Трое близнецов ― Дэвид, Бобби и Эдди ― братья, которые девятнадцать лет не знали о существовании друг друга и наконец воссоединились. Они юны, полны сил и жизни, очарованы друг другом и неразлучны. Этот сюжет вполне мог бы быть частью эпоса, рассказывающего о злоключениях солярного божества, единого в трёх ипостасях, но это реальность Америки 1980-х. Самиздат для рубрики «История кадра» разобрался, как устроены социальные эксперименты, на примере документального фильма «Три одинаковых незнакомца» (2018) Тима Уордла. Фильм будет показан в рамках фестиваля документального кино Beat Film Festival.

Интерес социальной психологии к тёмным сторонам человеческой натуры во второй половине XX столетия во многом был продиктован необходимостью осмыслить события двух мировых войн, и Второй ― в особенности. Вечные споры о природе зла перестали вписываться в категориальную сетку религиозной философии с её понятиями греха и воздаяния, требовался новый язык, на котором можно было бы обсуждать проблемы насилия в различных его формах. Этология, социобиология и психология откликнулись на этот запрос, вооружившись доступными им инструментами.

Середина и конец XX века были богаты на социальные эксперименты, многие из которых получили известность благодаря жёстким и даже жестоким условиям по отношению к участникам. К таковым можно отнести знаменитый Стэнфордский тюремный эксперимент Филипа Зимбардо и другие исследования, посвящённые человеческой агрессии и конформности. Этическая нагрузка, ложащаяся на плечи экспериментаторов, травматичный опыт участников часто сами по себе становились предметом оживлённых дискуссий, книг и фильмов. Не стоит ходить далеко: чтобы почувствовать, насколько взрывоопасно обсуждение любого эксперимента, подопытный в котором — не сам экспериментатор, можно просто обратиться к дискуссиям вокруг мультимедийного проекта Ильи Хржановского «Дау», в котором тканью для произведения искусства послужили жизни добровольцев.

Документальный фильм-расследование «Три одинаковых незнакомца» отчасти был снят ради того, чтобы привлечь к ответственности научный коллектив психиатров, вторгшийся в жизни множества людей, и агентство по усыновлению, находившееся с этим коллективом в сговоре. Сюжет «Трёх одинаковых незнакомцев», однако, скорее напоминает сказку со счастливым концом, объятиями под фанфары и белоснежными улыбками, заполняющими телеэкраны во время вечерних ток-шоу. Тройняшки Эдвард Галланд, Дэвид Келлман и Роберт Шафран, разлучённые в детстве, встречаются, будучи уже взрослыми, и кажется — как им, так и окружающим, — что они всегда были вместе: их жесты синхронны, их вкусы совпадают, они заканчивают друг за другом фразы. «Мы влюбились друг в друга», — говорят они, и мы им верим. Новость об этом воссоединении в 1980 году прогремела на все США.

Радость, тем не менее, вскоре омрачается тем фактом, что разлучены герои не случайно, а во имя науки: нью-йоркское агентство по усыновлению Луизы Вайс согласилось принять участие в большом эксперименте, посвящённом врождённым и приобретённым признакам. Этот эксперимент, инициированный психиатром Питером Нойбауэром — продолжателем линии Анны Фрейд, изменил жизни не только героев фильма. В ходе расследования выяснилось, что, сами того не зная, его участниками стали более шестидесяти близнецов: носители одного «генетического материала» взрослели в разных условиях, что, согласно идее Нойбауэра, позволило бы выявить наследственные и приобретённые признаки.

В случае Эдди, Дэвида и Бобби одного мальчика усыновил преподаватель из среднего класса, другого — состоятельная семейная пара, юрист и медик, третий попал в семью эмигрантов. На протяжении многих лет психологи навещали братьев, тестируя их интеллект и фиксируя все личностные особенности, начиная от выбора игрушек, заканчивая темпераментом: их целью было проследить пути развития, точки схождения и различия между близнецами, растущими в разном «климате». Приёмные родители были убеждены, что в подобном внимании к их сыновьям нет ничего подозрительного и что со всеми бывшими подопечными агентства психологи работают аналогичным образом.

