Писатель-постмодернист Томас Макгуэйн — «языковая звезда», по меткому выражению нобелевского лауреата Сола Беллоу, «талант фолкнеровского потенциала», автор, стоящий в одном ряду с Джоном Бартом, Томасом Пинчоном и Дональдом Бартелми и, видимо, именно поэтому невольно ими затенённый — совместными усилиями «Phantom Press» и «Додо Спейс» наконец добрался и до русского читателя.
Восторженной полифонии американской литературной критики Макгуэйн обязан первым трём откровенно абсурдистским романам — «Шандарахнутое пианино», «92 градуса в тени» и «Спортивный клуб». Несколько позже из иконического писателя контркультуры Макгуэйн, обрив патлы, завязав с наркотиками и фиглярством, свернул с курса прославленного абсурдиста и превратился в смиренного Мальборо-мена, разводящего укрючных лошадей, попутно издавая романы менее экспрессивных интонаций. Последние, однако, читаются не менее увлекательно, чем первые пробы пера вроде «Шандарахнутого пианино», которое спустя сорок шесть лет издано на русском.
Главный герой-бездельник, юный пройдоха и эдакий «пост-хиппи» Николас Болэн отправляется в причудливую одиссею в зелёном «хадсон-хорнете» завоевать сердце юной миллионерши Энн Фицджералд в обществе дважды ампутанта К. Дж. Кловиса, грезящего о застройке Америки башнями для летучих мышей, способных избавить окрестности от насекомых-вредителей всего за одну ночь. Вот, кажется, и вся канва. Подобно Малколму Лаури (автор любимого Макгуэйном романа «У подножия вулкана» и, пожалуй, один из самых недооценённых романистов ХХ века) и Полу Боулзу, автор не намерен создавать идеальных персонажей. Вот и его Болэн (в оригинале Payne, всё вроде ясно: мальчику больно) надломлен, растерян, представляя собою словно зачатое больным поколение, последующее за шестидесятыми. А безусловно имеющееся в романе зерно плутовского романа добавляет Болэну жуликоватости, остроумия и пикантности, из-за которой мы ему даже симпатизируем.
Юмор и карикатурные гоголевские персонажи, смеющиеся сквозь слёзы, — лучший способ рассказать печальную историю.
Желторотый прохвост превращается в почти что классического трикстера — архетипического плутодея, странствующего от ранних мифов до «Симплициссимуса» Гриммельсгаузена или «Хромого беса» де Гевары, и наконец добравшегося до «Шандарахнутого пианино». В этом весь Николас: играет по собственным правилам, отмачивает фортели, колесит на байке по всей Америке, борется за звание короля родео, стреляет по собственным покрышкам, воображает алогичные, но неизменно смешные махинации, обчищает богатых и чистоплотных (а оттого не менее странных) Фицджералдов, манипулируя их дочерью Энн.
Разумеется, Макгуэйн убеждён, что юмор и карикатурные гоголевские персонажи, смеющиеся сквозь слёзы, — лучший способ рассказать печальную историю. Рассматривая действительность американского ландшафта начала семидесятых через призму острот, филигранных шуток, тонких каламбуров и нагромождений игры слов, писатель ставит неутешительные прогнозы будущему своей страны. Но возможный апокалипсис вырисовывается не в чертах пустыни, усеянной редкими оазисами, а напротив, пространством, пресыщенным культом потребления, потоками рекламы, оттого и растрескавшимся.
Больше всего болэновы путешествия напоминают иллюстрации Скотта Листфилда об астронавте, бродящем в безлюдном постапокалиптичном мире, в котором остались только вкопанные в песок баннеры, подёрнутые патиной автоматы Coca-Cola и выцветшая конкуренция McDonalds и Burger King. Только вот Болэн облачён не в скафандр, а скорее в кричащих тонов рубашку Питера Фонды из «Беспечного ездока».
Вообще, «Шандарахнутое пианино» — это такой себе «Consumer’s Digest», путеводитель по миру американского консюмеризма, китчевой безвкусицы и задних двориков с полдюжиной розовых фламинго. Почти каждая страница не случайно полнится описанием и обилием марок одежды, товаров потребления и отдаёт нездоровым вещизмом и зацикленностью на пластмассе — по сути символе Америки, расфасованном по пакетикам и разлитом в алюминий. Всё это чуть позже перекочует прямиком в «Американского психопата» Брета Истона Эллиса и «Употреблено» Дэвида Кроненберга, да и не к ним одним.
Написанное наэлектризованным необузданным языком, «Шандарахнутое пианино» — сатирическая буффонада, торжество абсурда и плутовской роман.
Помимо прочего, печальной нотой «Шандарахнутого пианино» звучит исследуемая Макгуэйном неспособность всего послевоенного поколения к коммуникации: часто сумбурные, бессвязные, ни к чему не ведущие диалоги персонажей могут потягаться с небольшой пьесой «Бред вдвоём» Эжена Ионеско или с романом «Выкрикивается лот 49» Томаса Пинчона. Что тут говорить, если мир бедного Болэна — свалка из неспособных к общению странных родителей, не менее странных отпрысков, чудаков и оригиналов в барах, бензоколонках и станциях техобслуживания.
Написанное наэлектризованным необузданным языком, пропитанное странной интонацией, приноровиться к которой, не вывернув шеи, кажется сложным, «Шандарахнутое пианино» — сатирическая буффонада, торжество абсурда и плутовской роман, в наше время чуть ли не в одном Макгуйэне и существующий. Неусидчивое язвительное повествование то и дело диссонирует, расщепляется, соединяется вновь и, если сравнить его с музыкальной партией, будто исполнено даже не пижонистым виртуозом эпохи джаза, а скорее безумным перформансье вроде Джона Кейджа. И вся эта вывернутая наизнанку партитура принадлежит едкому, смелому повествовательному голосу молодого Макгуэйна. А Макгуэйн знал, что нет ничего скучнее, чем быть серьёзным.
