В своей колонке директор раздела Эстетика Настя Травкина рассказывает о встрече с легендарным фотографом Себастьяо Сальгадо и демонстрирует, что именно может позволить вам поднырнуть под стенку стакана и немного побродить по полям коллективного сознания.
Самым впечатляющим событием прошедшей недели стала для меня встреча с фотографом-документалистом Себастьяо Сальгадо. Это мне его соотечественники передали, что он вовсе не Себастио, как я назвала его в интервью, написанном, к сожалению, не для «Батеньки». И даже не совсем Себастьян, как написано в Википедии. Именно Себастьяо, ударение на «я». Впрочем, мне совсем не стыдно за коверканье его имени. Сам он пробирается через мультикультурные джунгли, разрубая переплетения английского и русского языков мачете здравого смысла решительно и тоже не без жертв. Хуже всего приходилось в его речи Камчатке, на которой он был, исследуя нетронутые цивилизацией земли России. Так что моя совесть чиста.
Сальгадо — один из самых известных в мире документальных фотографов, который продаёт громадное количество своих работ. Недавно кто-то купил его фотокарточку за 100 000 долларов. Вы когда-нибудь задумывались о том, за что могут платить такие большие деньги? Это не плата за бумагу и отпечаток на ней, вы же понимаете. Для меня всё наконец расставила по местам наша встреча.
Он сказал мне, что в фотографии самой по себе нет никакого смысла, даже если тебе нравится фотографировать. Однако если тебе есть, что сказать, она может стать твоим инструментом и языком, на котором ты несёшь своё сообщение. Он не произносил этого слова — «медиум», — но оно сразу пришло мне на ум, потому что Дэвид Линч, говоря о творчестве, всегда называл конкретный выбранный способ материализации идей медиумом. Оба они настаивают на одном и том же: не обманывайся химическим процессом возникновения изображения на бумаге или экране. Не обманывайся даже красотой картины. И правда, красота изображения, приятность глазу — технический, математически точный параметр. Соотношение дополнительных и контрастных цветов, геометрия соположения объектов, композиция кадра — всё это наука, которую можно освоить в мелочах. Но это только наволочка, и без подушки идеи в ней спать будет всё равно жёстко.
Медиум — хорошее слово. Мне ещё нравится слово «проводник», потому что его можно использовать и по отношению к объекту, через который что-то транслируется из мира абстракции в мир конкретной материи, и по отношению к тому, кто может провести зрителя по этому трудному пути за руку. И если с формой всё довольно понятно: вот у меня сейчас медиум — слово, например (хотя визуальные искусства кажутся мне более душевными), то с содержанием — не совсем. Оба понятия, медиум и проводник, как будто бы подразумевают вспомогательную функцию художника, который тащит на себе (или через себя, кто как сконструирован) сообщение из какого-то отдельного от себя источника.
Сальгадо говорит о том, что фотография будет иметь смысл, если фотограф изучит целый букет гуманитарных наук и узнает, о чём думает человечество, как оно функционирует и развивается, каким образом живут люди в разных точках земного шара. Когда человек станет не только получать эту информацию, но и связывать её точки между собой, в его уме начнёт буквально ткаться картина мира — то есть он сможет сказать: «О! Я понял, что здесь происходит!». Это понимание не сможет оставить человека равнодушным, и он захочет не просто быть наблюдателем этого процесса создания полотна жизни — но и вставить туда свою нить, а возможно, и изменить плетение узора. Тогда тот, кто решил, что фотография как медиум ему очень даже подходит, делает её способом высказывания.
