Слово «скептик» происходит от греческого слова skeptikos — вдумчивый. Скептицизм — это вдумчивое исследование с помощью критического метода мышления: знание требует уверенности. Представитель античного скептицизма Пиррон и вовсе сомневался в возможности какого бы то ни было истинного знания. Излишний скептицизм способен вызвать у мыслителя нешуточную эмоциональную фрустрацию и затяжной экзистенциальный кризис, когда неясно ничего, кроме того, что всё неясно, — но и это не факт. В науке нет неопровержимых знаний, она основывается на уверенности в фактах, «которым неразумно было бы отказать во временном согласии». Скептицизм Майкла Шермера, а также участников основанного им «Общества скептиков» Нила Деграсса Тайсона и Ричарда Докинза в первую очередь требует критического осмысления утверждений и идей, которым, очевидно, не хватает логики или доказательств. Такие идеи в изобилии изливаются на людей с экранов телевизоров и смартфонов и из уст тех, кто инфицирован вирусом абсолютной догматичной правоты. Разговоры с душами умерших и парапсихология, инопланетяне и альтернативная медицина, креационизм и йети, теории заговора и фэншуй — всё это подвергается тщательному и местами остроумному анализу мистера Скептика (как Шермер скромно называет сам себя) в одноимённой книге, которая сегодня выходит в продажу.
Доктор когнитивной нейробиологии Сэм Харрис в своём исследовании показывал людям таблички с утверждениями и просил их прокомментировать. Одни утверждения были очевидно верными, другие очевидно неверными, третьи — неоднозначными и требующими размышления. Реакция человеческого мозга на однозначно верные и неверные утверждения была быстрой, не требовала особых усилий и вдобавок подкреплялась выработкой дофамина, вызывающего чувство удовольствия. Реакция на утверждения, требовавшие размышлений и не подразумевавшие однозначных ответов, не только протекала медленнее и с большей затратой энергии, но и активировала участки мозга, связанные с восприятием плохих запахов, отвращением и негативными эмоциями. Подавляющее большинство людей склонно мыслить достаточно прямолинейно и однозначно и держаться подальше от «вонючих» идей, к которым нельзя дать быстрый и незатейливый комментарий. Человеку крайне сложно долгое время оставаться в серой зоне сомнения — иначе он может быстро разочароваться в своей работе, семье, друзьях, в своей картине мира в целом. Сомнение может быть опасно тем, что расшатывает устоявшийся уклад жизни и привносит в наше сознание неудобные «ложки дёгтя», после получения которых сердце начинает ныть и требовать перемен. Сомнение имеет такую силу не только в масштабе жизни одного человека, но и в масштабах целого общества. Тоталитарные режимы неизменно искореняют скептический взгляд на власть, и её основные догматы готовы покарать и задушить любое инакомыслие в самом зачатке. Может показаться, что у вынужденной необходимости думать и сомневаться больше минусов, чем плюсов. Поэтому люди с радостью принимают любые утверждения, от которых на душе становится хорошо, а в голове появляются приятные простота и понимание.
Из нежелания лишний раз сомневаться и склонности принимать простые истины проистекает подверженность людей политической пропаганде, которая сужает сложные вопросы до очень простых и однозначных формул.
Английский режиссер Адам Кёртис в своём документальном фильме «Горькое озеро» наглядно показывает, как в XXI веке политики и СМИ свели все мировые проблемы к формуле «есть такие плохие ребята, и нам их необходимо наказать ради всеобщего блага». Людям больше не надо разбираться в хитросплетениях геополитических конфликтов, не нужно разбирать сложную подоплёку экономических кризисов и вникать в суть экологических проблем — достаточно понять, кого сейчас считают «плохими ребятами», а кого хорошими, чтобы затем исправно устраивать пятиминутки ненависти и любви. При современной подаче информации большинство зрителей получают на руки простые и веские аргументы «за» или «против», чтобы затем без особых проблем и с дофаминовой поддержкой полностью прекратить объяснять себе любую политическую или частную проблему.
Политическая пропаганда — скверное дело, да и политика нормальному человеку низачем не нужна (если только его государство не находится в состоянии войны). Зато вопросы о том, как добиться счастья, успеха, любви, здоровья, беспокоят всех без исключения. Разбираться в этих проблемах очень затратно, сложно, да и попросту нет времени. Хочется, чтобы ответы были простыми и понятными, дешёвыми и сердитыми. Тут на помощь доверчивым гражданам спешат толпы носителей истины, держателей панацеи и владельцев философских камней. Шермер много лет посвятил изучению этого пёстрого народа — торговцев истиной и универсальными лекарствами. Например, вот Кевин Трюдо, два года отсидевший за мошенничество с кредитными картами, продаёт свой бестселлер под названием «Природные лекарства» и предлагает обрести идеальное здоровье, поставив себе пятнадцать клизм за тридцать дней. А вот представитель индустрии позитивного мышления и самосовершенствования (с оборотом в 8,5 млрд долларов в год) Тони Роббинс предлагает научиться ходить босиком по раскалённым углям с помощью веры в себя. Вопрос отсутствия скептического мышления обернулся для американцев не только наличием в медиапространстве сонма шарлатанов, пользующихся бешеной популярностью и зарабатывающих на зеваках миллиарды долларов. Россия тоже знает множество выдающихся «друзей народа». Например, господина Кашпировского, который сколотил себе состояние на сеансах лечения через телеэкран, а затем, в бытность депутатом Госдумы, признавался Александру Невзорову, что все, кто знают его как целителя — круглые идиоты. «Скептик» обрадует вас пёстрыми историями о шарлатанах и аферистах — а также остроумным и беспощадным их разоблачением.
