Вышел новый, восьмой номер литературного журнала «Носорог». Филолог и писатель Александр Марков одним из первых ознакомился с ним и сделал путеводитель по его текстам и образам специально для «Батеньки».
Возвращение к молодости не только вдохновляет переосмыслением собственных возможностей, но и проверяет мир и язык на прочность. Новый, уже восьмой выпуск журнала «Носорог» посвящён, по сути, тому, как, очутившись в собственной юности, в мире томительных ожиданий, узнать, что же делало с тобой собственное твоё письмо и собственные привычки речи. То, что ты раньше принимал как должное, разве иногда трепеща перед этим как неизбежным, теперь оказывается миром экспериментов, к которым впервые подходишь как эксперт-победитель.
«Детские» Валери Ларбо, загадочного французского писателя начала ХХ века, в переводе Алексея Воинова — особая проза, от лица школьника, ищущего утешения в мимолётных впечатлениях открывающегося ему мира. Это так непохоже на привычное нам ощущение подростка, эмоции которого обгоняют мысль. Но после опыта Достоевского и психологической прозы оказалось, что подростковые эмоции — лишь часть одержимости идеями, пусть даже эти идеи никогда не будут прояснены. Ларбо делает поразительную вещь: он показывает, как подросток может выносить на зависть сдержанные суждения — просто потому, что догадался: как идеи всегда останутся теми же, так и он останется тем же человеком, когда повзрослеет. С пытливостью математика и ответственностью рачительного хозяина герой Ларбо занят только собой, но это и позволяет ему не сорваться ни в истерику, ни в жестокость.
Стихи Арсения Ровинского, Вадима Банникова, Марии Малиновской и Василия Бородина объединены единой темой: искусство всегда стоит на стороне пространства, но это пространство чаще тревожит, чем радует. В мире поэтов этого номера не повествователь узнаёт в окружающем мире знаки собственной судьбы, но сами вещи с ужасающей неизменностью говорят, что судьба уже подкараулила нас. Это может быть суд Божий, который «вписывают в любой пейзаж» (Бородин), или смертельная болезнь, колеблющая «магнитные жалюзи на окнах» (Малиновская), но ответить судьбе можно только предпочтением самого живого самому неживому.
Перевод эссе Вальтера Беньямина о Гёльдерлине, выполненный Иваном Болдыревым (под редакцией Анны Глазовой), важен введением в русскую науку нового понятия: «сочинённое», отличающегося и от замысла, и от сочинения. «В этом отношении к зримому и духовному функциональному единству стихотворения сочинённое обнаруживает себя перед ним как пограничное определение». Сочинённое — не просто результат литературной работы, но способность сознательно обойтись со всем поэтическим инструментарием, с ритмами и рифмами, с целью решиться на стихотворение. Так, суждение великого мыслителя о великом поэте подтверждает вторую подростковость как сквозную тему номера: судьба и власть вещей — не готовая организация пространства, а повод для нашего сознания заявить себя свободным.
Небольшой рассказ Доналда Бартелми «Эдвард и Пиа» в переводе Станислава Снытко — казалось бы, рядовое повествование о прогулке немолодых влюблённых в чужом городе, оставивших гнетущий опыт позади. Но особенность рассказа — чем больше героям понятен окружающий мир, тем сбивчивее они знают друг друга. Понимание не приходит ни с возрастом, ни с опытом, ни с отказом от опыта. Лишь странный юмор — общий язык героев, причём лучший, чем все заученные до того языки. В этом рассказе возвращается не столько подростковое ощущение мира, сколько радикализм битников и хиппи, хоть и разыгранный по ролям как по нотам.
Архивная публикация Павла Улитина, создателя машинописной артистической прозы, «Слова вокруг чужих слов» выражает страх не только перед стёртыми значениями слов, но и перед их необоримой силой, когда «поблёкли вдруг одинокие слова из-под только что дымившейся машинки» и пишущему грозит банальность каждого свежего опыта. «Я стараюсь, вычитываю разные штуки из разных труднодоступных источников, а мне говорят: это уже было». Любое печатное слово может сразу вывести на чистую воду, и только опыт «благодарного зрителя» позволяет хотя бы частично проникнуть в эту словесную механику.
Продолжение романа Пепперштейна «Странствие по таборам и монастырям» и репродукции холстов Маркуса Шинвальда, с гротескной фиксацией частей тела, — напоминание о том, что в словесные механизмы лучше всего проникает не рассказ, а роман, даже если героями романа пока удосужились стать лишь тщательно выписанные красками тела́. Тогда и весь номер журнала может читаться как подступ к роману: прямое воздействие механических причин незаметно за переживанием общей судьбы, но знающие авторы уже овладели механикой аффектов.
