Как привыкнуть к жизни в городском парке, найти первых друзей в Испании и научиться добывать интернет из воздуха? Самиздат продолжает публиковать сериал «Одиссея юного беженца» — воспоминания читателя Романа Гаврилина, отец которого так верил в футбольный талант сына, что уволился с работы, набрал долгов и повёз его на просмотр в FC Barcelona. В новой главе герои победили голод, чуть не попали в полицию и «обрели веру».
— Ну что, сына, устроился твой папочка!
— Сколько обещают?
— Тридцать евро в день пока что. Завтра уже выходить.
— А что за работа, где?
— В каком-то дачном посёлке за городом дом строить. Как я понял, не с нуля, а только пристройку забацать. Этому пацану, Коле, с которым я буду работать, двадцать лет всего-то. Хороший парень. Ему шестьдесят платят, а мне как помощнику — тридцать. Говорит, работы там примерно на месяц. И зарплата раз в неделю.
— А всю неделю мы жить на что будем?
— Разберёмся. Займу у Коли завтра, в конце концов.
— А если не займёт?..
— Сука, я тебе точно сейчас заряжу. Закрой рот! Пошли в парк спать.
Мы зашли в Locutorio и забрали из подвала свои походные одеяла. Парк находился неподалёку, на горе Монжуик — достопримечательности города.
По высоте эта гора была чуть выше наших терриконов, однако она сильно растягивалась в длину. Одну из сторон Монжуик омывало Средиземное море. На первый взгляд вся гора представляла из себя большой парк.
Мы брели с отцом в поисках укромного уголка. Такого, где ночью не будет никого, кроме нас.
Со стороны моря дул прохладный ветер. Мы дошли до деревянных лавок, расположенных в относительно уютном месте, если можно так сказать про лавки для ночёвки.
Расстелили одеяла и легли. Неудобно. Холодно. Покрутились с полчаса.
— Так не годится. Бери одеяло, пойдём.
— Куда?
— Пошли, увидишь. Есть одна идейка.
Через пять минут мы остановились возле одного из небольших грузовиков, припаркованных вдоль высоких пышных кустов.
В Донецке такую машину можно было бы обозначить как «грузовое такси».
Отец обошёл машину сзади, приподнял тяжёлую резиновую занавеску, закрывающую багажный отсек, просунул голову внутрь и сказал:
— Вот тут мы и уляжемся.
— Па, ты серьёзно?
— Серьёзно. Здесь, видать, водилы на ночь машины ставят, чтобы за парковку не платить. Здесь парковаться нельзя, но полицейские по ночам вряд ли по парку ходят. Тут пусто. Давай залазь.
Глаза у отца горели — настроен он был решительно.
Я струсил. Спать без разрешения в чужом грузовике? А вдруг водитель придёт ночью? А вдруг кто-то увидит?
— Может, давай лучше на лавке поспим…
— Залазь, говорю, быстрее, пока никто не увидел. Выспимся хоть нормально. Мне на работу завтра вставать в шесть утра.
Не то чтобы в грузовике было тепло, но стены защищали нас от морского ветра.
Мы расстелили свои одеяла, стараясь производить как можно меньше шума. Я затаил дыхание, боясь издать хоть один звук. Мне казалось, что должно случится что-то ужасное. Отец же не подавал никаких признаков волнения. Он сладко зевнул и пожелал мне крепких снов. Я испугался:
— Па, да не ори ты так...
— Успокойся сына, всё будет пинти-понти.
— Ладно, ты будильник поставил?
— Поставил. Завтра день ещё перетрёшься где-нибудь, а потом я тебя буду с собой на работу брать, чтоб ты тут не маялся.
— Можно подумать, там очень весело будет...
— Если ты будешь целыми днями скулить, то везде будет невесело, — парировал отец, но без злобы. — Всё, короче, спим.
Я по привычке поворочался некоторое время, затем наконец нашёл удобное для сна положение и успокоился. Всё поплыло, и я потихоньку начал уходить в сон.
Затем на секунду вспомнил о том, что мы без спросу залезли в багажник чужого грузовика, и снова завертелся.
— Чё ты елозишь там?
— Страшно.
— Некогда бояться, спать нужно.
В шесть утра зазвонил будильник. Мы молча свернули одеяла, взяли их под мышки и вылезли из бесплатной ночлежки.
Свежий воздух наполнил наши лёгкие. Мы потянулись. Посмотрев несколько минут с высоты горы на утреннюю Барселону, я почувствовал, что мне хочется в туалет.
— Па, я срать хочу, бумаги у нас нет?
— Нет. Ну, листиками вытрись. Иди в кусты, сейчас стесняться некого.
Я пролез между кустов, спустил штаны и сел делать дело, повернувшись спиной к равнине. Моя задница наслаждалась чудесным видом на старый средиземноморский город.
