной восьмёрке» — дело неблагодарное. Однако русскому зрителю трудно уловить, почему американские патриоты накидали гнилых помидоров в свои тексты: этот фильм напрямую затрагивает самые актуальные темы политической и социальной жизни современных Штатов. Как вы можете судить по данному фильму названию, темы не только злободневные, но и вызывающие острую жопную боль у соотечественников режиссёра (слово «hateful» можно перевести ещё и как «полный ненависти»). Здесь собраны восемь тем, которые помогут вам сориентироваться в скрытых смыслах восьмого фильма Тарантино, не огорчаясь спойлерами.

Запряжённая лошадьми повозка везёт скованных цепью наручников Джона Рута и Дейзи Домергу по заснеженной дороге, спасая их от надвигающегося снежного бурана. Джон — охотник за головами, который никогда не позволяет своим трофеям умереть от пули (несмотря на равное вознаграждение за живых и мёртвых преступников). Потому его и прозвали «вешателем», и Сэмюэль Джексон объяснит это лучше меня (лучше в том случае, если вы пойдёте на фильм без дубляжа). У Джона есть усы, делающие его похожим на отбившегося от стаи опасного моржа, и страстная любовь наблюдать за тем, как негодяи хрипят в петле правосудия. Дейзи — хулиганка и бандитка, женщина безбашенная, со скрипучим голосом и грубым чувством юмора (все уже посмотрели на её жест повешенной в трейлере).

Короче, эта идеальная — почти супружеская — пара добавляет замечательной чёрной иронии в домостроевскую мудрость «мужчина — голова, а женщина — шея». Для тех, кто сомневается в характере отношений этих двоих, Тарантино вставляет в эпизод романтического путешествия песню The White Stripes, заканчивающуюся строчкой «I'll fall in love with you, i think i'll marry you».

Традиционный патриархальный брак не стыдится и даже бравирует тем, что в его основании лежит преклонение перед силой. Слабый с восторженной покорностью влачится за сильным. Не знаю, как Тарантино удаётся вести постмодернистскую игру с русским патриархатом, но в исполнении Курта Рассела поговорка «бьёт — значит, любит» приобретает абсурдное в своей прямоте звучание «бьёт — значит „заткнись“». Вообще, идея о том, что страх и подчинение — крепкая основа семьи, кажется (если вообще тут кому-то так кажется) разумной только на первый взгляд.

Единственное, что держит равновесие в такой системе, — сила сильного. Стоит ему потерпеть поражение, опущенный на дно иерархии слабый станет мстить. Может быть, отсюда эта отвратительная трансформация типичной ячейки общества: через двадцать лет жизни тиран превращается в безвольного увальня с пустой башкой, при любом удобном случае принимающего горизонтальное положение; а бывшая жертва какое-то время по инерции тащит кусок тирана за собой, а затем, оживившись, начинает его пилить — и пилит оставшиеся двадцать лет, пока не запилит до смерти.

На протяжении всей своей карьеры Тарантино приходится защищаться по двум пунктам — насилие и расовый вопрос: «Если вы зарабатываете себе на жизнь, умничая насчет чёрной культуры последние двадцать лет, вам придётся иметь дело со мной. У вас должно быть мнение обо мне. Вы вынуждены иметь дело с тем, что я говорю, и с последствиями моих слов», — говорит он. С насилием всё понятно: ни у одного другого режиссёра массового кино вы не найдёте столько оторванных конечностей и кровищи, и уже тем более — такой эстетизации физиологии убийства. А вот расовый вопрос на Тарантино вешают совершенно напрасно. Один из основных аргументов его критиков — то, что количество слов «ниггер» в его фильмах превышает толерантный уровень — с лёгкостью можно отразить присутствием в его фильмах закадычного друга Сэмюэля Джексона, гаранта чёрного одобрения. А как минимум в двух фильмах, «Джэки Браун» и «Джанго Освобождённый», главные герои — сами афроамериканцы, изображённые без тени расизма и принижения. Если кто-то вслед за Спайком Ли не удовлетворится этими аргументами, отсылаю их к словам самого Тарантино: «Спайку Ли нужно вставать на табуретку, чтобы поцеловать меня в зад».

Самый громкий теоретик современного рабства, Канье Уэст, утверждает, что расизм никуда не делся — просто стал новым, как в своё время новыми стали русские. Афроамериканец стал президентом — да. Но негры всё там же, где и были. Да, многие из них разбогатели, но так и не окультурились, всё так же «не умеют читать». Всё, что они могут сделать со своими деньгами, — накупить бриллиантов, шуб и дорогих машин — затариться у тех же белых атрибутикой своего «нового рабства». Так, кстати, поступает и тарантиновский Джанго: освободившись, он первым делом разряжается в пух и прах. Иными словами, их богатство — игла, с которой они не смогут слезть, пока не выстроят себе новую систему ценностей.

