На кинофестивале «Бок о Бок» состоится показ двух документальных фильмов о трансгендерах, сделанных трансгендерами для трансгендеров — «Транс-список» и «Мы прошли через многое». Объясняем, почему идентичность авторов в этом случае важнее содержания.
Начну я с, пожалуй, неожиданного для текста о транс-проблемах угла. Совсем недавно комикс-индустрию потряс фантастический скандал. Индонезийский художник-мусульманин вставил секретные послания в новый выпуск перезапущенных «Людей Икс»: антисемитские намёки (повторяю, в комиксе о «Людях Икс», ставших в поп-культуре символом борьбы с преследованием любых меньшинств — сексуальных или этнических), прямые ссылки на суры Корана и призывы к протестам против нынешнего индонезийского президента-христианина. В частности надпись, которую художник поместил на футболку русского мутанта Колосса, отсылала читателей к пятьдесят первому аяту пятой суры Корана. Звучит она следующим образом:
«О те, которые уверовали! Не считайте иудеев и христиан своими [awliya] помощниками и защитниками [не существует точного перевода слова „awliya“, но чаще всего словом обозначали легальную защиту, адвокатов — прим.ред.], поскольку они помогают друг другу, защищают друг друга. Если же кто-либо из вас считает их своими помощниками и защитниками, то он сам является одним из них».
Как и у каждого аята в Коране, у этих строчек есть множество разных переводов, экзегез, интерпретаций — от радикальных, призывающих запретить любые контакты с иноверцами, до крайне сдержанных, объясняющих их исторический контекст. Например, в классической суннитской экзегезе данный аят объясняется политической ситуацией, возникшей во время его написания. Когда язычники Мекки изгнали мусульман из Мекки в Медину, пророк Мухаммед заключил с Людьми Писания (в исламе это христиане и иудеи) Медины соглашение о взаимном уважении и религиозной терпимости. Но как только мусульманское сообщество окрепло, оказалось, что христианские и иудейские лидеры втайне начали вести переговоры с язычниками Мекки о нарушении этого соглашения, о том, чтобы предать мусульман и воевать против них вместе с язычниками Мекки, как только между сторонами возникнет новый конфликт.
Иными словами, в исторической экзегезе аят проповедует не разделение и нетерпимость, а некую осторожность, некую суверенность, необходимые группе, находящейся под угрозой, для выживания. Это месседж, который я считаю крайне важным для транс-сообщества, которое чрезвычайно долго полагалось на милость, на расположенность цис-большинства, и было узником его настроений. Эта зависимость сыграла с транс-сообществом ту же злую шутку, что и с мусульманами в Медине: оно нашло себе ложных союзников.
Последние несколько лет стали эпохой так называемой trans-visibility: транс-люди вдруг обнаружились везде, сообщество впервые пригласили обедать за культурный стол. Появилось несколько мейнстримных кинодрам о трансгендерах, один мейнстримный сериал, о них вдруг начали много говорить комики и стендаперы. Даже американские политики во время президентских дебатов не могли оставить в покое тему туалетов для трансгендеров — и это напоминало уже какой-то абсурд: существенный сегмент дебатов, которые смотрит треть страны, посвящён проблеме, затрагивающей меньше процента населения. Весь этот медийный шум можно спутать с прогрессом, но обнаружился парадокс: говорят о транс-людях все, кроме самих транс-людей. По сути, шум этот — не более чем шум, а о транс-теме не говорят по-настоящему: её просто-напросто эксплуатируют.