Влияние среды на становление личности — очень старая интеллектуальная проблема, из-за которой сломано немало копий философов, политологов и этологов. Классический пример — спор между Вольтером и Жан-Жаком Руссо вокруг роли образования и воспитания в становлении личности: идеолог просвещённого абсолютизма, Вольтер был исполнен недоверия к «природе» человека, в то время как Руссо настаивал на культурном происхождении всех человеческих недостатков, воспевая идеал «благородного дикаря» как существа чистого и неиспорченного.

Популярность сюжетов о детях-маугли, выросших вне культуры или лишённых «нормальных» социальных навыков, можно рассматривать как продолжение этого спора, но вместе с тем как «совесть» эпохи модерна с его европоцентризмом и колониализмом: западный мир пытается, с болезненным любопытством, нащупать свои пределы, рассмотреть этого «чистото» человека как своего «другого» (а после, конечно же, облагодетельствовать, приняв в лоно цивилизации, посадив за стол и научив этикету).

Доктор, архивные фотографии которого появляются в фильме, ставил перед собой благородную цель: он искал ответ на вопрос, как помочь человеку на ранних этапах жизни, как создать комфортные условия для развития личности. Примечательно, что эта «высокая» цель в глазах всех героев фильма (за исключением бывшей коллеги Нойбауэра, психиатра Нэнси Сигал) не оправдывает средств: как сами братья, так и их приёмные родители сравнивают проект Нойбауэра с экспериментами доктора Менгеле. Братья разными словами, неопределённо и расплывчато пытаются донести до своих интервьюеров, что экспериментаторы лишили их чего-то важного, части жизни.

Сюжет о разлучённых близнецах — ещё один яркий кейс как для медицинской биоэтики, так и этики в целом: вправе ли научное сообщество распоряжаться жизнями меньшинства ради будущего большинства? Старший научный сотрудник Сектора этики Института философии РАН Ольга Зубец говорит, что история знает много случаев, когда врачи проводили эксперименты над собой: испытывали на себе лекарства, прививали себе различные заболевания, при этом часто погибали. Но они принимали решение, которое касалось их самих. В случае «Трёх одинаковых незнакомцев» наука подвергает риску не себя, учёные меняют не свою жизнь — принимается решение относительно другого, подобно тому, когда ради победы генерал посылает на смерть солдат.

На её взгляд, это не может быть морально санкционировано. Всё зло в мире творится под лозунгом «ради блага» — ради спасения человечества, ради науки или истины. Она отмечает, что мораль вообще — не об оценке другого, мораль — это не «почему?» Задать вопрос «почему?» — значит сделать человека следствием. «Как моральное существо и как наблюдатель со стороны я не могу давать оценку переживаниям другого или подвергать её сомнению. Случается, скажут грубое слово, а потом объясняют, что не хотели им обидеть. Но намерение неважно, если другой обижен. Я, пожалуй, не возьмусь комментировать разлуку близнецов с точки зрения психосоматики, но если эта разлука героями фильма как-то переживалась или переживаются её последствия — все вопросы «почему?» нивелируют, обесценивают опыт другого, это лишь попытка снять с нас ответственность», ― заключает Ольга.

Фильм оставляет больше вопросов, чем даёт ответов. Что стало с результатами эксперимента, по какой причине они не были опубликованы? Что удалось выяснить коллективу Нойбауэра? На какие мрачные последствия счастливого, казалось бы, воссоединения намекают все герои фильма? «В состязании между генами и воспитанием победа не достаётся никому. Но всё же воспитанию... многое подвластно», ― резюмируют приёмные родители. Спору Вольтера и Руссо усилиями доктора Нойбауэра, по всей видимости, так и не дано разрешиться.