Прямо сейчас небольшая исследовательская группа историков, называющая себя “Мертвые души” регулярно прочитывает и составляет сводки из следственных дел на людей, арестованных в Москве в советское время. В следственных делах, помимо текстов доносов и допросов, встречаются и вещдоки: изрезанные портреты Сталина, крестьянские дневники — буквально всё, вплоть до личных посланий Антихристу. Недавно среди улик исследователи обнаружили два экземпляра подпольного журнала «Зубоскал» 30-х годов с художественной прозой. До ареста автора и почти всех его друзей экземпляров журнала существовало всего три, один успели сжечь до начала обысков, но ещё два попали в руки следователей и сохранились в делах арестованных.

«Мёртвые души» связались с «Батенькой» с предложением переиздать вышедший в этом номере рассказ «Письмо», написанный молодым инженером Леонидом Молчановым. Несмотря на тираж из трёх экземпляров, спецслужбы обнаружили подпольный журнал очень быстро, расценили его как антисоветскую деятельность и арестовали автора и почти всех читателей «Зубоскала». «Батенька» ознакомился с содержанием копии журнала и решил, что он заслуживает расширения аудитории.

ПИСЬМО
Салтыковка-дачная. Клопозская ул. Д. № 15. Нине Владимировне Филипповой.
Ленинград, 3 июля 1934 г.

Дорогая Ниночка!

Спешу уведомить тебя, что нас с дядей Кузей постигло большое несчастье.
Дом, в котором мы жили, пять дней тому назад сгорел дотла, и мы остались под открытым небом.
Пожар возник ночью, от неосторожного обращения с огнём соседей, мы едва успели выскочить на улицу в одном нижнем белье. Приехавшая через час пожарная команда была настолько пьяна, что сгорела вместе с домом в полном составе, не будучи в силах выбраться из огня. Бедный дядя Кузя горько плакал и метался по двору, пытаясь спасти что-нибудь из вещей, но тщетно.

Один раз он, будучи только в трусиках и в нижней сорочке, бросился в пылающее здание, рассчитывая вытащить что-либо из одежды, но не только не вытащил ничего, а, наоборот, вылетел оттуда в одной сорочке, без трусиков, которые загорелись на нём и из которых он, не растерявшись, успел быстро выпрыгнуть.

Утрата этого последнего движимого имущества так сильно подействовала на дядю, что он помешался. Бог мгновенно помутил разум несчастного старика, и он тут же, возле пожарища, пустился в пляс и так лихо отхватывал трепака, что собравшаяся на дворе толпа бросила созерцать огненную пантомиму и окружила его.

И, веришь ли, Ниночка, нашлись нахалы, которые начали подхлопывать в ладоши, подсвистывать, а один мерзавец даже ударил на балалайке «Камаринскую». Мне стоило больших трудов увести дядю, но я всё-таки успела двум ротозеям плюнуть в морду и одного в толкучке лягнуть ногой.

Целую ночь мы, держась за руки, как Адам и Ева, скитались по пустынным улицам спящего Ленинграда в поисках пристанища. Все добрые знакомые, к которым мы приходили с просьбой пустить нас переночевать, как и следовало ожидать, оказывались в командировках, в домах отдыха, на ночных дежурствах — словом, где угодно, только не дома.

А мой племянник, подлец Павлушка, увидев из окна, что мы идём к нему, должно быть, сообразил, в чём дело, и начал прямо из форточки орать, что он шокирован появлением голых людей перед его окнами, что он позовёт милицию, если мы не смоемся в 24 минуты, и что его вообще нет дома. Вот мерзавец! А ведь я ещё хотела, после своей смерти, швейную машинку ему отказать. Попытка устроиться ночевать у племянницы Матрёшки также не имела успеха. Она, негодяйка, облила нас со второго этажа помоями, в то время как мы стучались у парадного.

А ведь давно ли, хамка, ручки у меня целовала: дескать, «нет ли у вас, тётенька, взаймы рублика три — на предмет поддержания существования. Я второй день сижу не жрамши».

Пусть теперь сунется — я ей все косы пооборву. Одним словом, ни у кого переночевать не удалось, и мы с дядей под утро остановились в асфальтовом чане, который стоит на углу Невского и Садовой, и после помойной ванны крепко проспали целый день и следующую ночь.

Проснувшись на следующее утро, сумасшедший дядя Кузя без штанов побежал на службу, но его, разумеется, в тот же день сократили, ибо в каждом государстве к работе допускаются только те люди, которые имеют штаны (это относится, главным образом, к мужчинам, конечно).

Не помогли даже дядины клятвы, что штаны он потерял во время Гражданской войны, оставив их на проволочном заграждении при одном из отступлений. Пришлось серьёзно задуматься об изыскании средств к существованию. К счастью, этот вопрос удалось утрясти довольно быстро.

Неподалёку от нас, у Фонтанки, в таком же чане живут беспризорные ребятишки. Заглянув случайно в наш чан, они пригласили дядю составить им партию в орлянку. Мой старик, знающий толк в азартных играх и проигравший в своё время всё папино состояние, согласился сыграть под последнюю сорочку — и, представь себе, ему повезло.

В первый же раз он возвратился с кучей денег и с бутербродами, отобранными им у старушки торговки, отказавшейся предъявить дяде разрешение на право торговли. Правда, у него всё лицо было в синяках и в царапинах, но всё же он находился в великолепном расположении духа и, кушая бутерброды, притопывал босой ногой по дну чана и пел: «Гоп со смыком — это буду я...»

И вот теперь он каждый день с утра уходит на новую «работу» и возвращается поздно вечером. Рабочий день у него ненормированный, так как игра затягивается иногда часов до девяти вечера, да ещё после этого шалунишки беспризорные колотят его часа два, пытаясь отнять выигрыш. От дядиной сорочки остались одни лохмотья, но он не падает духом и утешает себя мыслью о том, что в недалёком будущем скопит себе денег и сможет, купив себе новые штаны, бросить вредное для здоровья производство.

Вчера беднягу так сильно избили, что сегодня он даже не пошёл на работу и, выхлопотав себе бюллетень, лежит на дне чана, громко охая на весь Невский и жалуясь на боль в мочевом пузыре. Боюсь, как бы с ним чего серьёзного не приключилось. Что касается меня, Ниночка, то я с утра до вечера занята войной с клопами в новой квартире.

Здесь их такое множество, что, применяя все средства борьбы, начиная от рукопашной схватки и кончая продолжительной химической атакой, я всё-таки не могу их ликвидировать и очень опасаюсь за то, что когда-нибудь они нас заживо съедят. Вот, кажется, все те печальные новости, которые я хотела тебе сообщить. Не забывай, Ниночка, родственников и пиши почаще по новому адресу: Ленинград, 21. Асфальтовый чан на углу Невского и Садовой.

Твоя горемычная тётя Груша.

Постскриптум.
Вчера у нас в гостях была твоя подруга Тамара, живущая на Васильевском острове.

Она говорит, что не очень давно была у вас в Салтыковке, и просила передать от неё тебе привет, а Ксюше Соколовой и Кате Захаровой предостережение. Она недавно гадала на картах про своих подруг, и у Кати вышло — крупная неприятность, любовь трефового короля и недоброжелание червонного валета, а у Ксюши — пиковое положение, обманутые надежды и драка с бубновым тузом.

ТЕЛЕГРАММА
«Ночь на шестое июля тётю Грушу съели клопы, дядя Кузя умер разрыва мочевого пузыря. Приезжай похороны. Тамара».