Представьте, что литература ― это тяжёлый наркотик в альтернативной России. На нём сидят, за него сажают, и он приводит к летальному исходу. Вместе с литературным критиком Сергеем Сдобновым самиздат исследовал роман Алексея Сальникова «Опосредованно» и другие литературные новинки, в которых автор изучает феномен зависимости.

В 2003 году я учился в средней школе в городе Иваново. В подъездах многоквартирных домов стояли двери с кодовыми замками, но на лестничной клетке или ступеньках часто ночевали бомжи. Вместе с друзьями мы тогда не думая переступали через них, когда возвращались домой. В почтовом ящике вместе с газетами и платёжками лежали шприцы с остатками дозы. Зачем их выбросили туда ивановские наркоманы в начале двухтысячных — неясно.

Хотя я жил в неблагополучном районе у центрального рынка, наркоманов не встречал, пока два парня с рассеянными взглядами не остановили меня у перехода с площади Революции на проспект Ленина. Один жевал лук, второй медленно спросил: «Деньги есть?» Они неспешно говорили и двигались. Я видел такое поведение у случайных знакомых, которые недавно нюхали клей, и сказал, что денег нет. Второй спросил: «Который час?» Этот вопрос задавали, чтобы позаимствовать часы, но я уже перешёл дорогу. Эти шатающиеся парни и шприцы в почтовом ящике и сформировали мой первый образ наркомана.

В феврале этого года в редакции Елены Шубиной вышел третий роман Алексея Сальникова «Опосредованно». После бестселлера «Петровы в гриппе и вокруг него» (тираж превысил 40 000 экземпляров, роман получил премию «Национальный бестселлер» и приз жюри премии «Нос»), а затем тихо прошедшего романа «Отдел» и нескольких книг стихотворений все ждали и третий роман.

Сальников популярен у читателей потому, что основное место в его книгах занимает российская повседневность, о которой не так много пишут сегодня. Только в его книгах рутина всегда оказывается с двойным, почти магическим дном.

Как и в «Петровых», он рассказывает историю региональной семьи 2000-х. Главная героиня Лена (фанаты писателя могут вспомнить Петрову из первого романа) выросла в Нижнем Тагиле в «женской» семье, под боком у мамы и бабушки. Бабушка присматривала за внучкой до самой смерти, потом выяснилось, что внучка всегда находилась под подозрением у бабушки, которая копалась в её вещах и за глаза наговаривала на внучку. Мать нашла себе мужчину, переехала к нему и возненавидела дочь. А у Лены ещё на первых курсах вуза обнаружился редкий дар. Она могла писать литру — стишки, новый вид наркотиков, который могли производить единицы.

В школе главной героине объяснили: «Что же до монополии государства и церкви на использование стихов, то это по всему миру именно так, кроме разве что Голландии и нескольких штатов в США, но это уж их личное дело, в России хватает пока и других проблем». Ей говорили о том, что кайф, появляющийся из исковерканной речи, совершенно аморален. Учителя обязательно вспоминали эксперимент с крысой, которая давила на кнопку, стимулирующую центр удовольствия, пока не умирала. Затем следовал рассказ про нескольких знакомых, которые увлеклись когда-то стихами ― и это разрушило их жизнь: кому-то для того чтобы низко пасть, хватило и стихов, кто-то вырос из литры и закономерно перешёл на более тяжёлые наркотики.

Самый опасный эффект после особо сильного стишка ― холодок, по сути, летальный исход. В основном после приёма литры наступает скалам (восходящий и нисходящий) ― восторг, похожий на ощущение полёта. Может наступить и будда ― максимальное чувство спокойствия, ривер ― когда ты ощущаешь весь мир внутри себя и тауматроп ― состояние, при котором визуализируется речь, смешанная с мыслями. За распространение литры в книге Сальникова сажали на пять лет, за написание и распространение — на десять.

Индустрия эмоций не дремлет ― первые стишки по незнанию рынка героиня продала задёшево другу своего дяди, потному и пыльному мужику со двора. Вскоре выяснилось, что стишки небезопасны, кроме визуальных галлюцинаций и прихода упорных наркоманов ждёт «холодок». На пике прочтения особо сильного стишка можно и попрощаться с жизнью. Почти все дилеры главной героини умирают до конца романа.

Когда именно появились стихи-наркотики, в книге ответа нет. Но по всему роману разбросаны литературные анекдоты ― уже «Мандельштама, который на волне послереволюционного, быстро закончившегося легалайза стал продавать свои сборники, в которых стишков не было, только обычная поэзия, несколько раз колотили за такое, а когда к власти пришёл Сталин, то посадили, как за литру. Так он и умер в лагере».