После того, как в 2013 году добровольное охранное формирование «Районный дозор» («Neighborhood watch») Джорджа Циммермана оправдали в деле об убийстве семнадцатилетнего афроамеркианца Трейвона Мартина, в Америке началось движение под названием «Black Lives Matter». Его основная цель — попытка обратить внимание общественности на преступления, совершённые копами против афроамериканцев. Самым скандально известным сторонником этого движения стал Квентин Тарантино. В октябре 2015 года он присоединился к акции «Rise Up October» и зачитал список преступлений белых копов против негров, упоминая в том числе подростков и практически детей, застреленных во время игры с пластиковыми пистолетами. Нелюбовь режиссёра к копам можно было распознать ещё с первого его фильма. Однако на этот раз копы окончательно обиделись на Квентина и решили бойкотировать его последний фильм, в том числе отказываясь охранять его премьеру.

В «Омерзительной восьмёрке» майор Маркус Уоррен служит лакмусовой бумажкой для всех персонажей: именно отношение к афроамериканцу разделяет героев на два лагеря, один из которых готов сотрудничать и дружить с ним, а другой, даже несмотря на голод, не хочет садиться с негром за один стол. Сам же майор — герой Гражданской войны, за которого в фильме, переполненном охотниками за головами, назначена самая большая награда, однако же никому не приходит на ум за ним поохотиться. Вишенкой на тортике его выдающихся бойцовских качеств и харизмы служит письмо от Авраама Линкольна, с которым герой Джексона, говорят, долгое время был другом по переписке.

Будущий шериф Крис Мэнникс, он же бывший член банды мародёров под флагами Конфедерации — сын одного из конфедератов-повстанцев, который на фоне борьбы семи штатов за независимость сколотил банду «Мародёры Мэнникса», занимавшуюся разбоем. Крис выглядит куда моложе своего фактического возраста. Его взрослое мужское лицо обладает непосредственной детской мимикой, которая настолько искренна, что порой кажется намеренным кривляньем. Однако с течением времени зритель ясно увидит в будущем шерифе так и не выросшего маленького мальчика, который должен пройти свою проверку на способность принять самостоятельное мужское решение. Крис преклоняется перед фигурой своего могущественного отца. Вероятно, занятый серьёзными делами главарь банды не уделял своим детям слишком много внимания: научил держаться в седле и жать на спусковой крючок — вот и детство кончилось. Мальчик, не нашедший эмоционального контакта со своим отцом и не сумевший почувствовать уважение и любовь со стороны самого авторитетного человека в своей жизни, вырастает в мужчину, не способного быть авторитетом ни для других, ни для самого себя.

Сам Квентин Тарантино говорит, что никогда не знал своего отца, потому что тот хотел быть актёром. «Что ж, он стал актёром, — говорит обиженный сын, — но только потому, что у него моя фамилия». Тарантино-младший так и не простил Тарантино-старшему это предательство, уход из семьи. Вероятно, именно поэтому его фильмы насыщены мужскими архетипами, такими как решала мистер Вульф из «Криминального чтива», предатель Билл из «Убить Билла» или бравый командир роты бесславных ублюдков. Благодаря жизненным обстоятельствам Тарантино способен создавать воображаемых мужчин, с которых хотелось бы брать пример каждому мальчишке-безотцовщине.

Инициация в заснеженных горах становится для Криса, спешащего в город занять роль шерифа (отца города), серьёзным испытанием. Он наконец находит фигуру, замещающую отца, которая восхищает и пугает его в равной степени, — и зарабатывает уважение этой фигуры.

Освальдо Мобрей, по словам Тима Рота, приходится прапрадедушкой Арчи Хикокса, англичанина из «Бесславных ублюдков», которого сыграл Майкл Фасбендер (а должен был играть всё тот же Тим Рот). Тарантино любит ссылаться на собственные фильмы: так Винсент Вега из «Криминального чтива» оказался братом Вика Веги из «Бешеных псов» (и фильм про молодость двух братьев уже никогда не снимут), а все его персонажи курят табак вымышленной фирмы «Red Apple». Англичанин на Диком Западе в фильме Клинта Иствуда «Непрощённый» рассуждает о том, что невозможно застрелить королеву: даже если захочешь, у тебя просто рука не поднимется стрелять в богопомазанника. Президент — это совсем другое дело: обычный человек. Англичанин у Тарантино рассуждает в ещё более философском ключе о том, что такое правосудие и чем линчевание толпой отличается от легитимной казни. Стихийная расправа толпы приносит сильное эмоциональное облегчение группе палачей, вешающих преступника без суда и следствия, и позволяет решать дела быстро и эффективно. Однако такой способ грешит необъективностью, так как частенько убивают не тех, кто действительно виновен, а тех, кто попался под горячую руку. А вот казнь по правосудию отличается тем, что прежде суд определяет истинно виновного. Кроме того, убийство совершает абсолютно беспристрастный палач, для которого даже нет зова мести и справедливости, а есть только заработная плата и деликатно предоставляемая услуга.