Зигмунд Фрейд утверждал, что человечество пережило три основных интеллектуальных переворота за последние 600 лет. Первым потрясением было открытие Николая Коперника, после которого люди перестали обманывать себя насчёт своего центрального места во вселенной и вынуждены были признать, что мы вращаемся вокруг Солнца, а не наоборот, и что наша планета — всего лишь «крошечная песчинка в системе мироздания непостижимо огромных размеров». Следующий удар нашему честолюбию нанёс Чарльз Дарвин, который отнял у человека статус венца творения и низвёл его до выходца из мира животных. Причём выходца не особо далеко ушедшего в развитии от обезьян и дельфинов. Третью интеллектуальную революцию, по Фрейду, совершил он сам, заявив, что сознание — отнюдь не хозяин нашей жизни, и что бессознательное управляет нами в гораздо большей степени, чем мы подозреваем. Теорию Фрейда научное сообщество не приняло до сих пор, а вот теории Коперника и Дарвина прочно заняли свои места в основании современной науки.Все научные открытия, претендующие на революцию в нашем понимании жизни и её устройства, встречают в обществе сильный отпор всё по той же причине: людям нравятся уверенность и стабильность.
Необходимость признать ошибочность своих взглядов или включить новые неизвестные переменные в своё мировоззрение вызывает неприятное чувство неуверенности и заставляет думать, читать, узнавать. Несмотря на то, что теория эволюции существует уже больше полутора сотен лет и является одной из самых обоснованных теорий нашего времени, немало страниц «Скептика» посвящены спорам с противниками теории Дарвина, её обоснованию и критике её критиков.
Для обретения уверенности в чём-либо человеку необходимы либо знания, либо вера. Причём вера неизбежно возникает именно там, где есть недостаточность знаний. Современная наука твёрдо и решительно намеревается заполнить пробелы в знаниях и таким образом претендует на то, чтобы во что бы то ни стало вытеснить веру из сознания людей. Доказательство существования или отсутствия Бога — неразрешимый вопрос и для верующих, и для учёных. Многие учёные, даже самые выдающиеся, верят в Бога, а вот религию заподозрить в доверии к науке сложновато. Когда религия занимала ключевое место в общественной жизни европейских народов, учёных, осмеливавшихся спорить с догматами церкви, без особых разбирательств и сомнений жгли на кострах. В наше время позиции церкви и науки начали выравниваться, так как наука оказалась чертовски полезной штукой. Теперь спор между догматиками от церкви и догматиками от религии ведётся куда более цивилизованно, однако по-прежнему крайне далёк от завершения.
В 1963 году 90 % американцев считали себя христианами, и только 2 % не исповедовали никакой религии. В 2014 количество христиан снизилось до отметки в 70 %, а нерелигиозными себя назвали уже 23 % (из них приблизительно 15 % считают себя атеистами). В исследовании, проведённом по всей Америке учёными из Университета Миннесоты в 2006 году, большинство американцев утверждали, что в целом не доверяют атеистам и считают их аморальными, склонными к совершению преступлений, воинствующими материалистами. Автор «Скептика» рассказывает, что в старшей школе и в колледже сам был верующим и убеждённым евангелистом. Однако со временем перешёл в лагерь атеистов и теперь считает делом чести указать на все слабые места религиозного подхода и отстоять права науки в споре, который в США очень горяч.Например, уже почти два столетия идёт борьба за то, чтобы ввести креационизм в основную школьную программу и запретить преподавание теории эволюции, которую её критики причисляют к разряду религий.
Евангелисты, к числу которых когда-то принадлежал сам Шермер и до сих пор принадлежит, например Джордж Буш-младший (а вместе с ним — множество республиканцев), считают, что единственное справедливое отношение к неверующим — просвещение их на тему спасительности веры во Христа. Учёные, и в особенности популяризаторы науки, порой ведут себя схожим с евангелистами образом в своём желании просветить ближнего. Сциентизм, исповедуемый многими учёными, считает наивысшей культурной ценностью научное знание и приписывает науке свойства всеисцеляющего философского камня (как в религиях — вере). И хотя «Скептик» мягко разоблачает чересчур рьяных учёных, обещающих нам бессмертие, сингулярность и орды всеведущих нанороботов, читателю может стать немного не по себе, когда Шермер заходится в дифирамбах «святым от науки» Стивену Хокингу, Ричарду Фейнману и Карлу Сагану. Однако господину Скептику нужно отдать должное: и разоблачение религии, и обожествление науки в его исполнении сдобрены здоровым юмором и самоиронией.
В России скептицизм большую часть ХХ века был подавлен не религией, а политическим режимом. Критическое осмысление политического устройства и жизни социума было строго-настрого запрещено компартией, зато религия была разоблачена на политическом уровне как суеверие. Режим требовал беспрекословного принятия коммунистических догматов, цензурировал прессу и ограничивал свободу науки — но скептицизм и умение не верить всему, что тебе говорят, прорастали в сердцах людей и на диссидентских кухнях. И всё же это не спасло народ от сонма предрассудков: хотя с развалом Советского Союза количество атеистов сократилось в семь раз, а количество верующих возросло практически в четыре раза — суеверность населения осталась практически на том же уровне. По данным Левада-центра, 59 % россиян верят в приметы, а 55 % — в сглаз и порчу, 56 % верят в вещие сны, 36 % — в предсказания астрологов, а 32 % ожидают прибытия инопланетян. Согласно опросам ВЦИОМа, больше половины россиян верят в способность отдельных индивидов предсказывать будущее, а 48 % респондентов верят в существование колдунов. Миллионы телезрителей напряжённо следят за «Битвами экстрасенсов», обращаются к услугам гадалок, целителей и колдунов. Россия отчаянно нуждается в скептиках, и эта книга будет полезна тем, кто хочет пополнить их ряды.
