Главный старожил бит-поколения Уильям Сьюард Берроуз, почётный торчок Американской академии искусств и литературы с 1981 года, очень любил читать — и делал это лучше многих других охотников убить время интеллигентно. Всё дело в том, что Берроуз читал как писатель: с прицелом скоммуниздить из чужих текстов удачные куски. В трёхчастной лекции «Как читать книги» мастер художественного воровства расскажет, что искусство похоже на пищеварение (не переваришь материал — ничего не выйдет), и покажет, как чтением превратить чужой текст в свой собственный.
Какие-то книги в списке забыты, некоторые больше не издаются, а другие трудно найти; в нём есть книги, которые включены в список не на основании собственной ценности, но потому что они иллюстрируют тенденцию в литературе; а есть те, которые просто содержат несколько хороших страниц.
Читать творчески — значит быть способным понять, чего писатель хочет добиться и удаётся ли это ему; понимать его замыслы и замечать уловки; придумывать альтернативные окончания и продолжения повествования; изобретать новых персонажей и другое место действия; понимать, когда автор жульничает; осознавать, за счёт чего книга удерживает или не удерживает ваше внимание; а также чувствовать тонкую и загадочную вещь, которая называется стилем.
Давайте рассмотрим, что происходит, когда вы читаете. Я рекомендую небольшую брошюру о египетских иероглифах под названием «Книга дыхания»: в ней объясняется разница между пиктографическим и буквенным языком. Читая буквенное письмо, мы обычно упускаем из виду тот факт, что написанное слово — это изображение, а предложение из таких слов — это последовательность изображений. В случае с египетским иероглифическим текстом совершенно очевидно, что вы читаете последовательность изображений. Разумеется, в египетском письме есть произвольные элементы: как существительные, так и глаголы могут содержать произвольные изображения. К примеру, иероглиф, означающий смерть, изображает человека, который рассекает себе череп топором. Этот иероглиф служит детерминативом, который указывает на то, что слово относится к смерти, убийству или врагу. Но в пиктограмме, означающей смерть, есть ещё одно изображение — рогатая сова. Такие произвольные изображения можно сравнить с тем, что в письме мы называем стилем. Таким образом, стиль — это произвольный выбор слов или изображений. Писатель делает произвольный — а следовательно, свойственный ему одному — выбор между двумя или более словами с приблизительно одинаковым значением. Точно так же у каждого египетского писца может быть собственная характерная сова: надменная, загадочная, зловещая, капризная, печальная — означающая смерть.
Время имеет огромное значение. Книга, к которой вы остались безразличны в один момент, может оказаться для вас полной смысла в другой. В этом и заключается цель данного списка. В определённый момент вы можете почувствовать интерес к одной из этих книг именно тогда, когда она попадётся вам на глаза.
Ещё один решающий фактор, который может повлиять на получение удовольствия от книги, — это предубеждения и ожидания. Иногда вы ищете в книге то, чего там нет, и, не находя, теряете интерес.
ГЕРОИ
Джозеф Конрад «Лорд Джим» и Фрэнсис Скотт Фицджеральд «Великий Гэтсби»
Как уже упоминалось выше, написанное слово — это изображение. Читая слова, вы смотрите фильм, состоящий из миллионов ассоциаций. Прочитайте абзац из Конрада — и вы увидите Джима в поселении среди джунглей, опирающегося на перила и глядящего на реку. Фильм, который вы увидите, будет состоять из картин, которые вы видели ранее или представляете в воображении. Само собой, все мы видим далеко не один и тот же фильм, читая одну и ту же книгу. Человек, который побывал на островах, и человек, который видел острова только в документальном кино, увидят разные фильмы. Я во многом черпаю своё видение пейзажей в книгах Конрада из личного опыта пребывания в южноамериканских джунглях. Точно так же, читая Фицджеральда, человек, который жил в 20-е годы (как я), увидит другой фильм, в отличие от человека, который не жил в эпоху джаза. Каждый раз, когда вы читаете книгу, вы видите фильм. И если вы не видите ничего — вы не станете читать.
