15 вопросов о вечном: «Обе две» vs OQJAV

Вот какой вопрос: если бы сегодня вы узнали, что ровно через год умрёте, то что бы поменялось в вашей жизни?

Ну вообще, я всегда живу на очень сложной грани, которая очень мне помогает: всегда живу последним днём со знанием того, что мы никогда не умрём. Но это одно и то же на самом деле.

Я думаю, что я бы поговорил с бабушкой нормально, с мамой, с Катей. Я бы поехал куда-нибудь на море очень надолго, но мне почему-то кажется, что я стал бы собирать незаписанные какие-то песни и так далее, хотя это звучит бредово, потому что цели плюнуть в вечность у меня нет.

Я, кстати, про себя точно знаю, что я бы не стала срочно записывать альбом, делать дела, рожать, а стремилась бы всё отпустить и растворить.

Есть ли у вас тайное представление, как именно вы можете умереть?

Я думаю об этом всё время. Я очень часто представляю разные варианты своей кончины и самоубийства. Из всех способов я бы выбрала застрелиться, таблетки — неврастенические, это я не уважаю, а падать страшно. Мне всегда достаточно просто даётся принять решение в момент, поэтому курок — это моё. Больше всего на свете я боюсь умереть от пыток, и в смерти я боюсь только боли, даже болезней не боюсь, но я хотела бы оградить от них своих близких. Есть же наркотики, можно тогда от боли спасаться наркотиками, если это болезнь. Вот такие у меня планы на смерть.

А так я боюсь огня и люблю воду, но я не уверен, что хотел бы утонуть. Но упасть с огромной высоты в воду — это, наверное, классно.

А если можно было бы проснуться однажды утром с абсолютно любой способностью, то что каждый из вас бы выбрал?

Я бы выбрала не уставать.

А я бы выбрал способность подпрыгивать вверх на сто метров, потом приземляться и не разбиваться, и снова подпрыгивать. Наверное, эту способность можно назвать пружинностью. Но только мне нужна такая, чтобы я в любой момент мог остановиться, а не прыгать вечно и умереть от голода.

Мне кажется, мы сейчас отлично проиллюстрировали нашу семью на всех этих примерах.

Катя, у меня к тебе вопрос про твоё увлечение балетом. Как к тебе в голову пришла такая мысль? Мне показалось на тот момент это довольно странным и довольно непопулярным, а сейчас я вижу балет везде и всюду. Собираешься ли ты делать какие-то успехи, в том числе карьерные? Ты думаешь над тем, чтобы уйти из этой вашей дурацкой музыки и танцевать? Расскажи, как это вообще началось?

Ну смотри. В первую очередь, меня очень бесит отсутствие у меня хорошей осанки. Я поняла, что самостоятельно с этим не справлюсь и мне нужна помощь. Потом я начала замечать, что всё время хочу балетный станок в доме. Помнишь, я много раз к тебе и к отцам подкатывала, но вы меня игнорировали. Потом пришлось найти балерину, которая будет меня учить. Карьеру балерины я делать не планирую, но несколько па в шоу-программе через пять лет хочу показать.

То есть в «Известиях» ты ничего не собираешься показывать?

Я ещё не готова и на шпагат ещё не села. Мне кажется, как только я сделаю это, обязательно это использую на сцене.

Следующий мой вопрос — максимально серьёзный. Когда я сломал тебе жизнь и пошёл работать на склад, когда развалился первый золотой состав «Обе две», и ты сидела дома, читая книжки — допускала ли, что музыки больше не будет? Если да, то с какого моста ты собиралась кидаться и что делать дальше?

Когда я тебе говорила, что, кажется, мне надо пойти пожить в хостеле или поработать в «Макдоналдсе», это были как раз те дни, когда я понимала, что это конец, больше я не выйду на сцену никогда в жизни. Но на самом деле я понимаю, что это была клиника, и такого депресняка у меня больше, наверное, никогда не бывало. Но даже в тот момент я отдавала себе отчёт: это клиника — и при этом вообще никак не могла с этим справиться. Ты очень достойно себя вёл, во всём меня поддерживал, иногда у тебя начинался физический нервный тик, и я понимала, что ты здесь ни при чём и что нужно с этим как-то справляться.

А когда ты поняла, что всё, можно снова? И почему? Произошёл же какой-то переломный момент, когда ты сказала себе: «Блин, у меня ведь всё есть»?

Так вы же меня спасали постепенно. Сначала эта Alpha-Beta началась. Я решила, что ведь это совершенно легально, «Обе две» больше никогда не будет, я готова покончить с собой в любой момент, почему бы мне напоследок не поиграть электронную музыку? Потом ты под шумок со своим OQJAV ко мне подлез, потом я подумала «А чего я „Обе две“ не делаю?» Так что это не было щелчком, вы меня все взрастили.