В фильмах трансгендеров играют одержимые method acting актёры-мужчины, для которых накрасить губы и надеть парик — то же самое, что сбросить двадцать килограмм. Какие интересные истории потом можно рассказывать в интервью о жертвах, на которые ты пошёл ради роли. Среди сценаристов сериала о трансгендере «Transparent» изначально были только цис-женщины (писать второй сезон продюсеры уже пригласили одну транс-женщину, но что это, если не лицемернейший affirmative action?), да и сам сериал этот не о трансгендере, но скорее о том, как тяжело живётся людям, чьи родственники вдруг решили сменить пол. А комики и стендаперы это в лучшем случае (в худшем: Билл Бёрр и Дэйв Чапелл — гении, застрявшие в девяностых), ну, Стивен Колбер, колко издевающийся над трансфобией республиканцев, хотя всего десять лет назад Колбер на пару с либеральной иконой Джоном Стюартом был лидером по количеству трансфобных шуток на кабельном телевидении. Или Луи Си Кей, которого транс-сообщество в данный момент боготворит за то, что в своём стендапе он деликатно использовал по отношению к транс-женщине те местоимения, которыми она себя определяла, а в прошлом году вовсе посвятил целый эпизод своего сериала «У Хораса и Пита» детальному обсуждению категоризации секса гетеросексуального мужчины с трансгендерной post-op женщиной: что это, обычный секс или квир-секс? Но опять же, всего лишь пять лет назад этот же прогрессивный, либеральный комик читал зрителям золотую классику трансфобного юмора — о том, как мужики в платьях пытались обмануть его и его друзей, выдавая себя за женщин.
Мне омерзительна система либерального фашизма, которая каждую неделю беспощадно требует отправлять в свои жернова новую жертву, посмевшую сказать что-то, не укладывающееся в лекалы либеральной идеологии. Жертву либо уничтожают, либо клеймят — она враг, и враг навсегда. Я не считаю, что Луи Си Кей не мог измениться за эти пять лет и действительно искренне принять трансгендеров, и я не предлагаю считать его врагом транс-сообщества за слова, у которых истёк срок давности. Однако не указывают ли косвенные улики на то, что он, как и все остальные, кто говорит о трансгендерах, просто плывёт по течению, обсуждает то, что становится обсуждаемым, вторит тону, который использует по отношению к проблеме общественность в данный момент? Пять-десять лет назад трансгендеры были чем-то маргинальным, и комики и шутили про них, как про что-то маргинальное, нелепое, уродливое. Сейчас тема стала прогрессивной — а значит, модной — а значит, и смеются комики уже не над трансгендерами, а с трансгендерами. Но если это просто лицемерие и следование моде, то что случится, если маятник даст ход назад?
Ответ на этот вопрос нам уже дали политики, в совершенстве освоившие механики эксплуатации ЛГБТ-сообщества. Хиллари Клинтон и Барак Обама всего десять лет назад пели те же, что и наши политики, псалмы о браке — священном союзе между, это важно, мужчиной и женщиной. Но когда оказалось, что ЛГБТ — это мощная (до 20 % американских граждан от 18 до 34 лет идентифицируют себя частью ЛГБТКИАП сообщества) электоральная прослойка поколения миллениалов, которых традиционно сложнее всего заставить голосовать, демократы начали использовать защиту ЛГБТ-прав как мощную подложку своей избирательной платформы. Республиканцы же сначала продолжали цепляться за свой электоральный костяк — консервативных христиан из южных штатов, и с какой-то похвальной даже упрямостью стояли на своём: это осквернение традиционных ценностей, и все вы будете гореть в аду. Со временем республиканцы поняли свою ошибку, и уже в 2016 году ЛГБТ-кампанию начинает будущий президент Трамп, фотографируясь с ЛГБТ-флагом и публикуя твит: «Спасибо ЛГБТ-сообществу! Я буду сражаться за вас, а Клинтон впустит в страну людей, которые угрожают вашим свободам и убеждениям». Афера Трампа, который разгорячил ксенофобию у традиционных жертв ксенофобии, удалась: в Facebook начали появляться группы «Gay for Trump», а на крупнейшем сообществе сторонников Трампа, сабреддите the_donald — посты геев, лесбиянок и трансгендеров о том, почему они собираются голосовать за Трампа.
Но как только выборы были выиграны, как только пропала необходимость подыгрывать избирателям, Трамп в первый же месяц на должности отменил правила, защищающие студентов-трансгендеров от дискриминации, а на the_donald начали появляться такие же гомофобные и трансфобные посты, как и на любых других консервативных ресурсах; сделавших же своё дело ЛГБТ-избирателей, осуждавших это, просто мгновенно банили. После выборов показали своё настоящее лицо и либералы, обвинившие в полдюжине растиражированных колонок (в том числе и в The New York Times) в своём поражении меньшинства и призвавшие друг друга работать в следующих выборах на интересы большинства, как это делали победители, ведь именно большинство и решает исход выборов.
