Казалось, тема труда в романах несколько забыта, если не сказать табуирована. Всё больше поле литературы полнится громкими романами ещё не окончивших университет высоколобыми авторами-студентами, на которых, в частности, так жаловался Гор Видал. Где те писатели, которые годами консервировали анчоусы, разносили почту, доставляли бутылки с молоком и чинили карданный вал, прежде чем усесться за печатную машинку?
Английский сатирик Магнус Миллз — как раз один из таких облагороженных бриллиантов. Бирмингемский автор восемь лет строил ограды, двенадцать лет водил автобус, а в свободное время писал романы. Многие немедленно узнают в нём Патерсона, только несколько мрачноватого и не пишущего стихи.
Автор девяти романов и трёх сборников краткой прозы Магнус Миллз в Британии автор широко известный. Но как обстоят его дела за пределами родины? Переводчик Максим Немцов так комментирует перевод и дальнейшую судьбу автора в России: «Миллз — не самый сложный для перевода автор, хотя и у него есть свои ловушки. Одна из задач проекта „Скрытое золото ХХ века“ — познакомить интересующегося русскоязычного читателя с некоторым спектром не известных ему, недооценённых или забытых авторов. Миллзу в этом смысле повезло больше, чем многим, — это его третий роман на русском языке. Если случится всплеск интереса в связи с выходом нового романа, ничто не помешает нам продолжить представлять его творчество».
В рамках упомянутой серии «Скрытое золото ХХ века» вышел роман «В Восточном экспрессе без перемен». Сюжет прост и неказист: в предвкушении путешествия в Турцию и Индию безымянный герой приезжает в Озёрный край налюбоваться, а заодно и проститься с просторами родной Британии. Да только поездка то и дело откладывается, — домовладелец кемпинга мистер Паркер просит подсобить в покраске забора, потом крышу подлатать, затем новый якорь смастерить. И с каждым своим «да» и соглашением на добровольный арест наш трудяга всё сильнее сгущает атмосферу, напоминающую вывернутый наизнанку «Процесс» Кафки. Безымянный турист обязан не только помогать мистеру Паркеру, но и выполнять домашнее задание его дочери Гейл, посещать местный паб и являться на соревнование по дартсу. Весь этот не особо богатый на события уроборос дополняет навязчивая детская песенка «Полфунта киселя», раздающаяся из фургона с молоком, которая скорее пугает и напоминает очень похожие стишки из «Регуляторов» Стивена Кинга. Читатель, обитатели Озёрного края и, в последнюю очередь, сам главный герой понимают, что далеко никто никуда не уедет.
На русском языке также доступен «Загон скота» — первый роман Миллза (шорт-лист Букеровской премии, одобрительный блёрб Пинчона). Вкратце, он о том, как два шотландца и англичанин строят высоконатяжимые ограды, а их заказчики со сверхъестественной случайностью мрут, как надсмотрщики сериала «Misfits». Не придумав лучшего применения телам, чем «послужить фундаментом» для столба ворот тех самых оград, британцы берутся за строительство новой, но уже в человеческий рост. Такие нехитрые метафоры, да и само название романа, безусловно, намекают на бюрократическую машину, подминающую под себя как исполнителей, так и заказчиков, впрягающую в плуг огрубевший тягловый людской скот. Но удовлетвориться этим — значит дать этой обманчиво простой прозе себя провести.
«Схема полной занятости» — четвёртый роман (второй в переводе) — повествует об организации, которую её работники зловеще величают Схемой. Она чётко структурирована, бескомпромиссна и бесперебойна. Наш безымянный (опять же) нарратор — один из сотни водителей «УниФура» и перевозчик таинственных грузов из одного депо в другие. И всё кажется таким скрупулёзно продуманным и грамотным, пока мы не узнаём, что грузы — детали к тем же «УниФурам». Тут-то Схема превращается в социальный эксперимент и средоточие абсурда.
Главный герой предупреждает нас: «Схема может рухнуть в любой момент». Её раскол можно рассматривать как развитие темы энтропии (что роднит британца с вышеупомянутым Пинчоном), так и аллюзией на забастовку профсоюзов и «молочную» политику Тэтчер. В конце романа депо превращается в «Скотный двор», работники делятся на вольногулов и полноденьщиков, немножко «воюют», а после собирают делегацию, напоминающую заседание Рыцарей Круглого стола и Тайную вечерю одновременно.
Мастерство автора — не только в минимализме и точных диалогах, но и в том, как он двигает сюжет, в котором решительно не происходит ничего существенного. Почти для всех романов Миллза фабула рудиментарна, её можно пересказать в двух-трёх предложениях и не испортить впечатлений потенциальному читателю. Иной раз поражает, как монотонное описание столь же монотонной и рутинной работы может быть увлекательно — в этом, пожалуй, и состоит главное преимущество этих романов. Если бы Кафка, Беккет, Оруэлл и Богумил Грабал уселись писать коллективное сочинение в тесном-тесном пабе — вышло бы что-то очень схожее.
Героев почти всех романов отличает непробиваемая эмоциональная тупость, толстокожесть и зашоренность. Наблюдая смерть коллеги, герои просто возвращаются к своим обязанностям. Такую реакцию британский литературовед Терри Иглтон, рецензируя Миллза, назвал «аффективным уплощением». Наивные трудяги амёбны, боязливы, пасуют перед большими переменами и самими собой.
Смешно и грустно наблюдать трагедии маленьких людей, потерявших себя в хороводе абсурда и конформизма, заблудших в декорациях макабрической комедии.
Кстати, о макабре — чёрным юмористом Магнуса Миллза не называл только ленивый. Однако с понятием чёрного юмора русскоязычный читатель знаком не очень хорошо. Максим Немцов проясняет ситуацию: «Чёрный юмор» — он как рок-н-ролл: ярлык, придуманный снаружи, чтоб хоть как-то назвать явление, которое по сути своей причудливее и сложнее. Эту этикетку придумал, как известно, Андре Бретон, а в англоязычном пространстве популяризировал Брюс Джей Фридмен. Оттуда понятие перекочевало в советский критический дискурс. Штука лишь в том, что как многие понятия, при переводе на советский язык оно претерпело некоторые изменения. Во французском и английском humour означало не только наличие чувства юмора, но и «гумор», «чёрную желчь», иными словами сарказм, сатиру, смех из отчаяния, на грани фола, на какую-либо опасную или табуированную тему, в частности смерть».
Невозможно не согласиться с замечанием Максима Немцова о том, что русскому читателю Миллз близок, как никому другому. Странным образом его тексты перекликаются с русской классикой. Читая «Загон скота», невольно вспоминаешь «Молох» Куприна, а «В восточном экспрессе без перемен» можно принять за своеобразный пересказ «Ионыча» Чехова (о том, как из чужака превратиться в «своего», тем самым отказавшись от своей самости).
В общем, давно нам не встречался писатель, который с таким сожалением и состраданием издевался бы над своими персонажами. Однако, если проникнуться философией героев Миллза — облегчённо вздыхаешь, ведь славные деньки ещё впереди и, вообще, радуйтесь, что за удовольствие работать вам ещё и платят.