Как вы познакомились?

Я приехала на гастроли сюда из Екатеринбурга, это была весна-лето 2011 года, и карта так легла, что нам надо было пожить в коттедже в Подмосковье, где Вадик жил со своей группой. Так мы и познакомились. Я приехала пожить.

И как вы оба изменились с тех пор?

Я точно стала лучше и счастливее. Или как надо правильно говорить? Вадик стал намного старше, раньше он был младшим, а теперь стал старшим.

А лучше стала в чём? Как это?

Кажется, я взвешеннее стала. Ну то есть все мои характерные черты с детства, которые я подавляла, я перестала подавлять, и как-то Вадик учит меня направлять это в добрую энергию, в хорошую.

Это про ответственность?

Да, у Вадика просто огромное сердце и обострённое чувство справедливости, как и у меня кстати. Поэтому надо соответствовать.

Я когда познакомился с Катей, во-первых, узнал, что бывают действительно откровенные люди. Я допускал, что они есть, но не был с ними знаком. И с моим отцом (он тоже жил в нашем доме) Катя сразу начала говорить совершенно открыто — я не представлял, что так можно. То же касается и песен. Когда я послушал очень милых «Гонщиков», я не понял, почему ты пишешь такие песни, так нельзя писать, так не пишут. Я был удивлён.

Ты очень впечатлительный. Как я.

Кто из вас главный?

Я очень стараюсь не быть главной, это моя проблема. Я просто этого не хочу, у меня в семье все женщины очень сильные, поэтому мне приходится немного сдерживать свою природу, потому что вообще я, мягко говоря, не феминистка.

А ты феминистка, шовинистка или историк?

Ты такой злой человек.

Просто Катя историк по образованию.

Я очень плохо училась, за меня сестра сдавала экзамены, я ничего не знаю по истории, а он любит в обществе сделать так: «Кать, ну ты вот как историк можешь прокомментировать ситуацию?»

А как с годами меняется ваша музыка?

Меняется. Я думаю, что именно в плане музыки больше я на Вадика влияю, чем он на меня, потому что во мне есть много именно музыкального объёма вне нас двоих. Я провожу много времени с музыкантами. А в плане работы с текстом я знаю, что я воспитываюсь Вадиком. Мы любим играть в рифму: Вадик любит пародировать мои рифмы, а я его. Это у нас разные черты.

Вот, давайте как раз чуть-чуть поговорим про «Мальчика». Если я не ошибаюсь, то эта песня — не от первого лица, то есть создаётся впечатление, что в этой песне героиня — не ты.

Погоди, ты же прекрасно знаешь, от чего всё пошло! Ты придумал строчку от второго лица, которая звучала как: «Ты в том же платье, что и вчера, значит, ты не была дома». Потом я тебя шантажировала, сделала предложение, от которого невозможно отказаться, и забрала её себе. И всю остальную песню я была вынуждена писать от второго лица, тут очень простая схема.

Но там предполагается третье лицо или первое?

Эта песня — абсолютно про меня, конечно. Мне очень важно почему-то запереть в себе ощущение юности всегда: чтобы ветерок, музыку, мальчиков, всё ловить на ощущении восемнадцати-двадцати лет. Не поступки совершать, а именно вдыхать мир так. Поэтому я очень счастлива появлению этой песни, я его поймала, это ощущение. Я писала, конечно, от второго лица про «ты», но с полной проекцией на себя.

Катя, ни разу в жизни не видел тебя на сцене неуверенной. Хотя — поскольку мы довольно часто видимся — знаю, что тебе свойственен полный спектр эмоций: ты можешь быть и робкой, и рыбкой, и Ребеккой, знаешь, что такое обида и досада. Почему так? Для тебя сцена — это условный рай, другой мир, ты полностью отключаешься, или всё-таки знаешь, что забыла дома включённый утюг?

Я знаю, что это наверное чуть ли не последний «мэджик», который у меня остался. Потому что десять лет назад, когда ты пишешь новую песню, тебе кажется, что всё берётся из воздуха, ты ничего не контролируешь. И со временем, чем больше ты движешься в сторону профессионализма, тем меньше и меньше этого «мэджика» у тебя остаётся, потому что начинаются референсы, сравнения, правила.

В чём референсы и сравнения?

