Бертран Рассел — выдающийся философ-рационалист, признанный самым влиятельным логиком минувшего века, мастер английской прозы и борец за свободу слова и мысли. Он известен своей критикой западной цивилизации и несмотря на весь свой рационализм отрицал противопоставление разума и чувства, придерживаясь идеи эмотивизма. Это эссе написано в 1950 году и сконцентрировано на заблуждениях человечества, которые, по мнению Рассела, могут окончательно увести нас от подлинно гуманистических ценностей.

Все беды человека можно разделить на две группы: исходящие от окружающей среды и от других людей. В связи с прогрессом, достигнутым человечеством в науке и технологии, вторая группа стала занимать всё большую часть целого. Теперь именно человек — самый заклятый враг человека. Само собой, природа по-прежнему гарантирует нам конечность жизни, но с развитием медицины всё больше и больше людей будут проживать отведённый им срок в полной мере. Таким образом, можно смело утверждать, что в будущем причиной львиной доли человеческих бед будут глупость или злонамеренность (либо то и другое вместе).

Я полагаю, что беды, которые люди причиняют друг другу, а тем самым и самим себе, проистекают из губительных страстей, а не из мыслей или убеждений: пагубные идеи и принципы, как правило (хоть и не всегда), служат только покровом для страсти. При сжигании еретиков в Лиссабоне иногда случалось так, что некоторым из них, публично отрёкшимся от своих взглядов, даровали «милость»: быть задушенным прежде, чем оказаться в огне. Это приводило зрителей в такую ярость, что властям стоило огромного труда удержать толпу от линчевания и собственноручного сжигания покаявшегося. Зрелище корчащихся в муках жертв было одним из главных развлечений для простого люда, и он с нетерпением ждал этой возможности приукрасить своё бесцветное существование. Вне всякого сомнения, это удовольствие поспособствовало установлению веры в то, что сжигание еретиков было праведным актом.

То же самое относится и к войне: сильные и жестокие люди нередко получают удовольствие от войны, особенно если она заканчивается победой и не омрачается слишком большим количеством грабежей и изнасилований (в таком случае намного легче убедить людей в том, что войны справедливы). Однажды доктор Арнольд, персонаж книги «Школьные годы Тома Брауна» и уважаемый реформатор школьной системы Великобритании, столкнулся с несколькими чудаками, которые считали неправильным пороть детей. Читая его яростную реакцию на это мнение, неизбежно приходишь к выводу, что он получал удовольствие от порки — и не желал его лишаться.

Привести больше примеров в поддержку теории, что мнения, оправдывающие жестокость, коренятся в садистских побуждениях, не представило бы особого труда. Рассматривая представления былых времён, которые сегодня считаются абсурдными, мы обнаруживаем, что в девяти случаях из десяти они служили оправданием для причинения страданий. Взять, к примеру, медицинскую практику. Когда была изобретена анестезия, она воспринималась как зло и противоречие воле Господа. Безумие считалось следствием одержимости дьяволом, а изгонялись демоны путем причинения пациенту боли. Следуя этому представлению, сумасшедших годами подвергали систематическому и вполне сознательному жестокому насилию. Та же самая ситуация имела место и в области нравственного воспитания. Вера в исправительный эффект наказания настолько живуча во многом потому, что удовлетворяет наши садистские побуждения.

Несмотря на то, что страсти в большей степени, чем идеи, ответственны за беды в нашей жизни, убеждения — в особенности распространённые и укоренённые в организациях — существенно затрудняют желательные перемены в общественном мнении и оказывают пагубное воздействие на нейтрально настроенных людей. Именно поэтому имеет смысл рассмотреть пагубные системы убеждений.

Аскетическая форма жестокости не ограничивается, к сожалению, суровыми формами христианской догмы, которые ныне утратили большую долю прежней суровости. Мир породил новые угрожающие формы той же психологической предрасположенности. Прежде чем завладеть властью, нацисты вели суровый образ жизни, подразумевавший пренебрежение покоем и удовольствиями, и руководствовались верой в усердие и максимой Ницше о необходимости тяжкого труда. И даже после их прихода к власти новый лозунг «оружие вместо масла» по-прежнему подразумевал необходимость жертвы чувственными удовольствиями ради морального удовлетворения от предстоящей победы. Тот же образ мыслей можно найти среди убеждённых коммунистов, для которых роскошь — это зло, тяжкий труд — главная обязанность, а всеобщая бедность — средство для установления Золотого века.

Именно это состояние ума положило начало демонологии, а также вере в ведьмовство и чёрную магию. Ведьма — это женщина, которая вредит своим ближним исключительно из ненависти, а не из соображений выгоды. Вера в ведьмовство до середины XVII века предоставляла очень удобный выход для сладкого чувства ханжеской жестокости. Пролив свет на естественную причинно-следственную связь вещей, наука развеяла веру в магию, но не смогла полностью рассеять страх, который её породил. В наши дни те же эмоции находят выход в страхе перед другими народами — который, надо признать, не требует большого суеверия.

