В марте 2015 года директор Новосибирского театра оперы и балета Борис Мездрич был уволен Министерством культуры из-за скандала с оперой «Тангейзер», которая, по мнению митрополита Новосибирского и Бердского Тихона, оскорбляла чувства верующих. Новый директор Владимир Кехман, имеющий несколько наград от РПЦ, снял «Тангейзер» с репертуара, повысил цены на билеты и провёл в театре ремонт, признанный Управлением по государственной охране объектов культурного наследия нарушающим исторический облик театра. Кехман должен был устранить нарушения до 1 сентября 2016 года, но вместо этого решил провести ещё один ремонт. Как центр культурной жизни Новосибирска превратился в освящённый фон для селфи с огромным буфетом, самиздату «Батенька, да вы трансформер» рассказала студентка ведущего новосибирского вуза, несколько месяцев проработавшая в театре капельдинером и пожелавшая остаться неназванной.
Большой подлостью был мой учебный график с выходным среди недели, поэтому мне не перезванивали даже из рассадников фастфуда. Я уже успела отчаяться и смириться, но вдруг увидела в своей новостной ленте объявление, что театру оперы и балета нужны капельдинеры. Официально эта должность называется «контролёр билетов», но на самом деле билеты проверяют два-три человека, а капельдинер — это работник зала, который помогает зрителям, продаёт программки и следит за порядком. Требования к возрасту и образованию подходили, остальное — стандартный абстрактный набор. График работы — каждый спектакль. Я, почти ни на что не надеясь, отправила резюме. И мне позвонили.
На собеседование я едва не опоздала, но переживала зря — на стажировку меня взяли. Стажировка заключалась в том, что нас обучали работе с рацией, рассказывали, как вести себя в тех или иных ситуациях, провели инструктаж по пожарной безопасности, представили новому директору театра, на тот момент ещё сохранявшему дружелюбный тон, и вывели на «поле боя» — нам, стажёрам, предстояло провести два закрытых концерта для студентов.
Но вот стажировка была пройдена, рация, шарф с фирменным логотипом и бейдж с надписью «Капельдинер» получены, театральный сезон открывался, и можно было приступать к работе.
«Капельдинеры. Work fast, die young», «Капельдинеры. Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее»,
— варианты слоганов, которые мы себе придумывали.
Конечно, находились и недовольные, особенно с учётом того, что театр погряз в череде громких скандалов. И недовольные шли выражать недовольство тому, до кого проще всего добраться; тому, кто не может ответить, — нам, капельдинерам. В большинстве случаев люди знают, что мы не можем ни на что повлиять, они просто используют возможность слить негатив. Таких остаётся только выслушать — молча и с улыбкой стюардессы. В крайнем случае — звать по рации администратора, а если человек проявляет агрессию (и такое было!) — то и охрану.
Хотя я, надо признаться, любила, когда люди подходили поговорить. Я с большой радостью рассказывала любознательным детям и взрослым, какие инструменты лежат в оркестровой яме, почему у балерины не кружится голова, когда она крутит фуэте, как чистят люстру в зале и кто композитор сегодняшнего спектакля. А благодаря театралам-балетоманам я и сама стала немного лучше понимать и, как следствие, любить балет. Такие беседы украшали антракты, да и просто по-человечески приятно встречать любознательных и увлеченных людей.
Есть и другая крайность: некоторые из постоянных посетителей, особенно консерваторы старой закалки, считают оперу и балет «элитарным» искусством — и готовы заклевать неофита за любой промах. Из зрительского опыта могу сказать, что публика драмы намного демократичнее. Вот только если культурный уровень хотя бы теоретически можно повысить, чувство собственного превосходства, увы, практически неизлечимо. Обычно эта же категория зрителей выступает против любых новшеств и отступлений от Священных Правил (в их понимании). Одна из зрительниц перед премьерой концертной (!) версии оперы «Борис Годунов», которая показывалась всего лишь с исторической справкой на заднике, послушав лекцию перед спектаклем, подошла к работникам буфета и высказала своё негодование: «На Пушкина замахнулись, значит? С классикой так нельзя поступать!».
Ещё одна больная тема — съёмка. Спектакли категорически нельзя снимать, потому что это нарушает закон об авторском праве. У театра есть несколько собственных фотографов, а кадров в интернете можно найти много и на любой вкус. Для меня до сих пор остаётся загадкой, что можно снять с двенадцатого ряда, в темноте, без вспышки, на пятимегапиксельную камеру телефона.
Нулевой ряд — это святое. Да-да, нам так и было сказано. Это новшество а-ля «царская/министерская ложа» пришло вместе с новым директором, и зрители к такому оказались не готовы. Многие путали нулевой ряд с первым. Где-то с месяц билеты на этот ряд вообще не продавались, и иногда он мог быть совсем пустым, но сидеть на нём посторонним всё равно было нельзя. Спрашивать у VIP-гостей билеты, разумеется, немыслимо, узнать в лицо тоже можно далеко не всех, выяснять места можно было или строя догадки, или доверившись собственной интуиции.
Зато мне невероятно повезло с коллегами и непосредственной начальницей. Она была строгой, но справедливой, и когда она нас ругала, мы всегда знали, что за дело. Молодые коллеги — студенты ведущих вузов города и, разумеется, консерватории. Из старшего поколения кое-кто — даже бывшие артисты. Атмосфера в нашем кабинете всегда была очень душевной. Работать с такими коллегами было приятно и интересно. Когда я уходила, капельдинеры наговорили мне столько трогательных напутствий, что я чуть было не заплакала, хоть и проработала там недолго. Да и сейчас, когда я прихожу в театр в качестве зрителя, с радостью их встречаю.
В общем, добро пожаловать — желаем приятного вечера.
Театр начинается со зрителя, а иначе артисты просто растрачивают свой талант. Давайте будем уважать друг друга, будем открыты для новых впечатлений. И с этим выйдем из театра в жизнь. А в остальном вам всегда помогут капельдинеры.
