Французский художник и скульптор Жан Дюбюффе известен тем, что основал движение ар брют для освобождения искусства от строгих законов западной эстетики. В своей лекции, прочитанной в Клубе искусств Чикаго в 1951 году, он предлагал обратить внимание на мышление и искусство так называемых «примитивных народов», которые во многом оказываются куда утончённее цивилизованного человека.

Не только в искусстве, но и во многих других областях происходит важная перемена в сознании людей. Определённые ценности, которые долгое время принимались как должные, начинают теперь казаться сомнительными и даже ложными. И, напротив, другие ценности, которыми прежде пренебрегали, становятся более значимыми.

Полное упразднение образа мышления гуманизма, который составлял основу нашей культуры начиная с эпохи Возрождения, происходит сейчас или произойдёт в ближайшем будущем. Рост осведомлённости о мышлении так называемых «примитивных народов» и знакомство с их произведениями искусства, которые удивили и очаровали западную публику, во многом способствовали этой перемене.

Многие люди начинают осознавать, что Западу есть чему поучиться у этих дикарей. Может оказаться, что во многом их техники и методы, которые поначалу казались нам очень грубыми, даже более искусны, чем наши. Вполне возможно, что утончённость и глубина ума более присущи им, чем нам.

Лично я глубоко верю в ценности первобытного состояния: инстинкты, страсть, насилие, безумие. Я не имею в виду, что Западу они не свойственны. Тем не менее, я считаю, что культура Запада — это одежда, которая ему больше не впору. Эта культура напоминает мёртвый язык, не имеющий ничего общего с языком, на котором говорят улицы. Она всё больше отдаляется от повседневной жизни и теряет живые корни.

Что касается меня, то я — за искусство, которое имело бы непосредственную связь с повседневной жизнью и выражало бы наши подлинные переживания.

Я перечислю шесть пунктов, касающихся западной культуры, с которыми я не согласен.

Характерная черта западной культуры — вера в то, что человек кардинально отличается от всех остальных существ. Принято считать, что человека невозможно сравнить с ветром, деревьями или реками — разве что в качестве фигуры речи. Следовательно, западный человек испытывает глубокое презрение к деревьям и рекам.

Примитивный человек, напротив, верит в своё подобие рекам и деревьям. Он испытывает намного большее уважение ко всем существам и чувствует себя не хозяином над ними, а всего лишь одним из их числа.

Западный человек верит, что объекты внешнего мира точно такие же, как и в его уме. Он твёрдо убеждён, что его интеллект и логика имеют под собой твёрдое основание.

Примитивный же человек не верит ни в интеллект и логику, ни в другие способы мышления. Вот почему он с таким почтением относится к состояниям сознания, которые мы зовём сумасшествием и помешательством. Я убеждён, что искусство имеет много общего с безумием и умственными отклонениями.

Западная культура очень высоко ставит идеи и теории. Я считаю идеи низшим проявлением умственных способностей. Если использовать метафору лестницы, то идеи будут лестничной площадкой — местом, где мыслительные процессы останавливаются. Идеи — как пар, который конденсировался и стал водой из-за конфликта со злом интеллекта и логики.

Меня не интересует эта лестничная площадка идей. Я стремлюсь уловить мысль в процессе развития, прежде чем она оформится в идею.

Искусство и философия Запада полностью основаны на идеях и теориях. Но моё искусство и моя философия опираются на более низкие ступени. Я всегда стараюсь схватить мыслительный процесс ближе к корням, где сока больше.

Западная культура очень любит анализ. Я же не испытываю ни тяги, ни доверия к нему. Считается, что всё можно познать путём разделения на части, а затем изучения каждой части по отдельности. Я склонен скорее к объединению. Разделение объекта даже на две части отдаляет меня от его понимания. У меня есть ощущение, что целое не равно сумме своих частей.

Когда я хочу что-то как следует рассмотреть, моё чутье подсказывает мне разглядывать это вместе со всем окружающим. Если я вижу дерево в поле, я не приношу его в мою лабораторию, чтобы рассмотреть его под микроскопом. Я считаю, что ветер, играющий в его листьях, птицы, сидящие на его ветвях, и даже пение этих птиц — необходимы для познания этого дерева и неотделимы от него.