Зависть — один из мощнейших источников ложных убеждений. В любом маленьком городке можно обнаружить, что его жители склонны преувеличивать доходы своих соседей — что позволяет осуждать их за скупость. Пресловутая женская зависть вошла в поговорку среди мужчин, но в любой крупной конторе вы найдёте точно такую же зависть среди служащих мужского пола.
 
Один из наиболее печальных результатов нашей склонности к зависти — порождённое ею абсолютно ложное представление об экономической выгоде, как персональной, так и национальной. Люди забыли, что наряду с возможным ущербом от конкурентов существует также выгода от покупателей и что покупателей становится больше, если повышается общий уровень благосостояния общества. Но зависть заставила людей сосредоточить своё внимание на конкурентах, полностью забыв о том аспекте благосостояния, который зависит от покупателей.

Вся философия экономического национализма основана на ложной вере в то, что экономическая выгода одной нации по необходимости противоречит выгоде другой. Эта ложная вера, порождающая межнациональную ненависть и вражду, становится причиной войн. А когда война уже разразилась, конфликт национальных интересов становится как нельзя более реальным.

Ещё одна страсть, порождающая губительные с политической точки зрения ложные убеждения, — это гордыня: национальная, расовая, половая, классовая или религиозная. Когда я был молод, Франция по-прежнему считалась традиционным врагом Англии, и я впитал как несомненную истину, что один англичанин может победить трёх французов. Когда Германия стала врагом, эта вера подверглась изменениям, и англичане перестали насмехаться над любовью французов к поеданию лягушек. Но несмотря на усилия правительства вряд ли англичане стали рассматривать французов как равных себе.
 
Расовая гордыня даже более губительна, чем национальная. Будучи в Китае, я был поражён тем, что образованные китайцы — возможно, наиболее цивилизованные люди из всех, кого мне посчастливилось знать. В то же время я встречал множество невежественных белых людей, которые презирали даже лучших из китайцев исключительно из-за их жёлтой кожи. Подобное отношение к индусам со стороны англичан, усугублённое их политической властью, было одной из главных причин трений, возникших в этой стране между британцами и образованными индусами. Подобные убеждения причиняют огромный вред, и одной из целей образования должно быть (но пока что не является) их искоренение. Только что речь шла о высокомерии, которое англичане позволяли себе во взаимоотношениях с жителями Индии, но и местная кастовая система, возникшая в результате многократных завоеваний со стороны «высших» рас с севера, — в той же степени достойна порицания, что и высокомерие белых.
 
Вера в превосходство мужского пола, которая ныне официально перестала существовать в Западных странах, — любопытный пример греха гордыни. Вряд ли когда-либо существовала иная причина верить во врождённое превосходство мужчин, кроме их мускулов. В былые дни мужское превосходство можно было легко продемонстрировать: если жена перечила своему мужу, он имел право избить её. Считалось, что из этого превосходства следуют и другие. Мужчины считались более рассудительными, более изобретательными, менее подверженными эмоциям, и так далее. Доминирование мужчин имело некоторые крайне печальные последствия. Оно превратило брак — наиболее интимный вид человеческих отношений — в отношения раба и господина вместо единства равных партнёров. Оно освободило мужчину от обязанности доставлять удовольствие женщине для того, чтобы заполучить её в качестве жены. Посредством изоляции, к которой были принуждены респектабельные женщины, оно сделало их скучными и безынтересными; единственные женщины, которые могли быть интересными, были изгоями общества. По причине блёклости респектабельных женщин наиболее образованные мужчины во многих странах становились гомосексуалистами. По причине отсутствия равенства в браке мужчины утвердились в своих властных привычках. Сейчас всему этому более-менее настал конец в цивилизованных странах, но пройдёт ещё немало времени, прежде чем мужчины и женщины смогут приспособить своё поведение к новому положению дел.

Другой быстро исчезающий тип превосходства — это классовое превосходство. Сглаживание классовых различий однако далеко от завершения: в Америке каждый придерживается мнения, что нет людей, стоящих выше него в социальном плане, поскольку все люди равны; но он отказывается признать, что нет никого ниже него. Со времён Джефферсона доктрина всеобщего равенства применяется только по направлению вверх, а не вниз.

Одно из самых любопытных и пагубных заблуждений, которому подвержены люди и нации, — это воображение себя особым инструментом божьей воли. Нам известно, что, когда израильтяне завоевывали Землю обетованную, именно они исполняли божий замысел, а не хетты, гиргашиты, амореи, ханаане, ферезеи, евеи или иевусеи. Позже «задним числом» обнаружилось, что Риму было предписано богами завоевать мир. Затем пришёл ислам с его фанатичной верой в то, что каждый воин, умирающий в битве за истинную веру, попадает в рай, намного более привлекательный, чем рай христиан. Приятно знать, что бог на твоей стороне, но это сбивает с толку, когда обнаруживаешь, что враг так же убеждён в обратном.
 
