Несостоявшийся священник, Эдип с мальчишества, приверженец онирической и глубоко религиозной прозы, чуть ли не последний французский модернист Клод Луи-Комбе в прошлом году впервые был представлен на русском языке хрестоматийным сборником — романами «Вонзайся, чёрный терновник», «Пробел», «Книга Сына» и рядом эссе и увертюр.
Находясь на периферии французской литературы, Клод Луи-Комбе тем не менее является одним из наиболее значимых писателей своей страны. Это подтверждает то, что большинство его работ публиковалось в престижных издательствах Galile, Fata Morgana, Flammarion и Jos Corti, хоть и небольшим тиражом. Французскому читателю он известен прежде всего за частое сравнение критиками с такими столпами, как Пьер Клоссовски, Жорж Батай, Жульен Грак и Бернар Ноэль, а так же, как переводчик Анаис Нин и Эрика Эриксона. Но в ещё большей степени интересно обтёсывание на протяжении почти полувека писательской деятельности одних и тех же тем — исследования материнского чрева, психологического гермафродитизма и мученического раскаяния.
Белизна и пустотность мира и кризис веры так пугают Луи-Комбе, что посредством письма, рефлексий и сновидений он пытается вернуться в материнское начало несколько рискованным методом. Навязчивое желание вновь стать «возвращенцем», «приблизиться к чему-то, способному напомнить изначальный рай», найти оплот инфантильного существования в лжеснах матери — вот повторяющиеся с маниакальным рвением фантазмы автора.
Например, в «Книге Сына» ребёнок грезит о том, что «… за продвижением уда последует всё его тело … войдёт, погрузится, встанет на путь тьмы, сладости и утраты, который приведёт его к центру и началу». А в «Вонзайся, чёрный терновник» — мифобиографии (жанр изобретён писателем) австрийского поэта Георга Тракля — любовницей героя становится сестра, по сути, двойник матери. Помимо преступлений плоти, инцест — не только попытка «раскрыть врата пола», вернуться в «женственное райское чрево», но и постижение мистического опыта.
Инцестуальность в мифопоэтике Луи-Комбе имеет и другой аспект. Это упование на андрогинный абсолют — до дихотомии, разделения. Ностальгия по мифическому существу вне пола. Так синтез женщины и подрастающего мужчины, Матери и Сына, «…образуют изумительно замкнутый и абсолютно нетленный венчик вечности».
Однако оптика всех произведений неизбежно смещается: из Богини, святой, предмета обожания Мать превращается в средоточие кровосмешения, падения, распада. За манящим желанием ласки и обладания всегда кроется губительный жест хищнической Матери. За попытками приблизиться к «несказанной нежности стен» материнского чрева неминуемо следует крах. Как верно подметил переводчик Виктор Лапицкий, боль и сладость по-французски отличаются всего одной буквой — douleur / douceur.
Несколько особняком стоит роман «Пробел» — некий эсхатологический триллер о развоплощении тела и души, размышления о том, терпит ли реальность пустоту. Однако и он, хоть и в меньшей степени, отсылает нас к заиндевевшему небытию, предвосхищению всякого начинания — то ли бог, то ли лоно единственной.
Сборник также представлен рядом эссе. Особенно примечательно о женственности письма и, конкретно, французского языка — ещё одна попытка проникнуть в сердцевину пола. А также очерки об осмыслении текста посредством текста, автометатекстуальный опыт в духе Джона Барта.
Будь то явь, кошмар или онирическая эйфория образ Матери просачивается из пространства бессознательного, из колодца архетипических конструкций. Луи-Комбе в нескольких интервью подчёркивает свою приверженность психоанализу, штудирование фрейдистских и юнгианских учений. Сновидение для писателя — место встречи с мифом.
Вся проза полностью автобиографична и берёт начало в самых глубоких и потаённых корнях детства. После смерти отца Клода Луи-Комбе Люсьена от туберкулёза в 1937 году (в произведениях автора практически полностью отсутствует его фигура, как отсутствовал в жизни конкурент для Эдипа) мать покидает сына и его старшую сестру. Забота о детях переходят бабушке по материнской линии (в триптихе «Матери» он называет её «старой матерью»). В «Книге Сына» автор делает несколько намёков о легкомысленном и неприемлемом образе жизни матери, именно поэтому она — губительница и совратительница. Разрыв с главной для ребёнка фигурой, холодная отстранённость привела к её демонизации и инфернальности.Свои ответы Луи-Комбе ищет в Матери всех матерей, главенствующей над ночью, мраком и бессознательным. Для автора возможность познания её сущности принципиально трансцендентна.
Magna Mater не поддаётся бытовым зарисовкам. На портрет матери реальной писатель позволяет взглянуть лишь однажды. В книге «Подспорье мифа» впервые проступают индивидуальные черты в первую очередь предельно плотской и земной матери и лишь потом как демонической сущности в сфере бессознательного.
События, произошедшие в 1937 году, даже сейчас призывают уже пожилого писателя рефлексировать и обрабатывать травму памяти посредством литературы. Об этом говорит регулярное возвращение писателя к главенствующей теме его произведений: как ранние — «Цеце» (1972), «Воспоминания рта» (1977), так и более поздние — «Матери» (1996), «Сфера матерей» (2009).
Ещё один аспект — религиозность. Будучи восемнадцатилетним, Луи-Комбе вступает в семинарию Отцов Святого Духа, дабы смирить стенания и желания плоти. Писатель также признаётся, что пошёл в священники, чтобы спасти душу своей матери, совершить своеобразный откуп. Однако в сортире молодой семинарист тайно читал работы Сартра, а Ницше называл любовью с первого взгляда (предположительно, нашего героя сразил тезис о смерти бога). По истечению трёх лет служения Луи-Комбе отказывается от рясы, от не откликающегося пробела, отсутствия, именуемого богом.
Автор и его персонажи в попытках упразднить телесные потуги рано или поздно из кельи окунаются в сулящую смерть распущенность. Так в рассказе «Madeleine au sang» монахиня распятием разрывает плеву, чтобы после истечь кровью, а в «Passion de Maure et Timothe», истории, происходящей во времена правления Диоклетиана, двое любовников распяты обнажёнными лицом друг к другу — прекрасные мученики, споткнувшиеся об плоть.
Рассказывая о Луи-Комбе невозможно быть несерьёзным. Над ним тяжело иронизировать и просветы в его прозе искать тоже тяжело. Речь идёт о неудобоваримой, порою слишком витиеватой и медоточивой прозе с онтологическими наслоениями, привкусом саспенса и неминуемой погибели. Редкое, убывающее письмо, граничащее с исповедальной поэзией. Невзирая на буйные интонации, приступы желания и идущего за ним грехопадения, это очень тихая, почти шепчущая и безликая проза, соотносимая разве что с молитвой. Знает ли то, что мы называем богом / богиней лицо своего молящегося? Отвечает ли оно нам? После прочтения язык не поворачивается сказать, что да.