Дэвид Линч говорит, что искусство — это медиум для сознания, которое больше конкретной личности художника. Очень не хочется говорить «бессознательное», хотя это оно и есть. Просто у этого термина сегодня существует некоторое раздвоение личности. Одно понятие бессознательного принадлежит фрейдистской системе, и все шутки про бананы и зонтики как раз оттуда. К сожалению, большинство людей из-за чрезмерной тиражированности имени Зигмунда Фрейда и малого распространения постфрейдистских и неофрейдистских идей в массах думают, что бессознательное — это исключительно вытесненные порочные желания, и скабрезно хихикают при мыслях об этом. Но есть и другое понятие бессознательного, появившееся с подачи Карла Густава Юнга. Он подразумевал под этим нечто вроде коллективного сознания, которое делает людей такими одинаковыми, такими сообща на всё реагирующими: вещие сны, интуиция и предчувствия, стихийные революции, чувство общности, любви, мифологической силы страх смерти и глубокая вера в вечную жизнь — всё это и есть коллективное бессознательное.
Так вот, Линч говорит как раз о нём. Представьте себе, что вы в весеннем саду, где цветут яблони, поют птицы и светит полуденное солнце — и при этом накрыты гигантским стаканом. Что-то голубовато-зелёное видно сквозь гранёные стенки, что-то слышится — то ли свист, то ли писк. Но в целом непонятно. Зато можно рассматривать свои пальцы на ногах — очень увлекательно, кто-то за это даже докторскую степень может получить. Стакан — это сознание отдельной личности. Медитация, которую так пропагандирует Линч, позволяет поднырнуть под стенку стакана и немного побродить по полям коллективного сознания, подышать прямыми поставками свежего воздуха из мира идей. Вернувшись в стакан, следует засучить рукава и отработать надышанное в этом Эдеме, вложив своё новое особое чувство жизни в предмет, над которым трудишься.
Оба этих подхода предлагают собрать сливки с максимально доступных высоких сфер — и поделиться с ближними. Это очень правильный настрой. И я правда не вижу смысла делать что-либо с иной целью. Например, меня корёжит от идеи «самовыражения». Да кому ты нужен, честное слово! Всем плевать на твои уникальные чувства и переживания. И в этом нет ничего несправедливого. Если бы ты перестал вглядываться в себя в супермикроскоп, делающий тебя таким громадным и важным, ты бы понял, что таких же, как ты, на земле успело пожить более ста миллиардов человек (так говорят математики, а по мне, важно большое слово МНОГО). Все они, каждый, считали себя — и считают — особенными. Каждый особенно любил, особенно желал, был самым счастливым и самым талантливым, самым недооценённым, самым ужасным подлецом, самым покинутым любовником, самым занятым и самым ленивым человеком в мире. И сейчас на планете живут люди, каждый из которых в отдельности в большинстве случаев — страшно скучное явление: муравьишки с гордостью, амбициями, желанием размножаться, жрать, грустить, плакать, носить рюшки, красить волосы, преследовать врага, самоутверждаться, мстить, добиваться своих микроскопических побед.
Исключение составляют те, кто сами стали медиумами мира идей. Таких людей очень мало, но вы узнаете их, если увидите. Я называю это осознанностью — и её видно, если быть внимательным. Таким оказался для меня Сальгадо. Я сидела напротив него, и то, как он говорил, учило меня больше, чем сам смысл его слов (в его словах в целом нет ничего революционного, многие мудрые мира говорили что-то похожее). В семьдесят два года кожа его лица выглядит такой плотной, гладкой, наполненной как будто бы слоем лучащейся энергии жизни. Его интонации похожи на спотыкающееся пение шаманов у костра: не иначе потому, что он много времени проводит в диких племенах, которые владеют знанием тела куда лучше специалистов нашей вербальной культуры. Линч тоже говорит, как старый индеец-шарманщик, продающий порошок от блох, клещей и мышей стихотворной песней, скрывающей в себе магический код.
Хочется верить, что мне удалось сегодня поделиться тем, чем поделился со мной Себастьяо Сальгадо несколько дней назад, и стать медиумом этой мудрости для вас. Самое страшное для человека — никогда не стать проводником. Или проводницей.