Именно из-за этой волатильности, переменчивости отношения цис-большинства к транс-меньшинству, транс-движение и должно говорить за себя, должно строить свой нарратив, который не будет зависеть от настроения толпы.
Сегодня у толпы хорошее настроение: трансгендеры — наши несчастные друзья, нам нужно лучше работать над транс-проблемами и их интеграцией в наше общество. Завтра у толпы плохое настроение: трансгендеры — это мужики в платьях, которые ломятся в женские туалеты, чтобы изнасиловать женщин. Если же трансгендеры станут говорить о себе, этих американских горок не будет. Худшее, что может случиться, и это если говорить о гендерфлюидах — сегодня они будут ощущать себя мальчиками, а завтра — девочками.
В этом контексте «Транс-список» и «Мы прошли через многое» — огромный шаг вперед для документальных фильмов о трансгендерах. По своей форме первый — это типичнейшая теледокументалка с говорящими головами, второй — типичнейший анимационный образовательный веб-сериал с короткометражными эпизодами. Но в первом фильме интервью ведёт трансгендерная женщина, и мы не слышим классического для телевизионных документальных фильмов закадрового голоса — сочувствующего, озабоченного, и потому слегка снисходительного. Мы слышим только голоса людей, за которых слишком долго говорили другие. Так и во втором фильме историю трансгендерного сообщества рассказывают трансгендеры, анимацию делают трансгендеры, музыку пишут трансгендеры, и это беспрецедентно. Современная культура либо отвергает транс-сообщество, либо хищно апроприирует его опыты, и транс-сообщество наконец-то начинает создавать свою культуру — контркультуру.
Вместо того чтобы представить нам классический документальный взгляд на трансгендерность извне как на некое фриковое явление природы, «Транс-список» и «Мы прошли через многое» сталкивают нас с транс-людьми лицом к лицу, раскрывая нам сокровенные подробности их жизни, их страхи, их мечты. Когда ты видишь перед собой живого человека из плоти и крови, к нему легче испытывать эмпатию, его гораздо сложнее редуцировать до низменного клише. А ведь клише на данный момент — главный враг трансгендеров, причем речь идёт не только о клише, которые есть у мира о трансгендерах, но и о клише, которые есть у трансгендеров о трансгендерах. Не вдаваясь в подробности, у самого транс-сообщества в целом на данный момент довольно консервативные, узкие представления о том, каким может и должен быть трансгендер. «Транс-список» эти представления отвергает, сам фильм и его герои восторгаются многообразием транс-сообщества, отрицают идею связи гениталий, которые транс-люди решают менять или не менять, с «истинностью» или «ложностью» трансгендерности. К сожалению, маргинальных героев, выбивающихся за пределы классического «транс-сценария» male-to-female или female-to-male, в фильме всего лишь двое — транс-порноактёр Бак Энджел (увековеченный в скульптуре Марка Куинна), решивший оставить себе женские гениталии после перехода, и небинарный активист. Но это уже условности формата документального фильма на HBO, которому больше интересны опыты селебрити вроде Кейтлин Дженнер или Лаверн Кокс.
Цели транс-движения, несомненно, остаются прежними — единство, мирное сосуществование с цис-большинством, гражданские свободы и свобода самоопределения и выражения. Но методы по достижению этих целей быть прежними больше не могут. Переложить ответственность за свою судьбу на так называемых awliya — ошибка, которую совершили предыдущие поколения трансгендеров, оставив радикальный транс-активизм времён Стоунволла и начав жить тихие, невидимые жизни. Но какими достойными ни были бы люди, которым мы поручили нашу защиту, они будут удовлетворять и защищать интересы прежде всего своей группы, всё остальное будет идти вторым чередом. И это нормально! Кеннеди не говорил со сцен Сельмы за Мартина Лютера Кинга, судьбу группы Кинга решил Кинг. Болдуин и МакДональд не говорили на суфражистских митингах за сестёр Панкхёрст, судьбу группы сестёр Панкхёрст решили сёстры Панкхёрст. Мы должны снова начать говорить за самих себя.