Оторвав от куста большой зелёный лист, я понял, что его поверхность больше подходит для полировки туфель.
Я в панике начал поиски бумаги, передвигаясь буквой «Г» между кустами.
— Ты долго там ещё?
— Этими кустами жопу не вытрешь. Щас, бумажку найду какую-нибудь, подожди минуту.
Мои ноги начали отекать. Я тихо ругался себе под нос, проклиная весь свет.
— А ты знаешь, что ночью нас чуть полицаи не засекли?
— В смысле?
— Ты спал как убитый, ничего не услышал. Где-то через час после того как мы залезли, я проснулся — кто-то возле нас по рации говорил. Пару минут он что-то там бубнил, потом приподнял этот брезент сантиметров на десять и начал светить под него фонарём.
Тут отец начал хохотать. Мне же было не до смеха. Проблема бумаги так и не разрешалась, я уже чуть ли не плакал от отчаяния.
— Ты слышишь?
— Да слышу. Бумагу, блин, найти не могу.
— Начинает он, короче, светить фонарём внутрь. Но не вперёд, на нас, а вверх, так что нас ни хрена не видно. Это ж надо было додуматься вверх светить, он там летучих мышей хотел найти, что ли? — отца распирало от смеха. — Расскажем кому — так не поверят.
— Та да.
— Повезло нам, короче, капитально. Мне интересно: кто этих полицаев вызвал — здесь же никого вчера ночью не было.
Интересная история.
Но я отвлёкся, потому что меня, наконец, посетила госпожа удача: я нашёл салфетку.
И неважно, что чистой она была только с одной стороны.
Я был счастлив.
С одеялами в руках мы вернулись к Locutorio, где оставляли наши сумки накануне. Город ещё спал, но интернет-клуб работал круглосуточно.
Сонный пакистанец провёл отца в подвал, тот вернулся без одеял, но с моими плавками, которые он молча сунул мне в рюкзак.
— Всё, я погнал, а ты дуй на пляж, поплавай. Там красота. Я вернусь не раньше восьми, встретимся здесь же, — он протянул мне уже успевшую потрепаться карту Барселоны с помеченной точкой сбора и несколько евро на еду, — больше не дам, надо растягивать. Позавтракаешь в той церкви, где мы вчера были, она в двух шагах.
— Я туда больше не пойду.
— Ходи голодный, значит. Всё. Будь мужчиной.
Он поцеловал меня в макушку и отправился в сторону метро.
Я доел вчерашний багет вприкуску с огурцом, купил двухлитровую бутылку минералки и лениво побрел к морю, будто малолетний турист, уставший от скучных разговоров родителей.
Пляж в это раннее время практически пустовал. Я скинул верхнюю одежду, надел плавки, расстелил на песке потрепанное тёмно-коричневое покрывало и ненадолго вздремнул. А когда пришёл в себя и осмотрелся, то меня ждал сюрприз: женская мода этих широт категорически отрицала ношение верхней части купальников. Я перевернулся на живот, чтобы никто не заметил той части тела, куда прилила вся моя девственная кровь.
Впервые за несколько недель я отвлёкся от своих мрачных мыслей. Мне захотелось позвонить всем одноклассникам и рассказать, в каком удивительном месте я очутился.
Я лежал на животе и разглядывал женщин исподлобья. Почти все они вызывали у меня искренний восторг. Мне было неловко, и я переживал, чтобы мне не сделали замечания, потому что остальные мужчины вели себя вполне естественно.
Спустя несколько часов жадного приобщения к прекрасному моя спина начала закипать от жара средиземноморского солнца. Мне рекомендовалось немедленно переместиться в воду.
Кое-как усмирив очевидный индикатор возбуждения, я решительно направился к морю, периодически озираясь на своё барахло. Мне было тревожно от мысли, что кто-то может украсть рюкзак с минералкой и мелочью.
Я яростно проплыл до буйка и обратно, словно пытаясь показать всем этим бесстыжим женщинам, кто здесь главный альфа-пловец. Вдруг мне в голову прилетел огромный пляжный мяч. Я обернулся: в десяти метрах, по пояс в воде, стояла обнажённая ослепительно красивая блондинка и радостно призывала меня поиграть с ней в водный волейбол. Я бросил ей мяч обратно и ретировался.
Шли дни. Отец работал, мы ночевали в парке, я бродил по пакистанскому району, читал взятую из Донецка книгу Ильфа и Петрова, и размышлял о загробной жизни. Голод победил мою брезгливость, поэтому я завтракал в церкви с бомжами, беззубыми стариками и мрачными монашками.
Тем вечером отец вернулся в приподнятом настроении и потянул меня куда-то по узким средневековым улочкам.
— Сына, сегодня мы поспим по-человечески, я занял немного деньжат у напарника.