Я полагаю, что назначение искусства (и я включаю в эту категорию творческую работу в науке) состоит в том, чтобы помочь нам установить связь с тем, что мы знаем, не догадываясь об этом. Невозможно донести до человека то, чего он уже не знает. Например, в Средние века люди, жившие на побережье, знали, что Земля круглая. Но они верили, что Земля плоская, потому что так говорила церковь. Точно так же, когда Сезанн впервые выставил свои работы, публика пришла в такую ярость, что не увидела на картинах яблок и рыбы. И только после выхода «Улисса» Джойса люди наконец осознали свой собственный поток сознания. То же самое произошло в 1959 году, когда Брайон Гайсин изобрел метод нарезок. Метод нарезок — это попросту литературная форма коллажа, который применяется в живописи уже более пятидесяти лет. Когда вышла первая книга, сделанная при помощи метода нарезок, она вызвала бурное негодование, в первую очередь, со стороны критиков и других писателей. Нас обвиняли в жульничестве, плагиате и пропаганде невразумительности. Когда писатель или художник впервые показывает нечто новое, публика поначалу не видит. Её первая реакция — отрицание, злость и насмешки. Но через несколько лет у всех открываются глаза.
В курсе, посвящённом творческому письму, я предлагаю несколько упражнений, призванных расширить наше поле осознанности путем включения в него того, что мы знаем, не догадываясь об этом. Данные упражнения можно с равным успехом применять в чтении. Как и все упражнения, они не являются самоцелью, а лишь служат для развития наблюдательности и осознанности.
1.
Пройдитесь по улице, обращая пристальное внимание на всё, что вы видите и слышите, — и особенно на всё, о чём вы думаете, когда читаете вывески, проходите мимо людей или замечаете машины. Затем вернитесь домой и запишите всё, что произошло. Суть этого упражнения — в исследовании отрезка времени. Оно научит вас кое-чему о природе времени и событий во времени. Можно также делать это упражнение с диктофоном, записывая всё во время прогулки, а затем проигрывая запись и вспоминая, что происходило несколько минут назад. Таким образом вы учитесь путешествовать во времени (в действительности, мы путешествуем во времени постоянно). Выполняйте это упражнение на протяжении нескольких дней, и вы увидите, что вывески, номера машин и прохожие сообщают вам что-то. Приведу пример из моего личного опыта: однажды по пути домой из магазина я размышлял о книге под названием «Плетёный человек», главный герой которой — религиозный полицейский. И мне пришла в голову его фраза: «Я — офицер полиции. Когда я задаю вопрос, я ожидаю получить ответ». И именно в этот момент рядом со мной проехала полицейская машина. Подобные вещи происходят постоянно, если только обращать внимание. У некоторых людей из-за этого упражнения развивается паранойя. Я помню, как один студент сказал мне: «Кажется, что всё вокруг наполнено смыслом». Так и есть. Всё действительно наполнено смыслом. Вы также начнёте замечать, что одни и те же люди встречаются снова и снова. Вы станете говорить себе: «А это не тот человек, которого я только что видел в магазине?». Нет, этот человек не преследует вас, он просто на одной волне с вами. Я помню, как однажды, зайдя в магазин в Нью-Йорке, я заметил молодого парня, и наши глаза встретились. Когда я сел в метро, он сидел напротив меня. И я сказал себе: «Готов поспорить, он выйдет на улице Франклина». Так и произошло. Это называется синхронией, и это происходит постоянно.
2.