Для комментария хочется привлечь классика. В «Коротком фильме об убийстве» польский режиссер Кшиштоф Кесьлевский поднимает эту же тему убийства спонтанного и убийства закономерного. Молодой парень Яцек жестоко, беспричинно, бессмысленно и мучительно долго убивает случайно встреченного таксиста Петра. Причём оба героя — не особенно приятные личности. Когда Яцек душит Петра заранее заготовленной верёвкой, зритель не может сочувствовать жертве. Скорее с недоумением и брезгливостью наблюдает за почти что насекомым копошением двух существ. То же самое ощущение при просмотре сцены исполнения законного смертного приговора над Яцеком усиливается будничностью приготовлений смертной комнаты и самих сотрудников госбезопасности. Вот судебный исполнитель тщательно причёсывается, приступая к работе. Вот он и его помощник вынуждены починить бархатную штору, отграничивающую сцену смертельного действия от «зрительного зала». Вот расторопный помощник старательно крутит лебёдку, чтобы затянуть петлю на шее Яцека. Все эти люди — просто на своей работе, как бухгалтеры или секретари. Долгое зачитывание официального приговора окончательно создаёт ощущение рутины и будничности происходящего. И вдруг, в самый момент смерти Яцека, явственно осознаёшь: именно невозможность испытывать сочувствие к приговорённому, будничность исполнения приговора и аутичная отстранённость от чужой смерти — делает нас соучастниками этого второго, совершённого вроде бы на законных основаниях, но убийства! Так и граждане государства — всегда соучастники судебных расправ и смертных казней, законно происходящих в их стране.

Хозяйка местной закусочной, Минни — пышнотелая негритянка с низким переливчатым голосом и неповторимой манерой интонировать, представляет собой символ нового типа красоты, которую в обиход США (как и всё самое интересное в ХХ веке) принесла чёрная культура. Минни эмансипированно заигрывает со всеми своими посетителями и носит на себе громадный чёрный зад. А поскольку центральное место в диалогах Минни как раз и занимает шутка о размере её задницы, давайте вслед за режиссёром не станем стесняться и поговорим о больших жопах.

Тарантино давно известен всему миру как страстный фут-фетишист, вставляющий крупные планы женских стоп в свои фильмы при любой возможности. В «Death Proof» он впервые проявил себя и как ценитель массивных задниц. Эпизод с наколенной ламбадой в исполнении жгучей латиноамериканской брюнетки с сочным округлым тазом врезается в память почти так же, как следующая сцена, в которой ей же отрывает вальяжно выставленную в окно машины ногу.

До тверка на Диком Западе ещё никто не додумался, иначе Квентин мог бы тряхнуть постмодернистской стариной и показать, как белые ковбои, большая часть из которых — отпетые расисты, присвистывают и хлопают в ладоши, глядя на чудеса афроамериканской тыловой пластики. Движение бодипозитива и пропаганда альтернативной женской красоты в большой степени выезжают на природной склонности африканских фигур к формам палеолитических венер, а их обладательниц — к яркому сексуальному стилю в одежде, подчёркивающему эту особенность. Большое спасибо громадным чёрным задницам за то, что привлекли внимание к плюс-сайз красоте, вынеся движения тверка из спальни на сцену!

По словам героя Сэмюэля Джексона, в лавке Минни ещё недавно висела табличка «Вход собакам и мексиканцам запрещён». В мире Тарантино никто не скрывает простого факта: гонимые с радостью и большим удовольствием сами превращаются в гонителей, как только у них появляется возможность. В «Джанго» Джексон играет негра, который давно предал своих чёрных братьев и переметнулся на сторону белых хозяев, став самым лютым врагом рабов, разоблачителем и подхалимом.

Тарантино с любовью относится к мексиканцам и латиноамериканцам, дружит с Робертом Родригесом, да и вообще при каждом удобном случае старается эмансипировать любое меньшинство (исключение составляют, пожалуй, только гомосексуалисты и бдсмщики, которых он не жалует). Мексиканца в «Омерзительной восьмёрке» играет Демиан Бишир, который, помимо всего прочего, — борец за права эмигрантов в Америке.