В музыке. Техника исполнения, вот это вот всё. А на сцене меня никто не трогает, и я знаю, что у меня есть эти полтора часа, когда никто не подойдёт и не даст мне никакой совет, никакой оценки. И у меня плохое зрение, я не вижу людей в зале. То есть вижу, но я могу фантазировать о том, что происходит. И это даёт небольшую уверенность, потому что я знаю, что это мои полтора часа, это моя собственность. Ты знаешь, что в это время можно всё, и ты — хозяин происходящего. Я точно знаю, что сейчас происходит моя жизнь, и ничья другая. Причём я это не контролирую, я не знаю, где эта кнопка, которая включает такое состояние.

А когда ты во время выступления кидаешь барабанные палочки в музыкантов или зрителей, ты метишь в кого-то конкретно или просто кидаешь как можно сильнее, чтобы кому-нибудь повезло?

Честно, я их кидаю просто как в последний раз. Надо кинуть так, чтобы эти палки запомнились. Дальше — божественная случайность, но, честно говоря, я очень радуюсь, когда в кого-то попадаю, хоть и делаю вид «боже, прости».

Круто, а я один раз поймал медиатор из рук гитариста. Это было очень классно. Я его подарил другу, потому что он был большим фанатом этой группы, сидел рядом и не поймал.

Какая группа?

Мы были школьниками, это была группа Scorpions.

Ты поймал медиатор группы Scorpions?

Да, из рук Маттиаса Ябса! И мой друг Миша, скорее всего, расстроился по этому поводу, но я, как свинья, этот медиатор хранил где-то год или полтора, и только потом ему подарил. Я понял, что коллекционирование — это бред. А он, кстати, играл на гитаре, в отличие от меня.

Тот уровень известности, который у вас сейчас есть — это предел или хотелось бы чего-то большего? И если да, то зачем?

Как таковая известность меня мало интересует. Я имею возможность свободно передвигаться в метро! И если несколько раз в год меня узнают где-нибудь на улицах, я чувствую себя неловко, только если это происходит где-нибудь в электричке (а это бывает и в электричке).

Почему только когда в электричке?

Не знаю, я не разобралась, почему испытываю эту неловкость. Наверное, потому, что тебя застают врасплох. Но я стала с этим работать. А так вот бабушку мою волнует этот вопрос, она бы хотела быть знаменитой. Она поёт на концерте, после этого к ней подходит моя сестра и дарит букет цветов, а она говорит: «Надо было на сцене подарить!» — «Почему?» — «Чтобы все видели» — «Что видели?» — «Ну, как ты даришь мне цветы, и что я популярная!» Я очень люблю цветы, когда мне дарят цветы, но со сценой это не связано. Мне нравится, что мы можем не работать на другой работе. Я не работала с тех пор, как переехала в Москву, Вадик поработал три года и сейчас тоже не работает. Мне кажется, для всех музыкантов и художников это очень важный барьер. Намного свободнее себя чувствуешь, когда его переступаешь.

Известность сама по себе меня, наверное, пугала бы. На данный момент мне точно хочется свободно и спокойно ходить по городу неузнанным, заходить в любой бар, читать. Я чувствую, что известность на меня как-то бы давила, не знаю, с чем это связано. Меня это очень пугает и мешает. Когда это происходит, несколько раз нас узнавали где-то в Питере, Минске, в Москве, мы просто были в каких-то заведениях, в этот момент я не понимал, куда себя деть. Мне казалось, что Катя в своей тарелке, а я был совершенно не в своей.

Дорогие читатели, если вы вдруг узнаете на улицах Королёва, не подавайте вида, он очень страдает.

Последний вопрос. Вы же музыканты, у вас есть возможность наблюдать за данным вам отрезком времени и рассказывать человеку что-то про него самого, что-то, чего он сам не знает. Исходя из работы, которую вы делаете много лет уже, как бы вы описали сегодняшнего человека?

Мне кажется, что глобально ничего не меняется, а про других людей мне сложно сказать. Я в последнее время перестал брать с собой айпад и хожу с телефоном, который только звонит. Несмотря на то, что в современном мире нужно всегда быть на связи, я ловлю себя на мысли, что всё время делаю десять дел одновременно. И я понимаю, что классно не делаю ни одно из них. И я проверяю дела, всем отвечаю, только когда возвращаюсь домой. Может быть, это менее мобильно, но мне буквально дышать стало легче. Скорее всего, такая проблема есть почти у всех. Ушла прелесть писем, когда ты можешь отрефлексировать какие-то вещи, написать письмо другу или любовнику, потому что ты всегда на связи и успеваешь только слать сердечки.

А я, в широком смысле, не верю в моду и прогресс. Мне хочется дойти до того, чтобы писать не сиюминутные, а вечные песни, чтобы они были понятны любому поколению. Потому что, как мне кажется, в душах и сердцах глобально ничего не меняется.