Второму упражнению меня научил главарь мафии из штата Огайо. Замечайте всех вокруг прежде, чем они заметят вас. И если вам это удастся, то они, как правило, не заметят вас вовсе — вы обретёте невидимость. Но затем один человек таки увидит вас. Обратите на него внимание. Я помню, как делал это упражнение в метро, и китаец поднял голову и посмотрел на меня. Китайцы вообще собаку съели в этой игре. Стоит вам один раз сходить в китайскую прачечную, и они запомнят и вас, и цвет вашей сумки. Тогда как в американской вас не запомнят и с десятого раза.
3.
Представьте себя телохранителем. Вместо того чтобы смотреть прямо перед собой, смотрите по сторонам: на дверные проемы, витрины магазинов, окна и крыши домов. Это упражнение помогает вам буквальным образом расширить поле зрения и осознанности. Кстати, очень немногие люди смотрят вверх во время ходьбы.
Попробуйте применить эти упражнения к чтению. Помните, что цель упражнений — исследование отрезка времени, а роман — это, конечно, также отрезок времени. И если это хороший роман, то вы найдёте в нём те же закономерности, связанные со временем и событиями во времени.
Есть ещё одна очень важная закономерность: молния всегда попадает в одно и то же место дважды. Если вы сталкиваетесь с ситуацией один раз, это предупреждение о том, что вы столкнётесь с ней снова. Любое событие порождает схожие события, потому что события происходят сериями. Так же, как люди попадаются вам на глаза снова и снова, события происходят раз за разом. Эта закономерность содержит урок о законах повторения и синхронии: если вы упустите первую возможность, то упустите и вторую. И обе книги — «Лорд Джим» и «Великий Гэтсби» — повествуют о втором шансе.
Однажды я применил эти закономерности к книге Стивена Кинга «Сияние». В этой книге содержится предупреждение касательно будущих событий, которое принимает форму слова ОВТСЙИБУ, отражённого в зеркале. Мне понадобилось три дня, чтобы понять, что это УБИЙСТВО, написанное задом наперёд. Джим также получает недвусмысленное предупреждение — в форме похлопывания по плечу. Намёки на будущие события всегда находятся на периферии нашего зрения. Если не заметить предупреждение, то событие застанет вас врасплох, подобно тому, как это случилось с Джимом. Вот момент в книге, когда Джим получает предупреждение:
«На нижней палубе, под гул двухсот голосов, он забывался и заранее мысленно переживал жизнь на море, о которой знал из беллетристических книг. Он видел себя: то он спасает людей с тонущих судов, то в ураган срубает мачты, или с верёвкой плывёт по волнам прибоя, или, потерпев крушение, одиноко бродит, босой и полуголый, по не покрытым водой рифам, в поисках ракушек, которые отсрочили бы голодную смерть. Он сражался с дикарями под тропиками, усмирял мятеж, вспыхнувший во время бури, и на маленькой лодке, затерянной в океане, поддерживал мужество в отчаявшихся людях…»
И вдруг что-то происходит:
«Он вскочил на ноги. Мальчики взбегали по трапам. Сверху доносились крики, топот. Выбравшись из люка, он застыл на месте, ошеломлённый».
«Джим почувствовал, как кто-то схватил его за плечо.
— Опоздал, мальчуган!
Капитан учебного судна опустил руку на плечо мальчика, как будто собиравшегося прыгнуть за борт, и Джим, мучительно сознавая своё поражение, поднял на него глаза. Капитан сочувственно улыбнулся.
— В следующий раз тебе повезёт. Это тебя научит быть расторопным».
Недвусмысленное предупреждение о том, что произошло на «Патне». А вот он и на «Патне»:
«…нерушимое спокойствие словно придало ему мужества, и он чувствовал — ему всё равно, что бы ни случилось с ним до конца его дней. Изредка он лениво взглядывал на карту, прикреплённую четырьмя кнопками к низкому трёхногому столу, стоявшему позади штурвала. При свете фонаря, подвешенного к пиллерсу, лист бумаги, отображающий глубины моря, слегка отсвечивал; дно, изображённое на нём, было такое же гладкое, как мерцающая поверхность вод».