Наша культура основана на полном доверии к языку, особенно в его письменной форме, и на его способности выражать сложные мысли. Мне это кажется заблуждением. Язык представляется мне грубой системой рудиментарных алгебраических знаков, затрудняющей мышление вместо того, чтобы помогать ему. Речь, оживлённая звуком голоса, интонациями и мимикой, кажется мне более точной и эффективной. Письменный же язык похож на плохой инструмент: как средство выражения он передаёт только мёртвый остаток мысли — как головешки из огня; как средство развития он обременяет мысль и искажает её.

Как и примитивный человек, я считаю живопись более точным инструментом и намного более богатым средством для выражения и развития мысли, чем печатное слово. Самое интересное в мысли — не момент преобразования в формальные идеи, а предшествующие этому мгновения.

Согласно западному представлению о красоте, есть красивые вещи и уродливые вещи, красивые люди и уродливые люди, красивые места и уродливые места — и так далее. Я категорически отказываюсь принять эту ограниченную и омерзительную идею.

Греки первыми заявили, что определённые предметы красивее других. Так называемые дикари не верят в эту идею и не понимают, о чём идёт речь, когда с ними заговаривают о красоте. Именно по этой причине западный человек зовёт их дикарями. Он зовёт дикарём каждого, кто не знает о существовании красивых и уродливых вещей и не видит между ними разницы.

Любопытно, что уже много веков — и в особенности сейчас — западные люди спорят о том, что красиво, а что уродливо. Ни у кого нет сомнений, что красота существует, но невозможно найти двух людей, которые бы соглашались, какие вещи ею наделены. К тому же представления меняются от столетия к столетию. Каждый следующий век западная культура объявляет красивым то, что она объявляла уродливым в предыдущем.

Эта ситуация объясняется тем, что, хотя красота несомненно существует, она скрыта от взора большинства людей. Восприятие красоты требует особого чувства, которым большинство людей не обладают.

Тем не менее, идея красоты очень высоко ценится в нашей культуре, а веру в красоту принято считать одним из краеугольных камней западной цивилизации. Сам принцип цивилизации неразрывно связан с представлением о красоте.

Я нахожу идею красоты примитивным и не слишком оригинальным изобретением, и уж тем более не обнадёживающим для человека. Горько думать о людях, лишённых права считаться красивыми, потому что они слишком тучные или слишком старые. Сама мысль о том, что наш мир состоит по большей части из уродливого, а красота встречается крайне редко, приводит в уныние. Мне кажется, что Запад немногое потеряет, если откажется от этой идеи. И напротив, если он осознает, что не существует ничего уродливого и что каждая вещь может быть очаровательной, такая идея очень обогатит жизнь.

Но как насчёт искусства? Со времён Древней Греции целью искусства считалось создание красивых линий и сочетаний цветов. Если отказаться от этого представления, что станет с искусством? Искусство вернётся к своему подлинному назначению, более важному, чем создание приятных глазу форм и цветов. Я не считаю подбор привлекательных сочетаний очень благородным занятием. Если бы в этом состояла цель искусства, я бы не потратил на него и часа моего времени. Искусство обращается к уму, а не к глазу. Именно так всегда считали примитивные народы, и они правы. Искусство — это язык, средство познания и выражения.

Живопись имеет двойное преимущество перед словами. Во-первых, она оперирует знаками, которые, в отличие от слов, не абстрактны и бестелесны, а намного более близки к самим вещам. Более того, живопись использует материалы, которые сами по себе являются вещественными. Вот почему в понимании сути вещей живопись позволяет зайти намного дальше, чем слова. К тому же, живопись способна создавать вещи не изолированно, а в связи со всем окружающим. Во-вторых, живопись более прямая и непосредственная, чем слова. Она ближе к крику или танцу. Вот почему как средство для выражения внутреннего голоса она намного эффективнее.

Эти два качества делают живопись исключительным инструментом для мышления — или, если угодно, ясновидения. Она способна материализовать плоды этого ясновидения, что позволяет нам приобщиться к нему наравне с художником.

Живопись способна озарить мир поразительными открытиями, одарить человека новыми мифами и тайнами, а также обнаружить неограниченное количество неожиданных аспектов вещей и неизвестных ранее ценностей.

А это кажется мне намного более стоящим занятием для художника, чем создание приятных глазу сочетаний форм и цветов.

© Jean Philippe Arthur Dubuffet
Расшифровку лекции на английском можно посмотреть тут.