Да, все обсудили «Стоунера» в прошлом году, но я тоже хочу. К тому же, к миру эта книга не то чтобы спешила: впервые роман Джона Уильямса был опубликован в 1965 году и тогда получил благожелательную прессу, но не больше. В 2003 году роман переиздали (почему-то), а затем подхватили, расцеловали и понесли на руках: ещё переиздание; перевод Анны Гавальда на французский и менее именитых переводчиков — на другие языки; титул великого американского романа.
Всем очень понравилась сама эта история — роман, который забыли и вновь вспомнили. Внушает какую-то надежду: может, и наши дела так же однажды отряхнут от пыли и поаплодируют нам посмертно. Спустя полвека «Стоунер» прославился: услышан зов книги о человеке, услышавшем зов. А это книга именно о нём да ещё о жизни, которая заканчивается.
Уильям Стоунер, двадцатилетний парень из семьи фермеров, отправляется в университет обучаться по программе сельскохозяйственного колледжа. С химией почв у него хорошо, а вот обязательный курс английской литературы студента немного беспокоит: зазубрены все даты, авторы, прочитан обязательный курс литературы — но в книгах остаётся что-то тёмное и непонятное, что Стоунеру никак не удаётся поймать и выучить. Однажды, когда преподаватель читает курсу вслух семьдесят третий сонет Шекспира, тёмное и непонятное приходит к Стоунеру само и накрывает его с головой. Двадцатилетний парень из семьи фермеров видит солнечный луч, тень, собственные живые пальцы, ощущает пол под ногами так, будто всё это впервые. Слова, сложенные в определённом порядке, оказываются озарением. Уильям Стоунер слышит зов и идёт навстречу.
«...листал книгу, читал абзац тут, абзац там, осторожно переворачивая страницы загрубелыми, непослушными пальцами, словно боясь порвать, повредить то, до чего стоило таких трудов добраться»
Он меняет курс сельскохозяйственного колледжа на философию, древнюю историю и английскую литературу в том же самом университете Миссури. Он учит греческий и латынь. Он читает допоздна. Тот же преподаватель, что сначала едва ли не возненавидел Стоунера за его глухоту к литературе, подталкивает его к преподаванию. А далее — никакого драматического эффекта; только туманное небо над университетом, по ощущениям Стоунера, становится чуть повыше. Вместе с тем перед нашими глазами — вопиющее нарушение канона: герой не пускается в странствие, чтобы обрести награду, а получает награду перед странствием, которое, разумеется, заканчивается смертью. А странствие Стоунера (удачное или нет — оценит каждый по-своему) целиком проходит перед нами.
Буквально в дорогу герой не пускается вовсе: всю жизнь он проводит в университете Миссури. Большой мир — которым традиционно называют переезды, случайные вечеринки и собеседования — перед Стоунером так и не открывается. Университет оказывается для него зачарованным замком, где он встречает фею-крёстную со множеством морщин — того самого преподавателя литературы — обретает себя и остаётся в замке навсегда.
Университет Миссури не слишком походит на то заведение, где восемь веков назад изучали семь свободных искусств: есть здесь и склоки на кафедре, и протекция, и неудобное расписание. Кстати, ни один секретарь кафедры до сих пор о «Стоунере» ещё не высказался. Это жаль. Хотя он мог бы и обидеться на Джона Уильямса. Тот устами одного из героев говорит об университете:
«...это приют, или — как теперь говорят? — пансионат. Для немощных, престарелых, неудовлетворённых, для всяческих недотёп» ... «Это для нас построен университет, для обездоленных мира сего; он существует не ради студентов, не ради бескорыстного поиска знаний, не ради всего того, о чём говорят»
Университет внезапно оказывается и клеткой Стоунера, и его защитой. Он получает здесь тепло и безопасность, что недополучил в детстве. Эта крепость с контрактом на пожизненное преподавание становится одной из сцен, на которой разыгрывается история Стоунера. Ещё две — это его дом и его душа. Прежде всего душа, пространство (особенно в сравнении с университетом) безразмерное. Там до самой смерти эхом звучит зов, который услышал Стоунер. Текст и слово не оставляют его. Он постепенно учится передавать это чувство другим. Из человека, который услышал зов, Стоунер сам становится зовом. Он обучается быть хорошим преподавателем, таким, что любит не только сам предмет, но и передаёт страсть к нему другим — счастье встретить такого в своём ученичестве.
«Свою любовь к литературе, к языку, к таинственному выявлению движений ума и сердца через малозначащие на первый взгляд, странные, неожиданные сочетания букв и слов, через холодный чёрный шрифт, — любовь, которую он раньше скрывал как нечто недозволенное и опасное, он стал выражать — вначале робко, потом храбрее, потом гордо»
Таинственное выявление движений ума и сердца — это, пожалуй, о самом романе «Стоунер». События вне героя здесь как-то так переплетаются с внутренним, с неожиданными оценками и скрытыми чувствами Стоунера, что читатель остаётся ранен романом ещё долго после. При этом в «Стоунере» нет ни грана романтического взрыва. Он может даже показаться сухим. Герой не лезет из шкуры вон, чтобы оказаться героическим, а время, пусть сжимается-раздвигается для удобства истории, достаточно линейно: от второго рождения под звуки семьдесят третьего сонета Шекспира до смерти. Словом, тут видна авторская сдержанность — добродетель, которая не слишком сейчас в цене. Но Уильямс-то писал полвека назад. Может, поэтому этот роман и воскрес именно сейчас: мы вдруг запросили сдержанности.
Глас рока у Джона Уильямса — это не гром, а сухой стук подкидываемых в решете камней. Стоунер не идёт на Первую мировую войну, не теряет ничего в биржевом крахе 1929 года, не уволен в Великую депрессию и не убит во Вторую мировую, но умирает. Глас рока — это тикание часов, которое не заглушить даже зовом.
Жаль, что это всё, что Стоунер есть — любовь к книгам и худоба, дочь и собственный кабинет — не приводит его к какой-то, что ли, победе. Никто не скажет о нём: «Забожил! Смертью смерть поправ!» Любовь, брак, отцовство, дружба — всё было у него, но словно и нет. Его книга не становится бестселлером, а начинается роман и вовсе с того, как преподавателя Стоунера забыли. Джон Уильямс говорит нам: будут разочарования, тревоги и компромиссы, а кончается всё огромной усталостью. Выиграть у жизни невозможно. И всё же Стоунеру приятно закончить дело: «Ему смутно вспомнились мысли о том, что жизнь не удалась — но разве это имеет значение?»
Закроешь «Стоунера», дочитав, и обижен за героя: не то чтобы секретарши, расписания и уступки губят зов, но всё-таки слишком много приходится терпеть. Будто прошла ночь, а звёзды так и не показались. То ли ограбили человека Стоунера, хорошего преподавателя, худого и неуклюжего — то ли сам он себя ограбил? То ли и вовсе не было никакого ограбления; сама жизнь такой хотела быть, чтобы ни с кем ясно не объясниться, глаза со временем западают, ходишь какой-то оцепенелый. И философской интерпретации у тебя для тебя нет. Просто взяла книга и закончилась, и новой такой не будет.
Как говорила молодая аспирантка Кэтрин Дрисколл, «Любовь и книги: что ещё нужно?» Но и этого нам не дано.