И тогда корабль наталкивается на старое затонувшее судно. Бедствие застаёт его врасплох, потому что он в это время предавался фантазиям о собственном величии. Мечтательность Джима, компенсирующая некий изъян, вероятно, восходит к какому-то событию в его детстве, о котором нам неизвестно. Вместо того чтобы посмотреть правде в глаза, он совершает бегство в мир вымышленных подвигов — как он это делает на протяжении всей книги. Ситуация с Джимом вызывает очевидные параллели с невротиком, который компенсирует свои недостатки. Джим бежит с корабля так же, как невротик бежит от реальности. То есть у Джима изначально есть проблема, которую он пытается компенсировать воображаемыми подвигами, в результате чего настоящее происшествие застаёт его врасплох. Более того, похоже, что он потерял сознание, прыгая с корабля. Когда один из инженеров погиб, Джим, как он сам говорит, «споткнулся об его ноги». То есть, он передвигался, не осознавая этого. Затем он говорит: «Я … кажется, прыгнул». Очевидно, он потерял сознание и не помнит этого. Точно так же невротик забывает травмирующее событие и остаётся с его печальными последствиями. Джим забыл сам прыжок, и остался только позор, который он ощущает очень остро. В суде он также мог сделать другое заявление. Он мог сказать, что у него не было ни времени, ни возможности спасти пассажиров, поэтому он спустил на воду шлюпку и спас собственную жизнь. Или он мог попросту показать присяжным средний палец и уйти. Но тогда это был бы совсем другой персонаж и другая история. Вместо этого Джим проживает судьбу хрупкого романтического героя.
Гэтсби не менее романтичен, но гораздо более крепок, чем Джим. Существует очевидное противоречие между фальшивым Гэтсби со всеми его ужимками и настоящим Гэтсби, о котором Фицджеральд не упоминает вовсе. Гэтсби ведёт очень успешный нелегальный бизнес, но мы ничего не узнаем об этой его стороне. Всё, что мы видим, — это довольно нелепый лицемер, арендующий большой дом, желая произвести впечатление на Дэйзи. Так же как Джим остаётся в тумане, так и Гэтсби остаётся под прикрытием своих глупых ужимок, и мы лишь изредка видим уверенного и расчётливого Гэтсби.
Оба — Джим и Гэтсби — романтические герои. А герой должен умереть, иначе он теряет свою геройскую сущность. Миры обоих кардинально отличаются от сегодняшнего дня, нам точно известны временные рамки каждого из них. Период, описываемый Конрадом, — это период между 1860 годом и Первой мировой войной. Период Фицджеральда — от вступления Соединенных Штатов в войну в 1917 году до 1929 года. Оба мира ещё не омрачены атомной бомбой и не озарены надеждой на исследование космоса, возможностью изменить человека при помощи генной инженерии или достичь бессмертия посредством клонирования — всех этих вещей не существует для Джима и Гэтсби. Равно как не существует и иллюзорных идеалов того времени, несмотря на веру Фицджеральда в американскую мечту и веру Конрада в нерушимый кодекс чести. При более пристальном рассмотрении Гэтсби и Джим оказываются не более чем мечтателями, а их мечты начинают выглядеть попросту ничтожно: американская мечта начинает всё больше походить на вечеринку, а старые колониальные ценности кажутся нелепыми. Оба мира — ярче, чем наш собственный, но они более ограничены. Оба получают жизнь только в прозе и по своей природе нуждаются в повивальных услугах повествователя.
Как я уже говорил, «Лорд Джим» и «Великий Гэтсби» — книги о втором шансе. Когда Каррауэй говорит Гэтсби: «Нельзя вернуть прошлое», тот отвечает: «Почему нельзя? Можно!». Мне кажется, именно это Фицджеральд имел в виду, говоря о «последней и величайшей человеческой мечте». Сама Америка была мечтой о втором шансе и новой жизни. Примечательна также сцена с единственным человеком, который пришёл на похороны Гэтсби:
«Он опять снял очки и тщательно протёр их, с одной стороны и с другой.