Сердце американской фабрики грёз, Лос-Анджелес, еще сто пятьдесят лет назад был частью Мексики, как и большинство юго-западных штатов, среди которых Техас, теперь ассоциирующийся исключительно с ковбоями и республиканцами. Демографические исследования показывают, что к 2050 году не испаноязычные белые станут в США меньшинством. Именно в этих условиях самый популярный кандидат от Республиканской партии Дональд Трамп считает латиноамериканских иммигрантов (которых в США, по официальным данным, более пятидесяти миллионов) одной из основных угроз благополучию американцев: «Они несут с собой преступность, они насильники!» — сообщает он. Вместе с сорока двумя миллионами афроамериканцев латиносы составляют практически треть населения Америки— и, тем не менее, постоянно подвергаются критике и маргинализации со стороны белой части населения. Демократы — к числу которых принадлежит Тарантино — будучи идейными наследниками северян, отменивших рабство и победивших в Гражданской войне, выступают за равноправие и приятие всех национальных и этнических меньшинств. Однако большинство мест в правительстве сегодня принадлежит республиканцам, они побеждают на выборах в большинстве штатов, многие из них придерживаются расистских взглядов, а торжественное снятие флага Конфедерации с правительственных зданий до сих пор становится новостью в США. Идеальный гражданин Америки, по республиканству, — настоящий ковбой, при пистолете и свысока смотрящий на людей с отличным от белого оттенком кожи.

Режиссёр хвастается своей политической дальновидностью: «Даже пока мы снимали фильм, разделение на красных (республиканцев) и синих (демократов) продолжало набирать обороты (и я не прогадал, когда писал свой сценарий): по обе стороны баррикад всё громче слышна демонизация оппонентами друг друга».

Майкл Мэдсен играет парня по кличке Джо Гейдж. Крупногабаритный малый в кокетливой рубашке, хотя и выглядит жестоким на первый взгляд (мы же помним, как бодро он резал ухо в «Бешеных псах» под весёлый напев «Stuck in the middle with you») — на деле оказывается сентиментальным сыном, спешащим домой к любимой матушке. Более того, этот брутальный ковбой обнаруживает страсть к, казалось бы, детским карамелькам. Сложи вместе карамельку и тоску по далёкой занятой матери — и получи бонус фрейдистской мудрости. Читатель, перед тобой — оральный характер.

Оральная стадия развития по Зигмунду Фрейду — период в жизни младенца, когда он полностью зависим от материнского питания. Фиксация психики на этой ситуации даёт человека с так называемым «оральным характером». Сосание карамелек, беспрерывное курение, привычка грызть ногти, переедать, кусочничать сладеньким и обсасывать губы — внешние признаки обладающего таким характером человека. Несмотря на внешние размеры (или даже на седину), такой человек всё ещё остаётся младенцем. Оральный характер чувствует себя или в центре мира, который должен его «кормить», — или брошенным на обочину, недостойным и оставленным. Самое неприятное то, что его любовь при взгляде со стороны оказывается только требованием любить его самого (разумеется, ведь он ещё так мал, что не умеет отдавать). Так что, читатель, если на тебя смотрят грустные щенячьи глаза человека, сосущего мятную карамельку, как будто приглашая полюбить и пожалеть его, — иди прочь: рано или поздно орал решит, что ты даёшь ему слишком мало, — и безжалостно с тобой расправится.

Тихонько сидящий в кресле старичок — генерал Конфедерации Сэнди Смизерс. В гражданской войне 1861 — 1865 годов под флагами Конфедерации воевали южане, настаивавшие на сохранении чёрного рабства. Сегодня под ними всё чаще выступают крайне правые республиканцы. Смизерс, как и будущий шериф Крис Мэнникс, — представитель мировоззрения Lost Cause (можно перевести как «Проигранное дело» — то есть, война). Лосткоз — идеология американского юга, основанная на отличном от точки зрения победившей стороны взгляде на Гражданскую войну в Америке. Эту войну правоверные южане считают проигранной битвой за независимость аристократического, традиционного, даже пасторального юга США, который в их глазах был оплотом романтизированного помещичества и чёрного рабства — примерно так у нас некоторые идеализируют крепостничество. Думается, если бы Конфедерация не только отстояла своё право на самоопределение, но и победила бы в войне, США сегодня выглядели бы если не как монархия, то как страна с жёстким авторитарным управлением.

Несмотря на своё демократическое устройство, США обладает всеми повадками империи, что особенно видно по её внешней политике, взгляды на которую, кстати сказать, не сильно разнятся у демократов и республиканцев: жестоко схватываются они как раз по вопросам внутренних дел. Несмотря на то, что у власти сегодня находится демократ, — большинство руководящих постов заняты политиками республиканского толка, и настроения в стране сильно валятся вправо.

В чём причина усиления консервативной риторики Штатов, пока не очень понятно: то ли в грядущей конкуренции с военизированными развивающимися странами, то ли в разочаровании в демократических лидерах по итогу президентства Обамы, то ли тем, что вырастают новые поколения оголтелых евангелистов, верящих в богоизбранность Америки на пути Третьей Мировой войны.

Всё это омерзительно, друзья!