В «Опосредованно» альтернативная история вечных девяностых смешана с двумя последними десятилетиями, когда пользователи по всей России медленно пересаживались от телевизора к YouTube и всё меньше следили за федеральными новостями. Оператор забегает на чужую свадьбу и некоторое время снимает жизнь людей, которые этого не заказывали, не замечая разницы. На улице провинциального городка шпана запинывает юного заезжего хореографа, герои переживают за Гарри Поттера и будущее волшебного мира, который, как и вся Россия, стремится к стабильности. У него, в отличие от нашей страны, все шансы есть. Люди за сорок смотрят на YouTube Хованского и Убермаргинала. У Сальникова герои отмеряют свою жизнь не по событиям в Москве или по новостям в «Медузе». Муж главной героини любит «Симпсонов», потому что в сериале ничего не меняется ― кажется, что Гомер по-прежнему старше зрителя. Лучшие новости, когда новостей нет.

При некоторой фантастичности мира в новом романе Сальникова жизнь течёт, как и в «Петровых в гриппе и вокруг него». Буквально каждая сцена обрастает бесчисленными и общими деталями. Зачем так много писать о быте, всех провинциальных застольях, грубых тостах и сексистских шутках, описывать мир, знакомый каждому жителю региона?

Среди бесконечных описаний рутины появляются следы не исчезающей эмпатии между родными главной героини. Её муж и вовсе говорит: «У нас авитаминоз». Но рядом монструозно появляются чудовищные по своей реальности семейные диалоги:

«Помнишь, о чём мы тогда говорили, когда я уходила? Помнишь? — сказала мама. — Что мне нужно отдохнуть от тебя. Помнишь, Леночка? Скажи, помнишь или нет?

Так вот, — торжествующим шёпотом сказала мама, не дождавшись ответа, — я ещё не отдохнула! Как это тебе объяснить, чтобы ты больше не появлялась?»

Вряд ли автор хочет увидеть нас общим местом. Нет, Сальников не хочет никого удивлять. Пустые, общеизвестные сюжеты с самого начала романа приглашают нас в повторяющийся мир, от которого мы бежим, просматривая очередной список мероприятий в Facebook на вечер. У героев Сальникова Facebook не обнаружен, но они общаются во «ВКонтакте», потому что в провинции большая часть населения сидит именно там.

За этой вечной рутиной к середине романа замечаешь, что все герои Сальникова — счастливы. Более того, у него и плохих персонажей нет. Второй дилер главной героини по фамилии Снаруж напоминает Лавра из одноимённого сериала начала двухтысячных. Но по ходу сюжета мы узнаём, что дилер не только торчал, но и пробовал сам писать литру. Сочинительство вывело его за рамки пенсионной реформы и слишком быстро приблизило к вечности.

Несчастливыми в романе можно назвать разве что наркоманов, сидящих на игле творчества. Да и то в том смысле, что они, рискуя жизнью, пытаются произвести более мощные стишки. Но это скорее выбор персонажа. Почти всё время Лена живёт под действием психоделических веществ, преподаёт в школе математику и воспитывает двух дочерей. Сначала без мужа, который сбежал к другой, а потом с ним, когда он вернулся. Вместо истерик в романе описывается, как понимать любимого человека, который сделал тебе больно.

Когда дочери главной героини подрастают, то оказывается, что одна из них любит девушек, что никого не удивляет. Камин-аут не удался, герои Сальникова считают, что счастье важнее традиционных гендерных ролей. При этом в книге описывается и другое поколение — родители главной героини, рождённые в позднем СССР. Лена ходила в гости к другу дяди, чтобы продать дозу и поговорить о литре, или встречалась с криминальным авторитетом в возрасте. Родные и знакомые старшего поколения думали, что дочь ходит к любовникам. Ждали беременности, осуждали заочно, закрывали глаза.

Описывая эти два совсем разных поколения, рождённых в Стране Советов и после её крушения, Сальников верит в позитивную эволюцию человеческого рода. Появление стишков-наркотиков в его романе ― намёк на губительную и беспощадную природу творчества. Но прежде всего это приглашение поговорить о привязанностях, которые есть у каждого из нас.

Когда родные уходили из дома, героиня Сальникова понимала, что они, скорее всего, не вернутся:

«Кинематографические, очень убедительные врезки этого будущего она получала почти ежедневно, когда ходила в магазин или ещё куда, когда видела пожилых людей, одних и парами, и пары цеплялись друг за друга, будто были единственными двумя людьми на некоем острове, полном молодых бодрых животных, но не людей, не таких, как они, существ, из брюзгливого от отчаяния переругивания всегда торчала претензия на то, что кто-то умрёт первым. Одинокие же старики и старушки вообще передвигались по городу, по магазину, как по лесу, как по тропинке среди деревьев и кустов, их, кажется, удивляло, что на кассе с ними заговаривают, а на остановках пробуют помочь с посадкой. Это вздрагивание, как после дремоты, что-то скручивало внутри Лены».