— Бедный сукин сын! — сказал он».
Именно эти слова сказала на похоронах Фицджеральда Дороти Паркер, что даёт ещё больше оснований отождествлять Фицджеральда с Гэтсби.
Особняк Гэтсби и Патюзан Джима имеют одну и ту же эфемерную природу: кажется, будто они могут растаять в любой момент. Говоря о параллелях между двумя книгами, стоит привести ещё два фрагмента. Вот сцена, когда Каррауэй в последний раз видит Гэтсби:
«Его розовый костюм — дурацкое фатовское тряпьё — красочным пятном выделялся на белом мраморе ступеней…»
А вот сцена, когда Марлоу в последний раз видит Джима:
«Сумерки быстро спускались на него с неба, полоска песка уже исчезла у его ног, он сам выглядел не больше ребёнка, потом стал только пятнышком — крохотным белым пятнышком, словно притягивающим весь свет, какой остался в потемневшем небе… И внезапно я потерял его из виду».
Эти отрывки настолько похожи, что у меня нет сомнений в том, что Фицджеральд читал «Лорда Джима» и сознательно или несознательно выстраивал повествование на этом основании.
Джозеф Конрад «Западные глаза»
Когда роман «Западные глаза» вышел в 1911 году, он оказался провальным с финансовой точки зрения. И до сих пор он остаётся одним из наименее читаемых романов Конрада. Книга повествует о революции, террористах и двойных агентах. Трудно сказать, насколько эта тема была популярна в то время: массмедиа тогда находились в стадии зарождения. Сегодня, когда терроризм снова в моде, книга может прийтись по вкусу современной публике.
По словам самого Конрада, Разумов — обыкновенный молодой человек, наделённый любовью к труду и здоровыми амбициями. Он делает академическую карьеру и лет через тридцать может стать уважаемым профессором. И вот Конрад втягивает этого довольно скучного и заурядного молодого человека в своё повествование. И неудивительно, ведь это означает беду. А без беды нет истории. Террорист Халдин, который утверждает, что он убил мистера де П., скрывается в квартире Разумова, ошибочно полагая, будто тот поддерживает революцию. Разумов понимает, что ему может светить десять лет в Сибири, а возможно, и смертный приговор. Он пытается избавиться от Халдина, но вместо этого Халдин посылает его к связному, который должен организовать побег. Связной оказывается пьяным в стельку, и в приступе ярости Разумов разбивает черенок от вил о его голову. Тогда Разумов решает сдать Халдина полиции. Скитаясь по улице, он видит галлюцинацию, в которой Халдин лежит на снегу, преграждая ему путь. Затем он отправляется к своему покровителю, князю К. (в книге содержится намёк на то, что Разумов — его незаконнорождённый сын), а князь, разумеется, идёт в полицию. Неудивительно, что власти считают Разумова как-то связанным с покушением, и в этом есть доля правды: не будем забывать, что он действительно пытался помочь Халдину сбежать, чтобы избавиться от него. Допрос Разумова советником Микулиным — одна из моих любимых сцен. Вот она:
«Но я протестую против фарсовости этого допроса. На мой вкус, вся эта история становится слишком комична. Комедия недоразумений, призраков и подозрений».
«И посему с вашего позволения... Я удалюсь — просто возьму и удалюсь, — закончил он очень решительно».
«Он направился к двери...»
«Неспешный голос произнёс:
— Кирилл Сидорович.
Разумов, дойдя до двери, обернулся.
— Удалюсь, — повторил он.
— Куда? — мягко спросил советник Микулин».
Разговор между Карлом и Доктором Бенвэем в «Голом завтраке» был вполне сознательно написан по образцу этого диалога.
Оригинал лекции можно послушать здесь.
