Наш книжный критик Данил Леховицер прочитал «Искусство воскрешения» — роман звезды чилийской литературы Эрнана Риверы Летельера, который в этом году был переведён на русский — и рассказывает: сочетание сексуального экстаза и шизы даёт удивительно сильный религиозный посыл.

Герой романа «Искусство воскрешения» Доминго Сарате Вега (1898-1971), более известный как Христос из Эльки, — народный святой, мистик и одна из самых интересных исторических фигур Чили. В поисках легендарной набожной потаскухи Магалены Меркадо он силами провидения заброшен в богом забытое поселение Вошку, где подвергается мягким ужасам инквизиции двадцатого века.

Мир нового романа звезды чилийской литературы уже знаком по другим его произведениям: изъеденные коррозией, покрытые пылью шахтёрские городки, то ли заживо горящие на пороге ада, то ли замершие в ожидании царствия небесного, также послужили местом действия «Фата-Моргане любви с Оркестром» и «Гимну ангела с поджатой ногой».

Но пространство «Искусства воскрешения» — это прежде всего мир колкий и сатирический. В нём непросыхающие работники селитряного прииска, шахтёры-ампутанты и шизофреники соседствуют с юродивым, подметающим пустыню, благочестивой блудницей, там же разбившей шатёр любви, и погрязшим в грехах святым.

Первой моей эмоцией, когда я взялся за «Искусство воскрешения», было раздражение. Такое же раздражение, когда впервые читаешь Герарда Реве, измывающегося над евангельскими святынями. Однако в какой-то момент сюрреалистическое кощунство Летельера сменяется карнавально-сатирическим гимном чилийскому мученику.

Летельеру удивительным образом удалось примирить библейские сюжеты с похотливым разгулом Христа из Эльки, который забирается на кухарок и посудомоек и рекомендует своим послушникам чаще опорожнять железы и без стеснения гонять ветра. Так же глумливо и водевильно в романе размалёвано буквально всё: в своих проповедях Христос из Эльки сочетает житейские трюизмы собственного сочинения с затёртыми библейскими проповедями, а рецепты снадобий прописывает с теориями Александра Флеминга. Вокруг этого человека — то ли святого, то ли помешанного — происходит постоянное смешение величественного и нелепого, трагического и фарсового, пока к концу романа этот балаган не сливается в почти алхимический брак небесного и земного.

При этом автор не столько «против», сколько «за» Христа из Эльки. Своей интонацией текст указывает на убыток сакрального и отношение к религии в гуманистическую эпоху. Даже твердолобые жители приисков, которые и тянутся к проповеднику, и одновременно отталкивают его, — жаждут ухватить обрывки мистики. Однако визионерство в духе библейских пророков вынуждено боксировать с новым временем.

К примеру, Христос из Эльки, силится оживить лже-Лазаря, восседает не на ослице, а на дрезине, вместо Иерусалима входит в прииск Вошку, взбирается не на Голгофу, а на маленькую горку, увенчанную хлипким крестом. И если в этом романе и демонстрируется искусство воскрешения, то только над ненароком убитой курицей, да и то — когда никто не видит.

Но, пожалуй, главным чудом является то, что даже в этих комических декорациях вера — слепая и пронзительная, освещённая (и омрачённая) вспышками божественного опыта — не исчезает.

Автор демифологизирует очередного аватара Сына Божьего в лице то ли помешанного, то ли взаправду праведного развратника и забулдыги, каким только и может быть великомученик, родившийся в выжженной солнцем глубинке Чили.

«Искусство воскрешения» — это не только история народного святого, достойная экранизации Алехандро Ходоровски, но и священнодействие нового времени, в котором сексуальный экстаз и шиза вторгаются во владения религиозной риторики и наоборот.

Летельер спрашивает: кто поручится, что безумие — не святость, как, в сущности, и проституция? Из «Искусства воскрешения» следует, что второе пришествие и правда произошло в Вошке. Только вот все его прозевали.