После этого фрагмента я вспомнил одинокого старика, который в середине девяностых ходил в Иваново у Центрального рынка в шапке в любое время года, со всеми здоровался, но никто с ним не заговаривал. За десять лет своего детства я ни разу не видел, чтобы рядом с ним был кто-то.

В 2019 году вышли две книги, в которых герои живут с эмоциональной зависимостью. В новой редакции вышел сборник рассказов писателя и музыканта Михаила Елизарова (премия «Национальный бестселлер» за роман «Библиотекарь») ― «Мы вышли покурить на 17 лет». Герои почти всех этих рассказов переживают расставание с близким человеком, эпизод из школьного детства ― травматичный опыт, который никак не может закончиться.

Герой Елизарова пытается проговорить свою зависимость ― чаще для себя, потому что рассказчик в основном обсуждает свою судьбу с самим собой: «Как младенцы тащат в рот всякую манящую дрянь, так ты затащила меня в свой дом на пробу». Сборник заканчивается текстом «Менялы» ― 1980-е, двенадцатилетний школьник с идеалами пионера в харьковском зоопарке встречает парня Витю, подростка-хулигана, который притворяется добряком. Школьник выкладывает новому знакомому все свои тайны, а тот на пустыре избивает его и отбирает деньги.

Рассказ начинается фразой: «Меня именно что отпиздили». После избиения герой ждёт, что Витя придёт за ним и в другую школу, в которую мальчик перевёлся, но тот не появляется. Через семнадцать лет рассказчик опять оказывается в Харькове и встречает Витю, который разменивает валюту. Хулиган из прошлого не узнаёт рассказчика, у менялы под рубашкой со стороны сердца под ребрами герой видит дыру, которая обросла розоватой кожей. Он трогает зажившую кожу, как дверь из травматичного прошлого в настоящее.

Этой весной поэтесса Линор Горалик выпустила новый сборник стихотворений «Всенощная зверь». Всенощные бдения в христианской культуре — молитвы в тёмное время суток с вечера до утра. Сама практика связана с ожиданием второго прихода Христа. Метафорически «Всенощная зверь» — сборник стихотворений о сострадании современного человека, который потерял себя между айфоном и зеркалом.

открывается аптечка в пузе человечка
только в ней ни пузырёчка, ни глоточка стоптуссина
или просто кодеина в связке с парацетамолом ни единой пачки
видно, воры виноваты — просекли, вараввье семя,
что Господь наш милосердый
в каждом пузике однажды делает закладку:
понемножку кодеина, понемножку лития —
через отказ к принятию до самого изъятия
как раз и хватит зелия от страшной боли бытия;
а теперь у человечка даже сняться нечем —
в животе один лишь хмурый
вечерок с мукою снежной, пол потёртого мешочка;
для чего эта закладка в человечке, Боже непонятный? —
непонятно; человечек поджимает хвостик,
иголочка в два стежочка на нём ставит крестик —
и в трясении священном всходит человечек
с пузом, хлопающим дверкой, к небесной аптечке, —
где ни пачки, ни мешочка и ни пузырёчка,
бо для Бога жид крещёный аки вор прощёный

Прежде всего этот текст можно прочитать как реакцию на недоступность некоторых важных лекарств в России, невозможность легально купить необходимые антидепрессанты или другие препараты. Но в этом стихотворении Горалик описывает и частого спутника жителей мегаполиса ― тревожность. Человек вдруг просыпается с волнующими и пугающими ощущениями и не знает, что он не так сделал за ночь, хотя вроде и спал ногами куда надо, и сны видел нормальные, никому ничего сделать не успел, а всё равно — страшно. Этот человек с пустой аптечкой в животе ― метафора опустошённости «от страшной боли бытия», общества, которое может в любой момент поставить на нём крестик.

Закрываешь книгу Горалик — и вспоминаешь другую. Нобелевский лауреат по литературе Светлана Алексиевич в начале своей «У войны не женское лицо» писала: «Думаю о страдании как о высшей форме информации». Но чтобы работать с такой информацией, нужно развивать навыки эмпатии и понимания других людей. Зависимость становится не так опасна для человека, если он может о ней без страха рассказать и если его могут услышать. Один из главных врагов для зависимого человека ― нормализация. Но скоро будет оцифровано и показано всё, станет ясно, что сегодня норма отступает перед ценностью каждого отдельного человека, в какой бы ситуации он ни оказался.