Большая часть великих зол, причинённых одними людьми другим, имели место из-за того, что люди были очень уверены в чём-то, что в действительности было ложным. Знать правду — более трудная задача, чем думает большинство людей. А действовать решительно и беспощадно с верой, что монополия на правду принадлежит твоей собственной стороне, — означает навлекать на себя беду. Рассуждения о том, что определённое зло в настоящем необходимо ради какой-то сомнительной выгоды в будущем, всегда должны восприниматься с подозрением, ведь как писал Шекспир: «Можно ль будущее взвесить?» Даже самые рассудительные люди могут глубоко заблуждаться, когда пытаются предсказывать на десять лет вперёд. Некоторым данная позиция может показаться безнравственной, но не будем забывать, что даже в Евангелии говорится: «Не заботьтесь о завтрашнем дне». Как в общественной, так и в частной жизни важнее всего — доброта и терпимость без претензий на сверхъестественную способность предсказывать будущее. Учитывая невозможность предсказания будущего и неограниченное количество возможных вариантов развития событий, вероятность того, что какое-либо из ожиданий сбудется, представляется крайне малой. Что бы вы ни предсказали через десять лет (если, конечно, это не касается восхода Солнца или чего-то подобного, не имеющего никакого отношения к человеческим взаимоотношениям), вы наверняка ошибётесь.

Мне могут возразить: как возможно государственное управление без допущения о том, что будущее можно в определённой мере спрогнозировать? Я признаю, что необходимо смотреть в будущее, и вовсе не утверждаю, что мы не можем ничего знать. Можно не сомневаться: если вы назовёте человека подлецом и мошенником, он возненавидит вас. Если вы скажете то же самое семидесяти миллионам людей, они также возненавидят вас. Можно с уверенностью сказать, что жестокая конкуренция не породит братских чувств между конкурирующими сторонами. Очень вероятно, что, если лидеры двух соседних стран, обладающих самыми современными вооружениями, занимаются взаимными оскорблениями, граждане обеих этих стран со временем придут в беспокойство, и одна сторона нападёт на другую из страха, что другая сделает это первой. Нетрудно предвидеть, что масштабная война в современном мире не принесёт повышения благосостояния даже среди победителей. Подобные общие места легко предсказать. Но трудно предусмотреть в подробностях долгосрочные последствия конкретной политики. Бисмарк блестяще выиграл три войны и объединил Германию. Долгосрочным следствием этой политики стали два сокрушительных поражения. Это произошло потому, что Бисмарк научил немцев быть безразличными к интересам всех других стран кроме самой Германии и породил агрессию, которая в итоге заставила мир объединиться против его преемников. Неумеренный эгоизм — личный или национальный — плохой помощник: он может принести успех только благодаря счастливой случайности, но, если он терпит крах, последствия оказываются печальными. Поэтому немногие люди решатся руководствоваться эгоизмом, не имея в качестве поддержки рационально объясняющей его теории — ведь только теория делает людей совершенно беспечными.

Переходя от нравственной к сугубо интеллектуальной стороне вопроса, мы должны спросить себя, что могут сделать общественные науки для установления законов причинности, которые помогут государственным деятелям в принятии политических решений. Нам теперь известны некоторые крайне важные вещи: например, как избежать экономического спада и масштабной безработицы вроде тех, которые постигли мир после войны. Теперь также общеизвестно, что только международное правительство способно предотвратить Третью мировую и что цивилизация вряд ли переживёт даже одну масштабную войну. Однако эти знания не проникли в широкие массы и не оказывают желаемого эффекта. Политики не умеют или не желают применять значительную часть открытий общественных наук. Некоторые винят в этой неудаче демократию, но мне кажется, что данная ситуация отчётливее всего проявляется в автократии.

Вера в демократию, как и любая другая вера, может доходить до фанатизма и становиться вредной. Демократу нет необходимости верить, что большинство всегда принимает мудрые решения; он должен попросту верить, что решение большинства, мудрое или нет, должно быть принято до тех пор, пока большинство не решит иначе. И верить в это он должен не исходя из наивного представления о мудрости простого человека, но потому что это самый деятельный способ заменить господство силы господством закона. Демократу также не обязательно верить, что демократия — лучшая из возможных систем для всех и каждого. Есть немало наций, которым не достаёт сдержанности и политического опыта, необходимых для успешной работы института парламента, и демократ, как бы он ни желал, чтобы они получили необходимую политическую подготовку, должен признать, что бессмысленно преждевременно навязывать им систему, которая наверняка будет обречена на провал. Как и везде, в политике не стоит оперировать абсолютными категориями: что хорошо в одной ситуации, может быть плохо в другой; что удовлетворяет политические устремления одной нации, может показаться совершенно неприемлемым для другой.

© Bertrand Arthur William Russell