Самое главное, что нужно сказать, — теперь мы точно оказались в Сибири. Шоссе здесь зовут трактами, булку — чёрным хлебом (по крайней мере, в пельменной «Абат»), бордюров и вовсе не наблюдается. По ночам холод, повсюду нефть и удивительна природа.

Отобедав в «Абате», заносчивая часть группы из Батенькамобиля принялась поедать активированный уголь.

Великолепный экипаж Батеньказащитника стоически перенёс пельмени, а один из его участников — Дмитрий
Яныш — был принят местными за Диму Билана, так как оказался первым человеком, купившим здесь еды на 272 рубля, в том числе бифштекс «Натуральный (лох)» за 80 рублей — то же самое под названием «котлета» стоило сороковник.

Основательно пообедав, экипаж бросился в путь — будучи не слишком уверенными в достижимости Новосибирска (на данный момент навигатор сулит ВОСЕМЬ ЧАСОВ ПУТИ, ХОТЯ МЫ ЕДЕМ ЧЁРТОВ ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ), мы упрямо миновали Омск и вышли на трассу М51 «Байкал».

Кроме того, в блистательном экипаже Батеньказащитника неожиданно возник отряд самодеятельности, вокально-инструментальный ансамбль имени Теодора Глаголева. Нелёгким трудом всех участников экспедиции к завтрашнему дню мы выпустим дебютный релиз. Возможно, мы к тому времени как раз доберёмся до Новосибирска.

Следуйте за экспедицией по хэштегу #обительдьявола

Въезжали через старый мост — ночью он как новый. После восьмичасового узкого «лес-дорога» эпичный пейзаж холмов вяткинской реки. Впечатляет. Окраина, кафе «Шансон», поля ржавых гаражей, жилые пятиэтажки, местные смотрят на нашу колонну. Въезжаем в центр. Дороги Москвы вяжут своими поворотами, кружат переулками; дороги Кирова прямолинейны и виден горизонт — отчего спокойно и ясно.

Приехали на место встречи с кировчанами в галерею Прогресса, рассказывать про самиздат. Опоздали. Пришли слушать человек сорок. Федя шутит про рок-звёзд. Сажусь напротив кировчан, сделал позу важно, нога на ногу, чувствую — рок-звезда.

Начал Егор, говорил, как всё это невозможно и одновременно возможно, если есть возможность, — и поэтому невозможно. Подхватил Антон, непонятные слова, цифры. Сижу между ними, думаю: крутые. Неожиданно дали говорить — выступил: слова путались, как московские улицы, — о чём говорил, не помню. После лекции заселились в хостел «Достоевский», кировчане позвали в паб. Выпиваем, никуда не едем — хорошо. Так хорошо, что потянуло в город за «сюжетами». Пошли с Залюбовиным, водить вызвался Константин Вятский, самый большой и бородатый кировчанин, пришедший на лекцию. Водил со знание дела, рассказывал.

Киров, центр города, два ночи субботы — на улицах никого. Длинная идущая волнами вверх-вниз дорога Сан-Франциско, милые пятиэтажки, низкие старые постройки. Влюбил в себя Киров. Вышли к центральной улице, у злачных мест люди, шумно, просимся внутрь, но не пускают, у Константина шорты — неприлично. Культурный город. В два ночи светает, на скамейке неподалёку от нас трое кировчан пускают сладкие клубы дыма марихуаны. Лёгкий город.

Днём провисел на перекладине шестьдесят пять секунд и проиграл сто рублей. Следующая остановка Пермь.

На подъезде к Перми выделения канализационных полей сменяет горечь древесной гари. Красная луна.

У гостиницы «Нефтяник» нас приветствуют большим пальцем вверх кавказские лица в чёрном лупатом мерине. Разместились. С нами в комнате сосед, хвалит грузинский сыр, не рекомендует есть московский. На общей кухне два нефтяника в синей футбольной форме варят в большой кастрюле рисовую кашу, в общем холодильнике ещё шесть, видимо, тоже с кашей. Первый нефтяник, с фигурой голодающего африканского мальчика, отговаривает прятать сыр в холодильник, так как второй нефтяник днём выпил квас третьего из-за чего последний «развёл нехуёвый кипиш и начал кИдаться». Оставляем сыр без страха — он не грузинский.

Залюбовин настаивает на ночной вылазке в город — не о чем писать.
— Ну чё, как тут живётся? — в погоне за пермской сенсацией расспрашиваем таксиста.
— Ну, как тут, так, живётся, — сипит в ответ таксист, астматик лет пятидесяти.

Молчим.
— А работа тут как?
— Ну, как, есть тут, вот — такси.

Окраина неочевидно для нас переходит в центр. Непримечательно: квадратные серые строения, минимум зелени, максимум афиш. Осуждаем новострои.

В макдаке с заваленной мусором верандой подают в бургерах сочное мясо — не чета столичному. Ходим ищем центр города, редкие прохожие убеждают: «Это он, идите дальше».

Вышли к набережной. За забором и дорожным переездом спит река Кайма, широкая, могучая. Красиво. На набережной тусовочно. Стоят рычат машины, кальяны в багажниках, вино в пластмассе, басы дабстепа, свет фар на дома болезненного вида. Свисающая кусками, облупившаяся, как от проказы, отделка чумазых стен, несколько выгоревших глазниц окон, в каком-то горит одинокая лампочка — значит, жилые. Сворачиваем в арку, вглубь дворов. Темно. Пустая коляска прикована цепью к перилам подъезда, большая плюшевая собака сторожит лавочку между двумя столбами, соединёнными металлической трубой, Хаммер, бурьян с человеческий рост.
— Родители в Москве, я здесь. Здесь лучше, спокойнее.

Возвращаемся через магистральную. Залюбовин допрашивает таксиста про магистральный крокодил.
— Много наркоманов.

Проснулись от громкого женского:
— Сестроёб!

Собрались, забрали сыр — никто не взял.

Утро Перми пахло нефтяными отходами, вызывающими изжогу. Продавщица на заправке у города рекомендовала не дышать.

Мы и так.