Поднявшись на пятый этаж старинного здания с помощью лифта, мы позвонили в дверь. Нас встретила пожилая русская пара. Они провели нас в комнату и любезно предложили чаю с печеньем. Чистая кровать с ослепительно белым постельным бельём привела меня в такой восторг, что я забыл обо всех приличиях и спросил, можно ли мне сперва принять ванну. Отец поддержал мой порыв, забрав чайную церемонию на себя.
Тщательно смыв под горячим душем всю память о последних неделях, я переместился в постель, укутался в одеяло и моментально уснул с блаженной улыбкой на лице, даже не успев додумать мысль о том, как мало нужно человеку для счастья.
На следующий день у отца был выходной, мы сходили в церковь и на пляж вместе, а потом направились в отделение Красного Креста, где нам обещали гуманитарную помощь. Это было небольшое помещение, забитое коробками с едой.
Нам выдали два пакета с хлебом, консервированными сосисками, консервированными ананасами, соком и бисквитами. Джекпот! За следующими «тормозками» мы могли вернуться через неделю.
Дойдя до ближайшего сквера, мы накинулись на еду, как золотоискатели из рассказов Джека Лондона, впервые за несколько недель засвежевавшие в лесу оленя.
Отец, решив, что проблема с пропитанием окончательно разрешена, отложил из оставшихся грошей деньги на проезд и купил себе маленькую бутылку джина. Меня переполнял праведный гнев, но отцовская защита была железобетонной:
— Не будь святее Папы Римского, — сказал он назидательно и жадно приложился к горлышку.
Наконец я нашёл способ, как убивать скуку, не имея в кармане ни сантима.
Все Locutorio в Барселоне работали по единому принципу: ты оплачиваешь необходимое время, администратор печатает чек с уникальным кодом, после чего ты вводишь этот код на любом из свободных компьютеров и занимаешься своими интернет-делами. Если ты справляешься раньше оплаченного времени, то просто нажимаешь на значок «Stop» в углу экрана — и, введя этот же код в следующий раз, можешь использовать оставшиеся минуты.
Но мало кто забирал чеки с неиспользованными минутами с собой : они просто валялись грудами вокруг мониторов, поэтому я скитался по разным Locutorio и собирал чужие коды, как киберпанк-падальщик, в надежде получить бесплатный доступ к интернету.
Чаще всего мне попадались полностью использованные чеки или жалкие минуты, но иногда могло подвернуться и до получаса дармового удовольствия. Такие щедрые подарки судьбы встречались преимущественно в хорошо обставленных корейских интернет-клубах, откуда меня быстро прогоняли строгие, как прапорщики, администраторы.
Пакистанцы отличались более мягким нравом и относились к моей сомнительной деятельности без лишних эмоций.
Введение паролей с чужих чеков было похоже на игровой автомат: после каждого нажатия на «Enter» моё сердце замирало в надежде на призовые минуты.
Однажды сидящий за соседним компьютером парень обратился ко мне на русском:
— Привет, я Дима. Давай в контру сыграем?
— Можно, только у меня время заканчивается.
— Продлевать не будешь?
— Нечем.
— Так это не проблема, — улыбнулся Дима и протянул мне монету.
После получасовой кровавой битвы на cs_assault мы пошли гулять по городу.
Так я познакомился со своим единственным другом в Барселоне — двадцатилетним романтиком из столицы Киргизии, приехавшим в Испанию по студенческой программе. По окончании двухнедельного обмена опытом он просто сбежал от своих кураторов, познакомился на пляже с двумя американскими туристками, прожил несколько дней в их номере, а после отъезда девушек стал таким же нелегалом, как и мы с отцом.
Дима слегка картавил и производил впечатление интеллигентного человека.
— Не хочу я возвращаться в Бишкек и учиться в этом сраном бизнес-колледже, — говорил он безо всякого надрыва, улыбаясь, будто просветлённый. — А ты тут чем занимаешься?
Я рассказал ему свою историю.
— Чувак, у нас вчера из приюта грузин выселили — два места свободных теперь есть. Там, конечно, не хоромы, но лучше, чем на лавке.
— Что за приют?
— Частный дом какого-то старого ёбнутого католика, недалеко от поющего фонтана. Знаешь, где поющий фонтан?
— Нет.
— Неважно, я покажу. Женщины живут в комнатах, а мы с мужиками на чердаке. Там можно долго жить, главное — каждый вечер молиться и слушать проповеди сеньора Карлоса. Это такой пиздец! — Дима рассмеялся. — Но зато бесплатно.
— А на чердаке кровати есть?
— Ну а как же. Даже туалет. Батя когда с работы возвращается?
— Около восьми.
— Это плохо. Просто Карлос с восьми до девяти читает проповеди и почти сразу уезжает, а без его благословения вас не поселят. В любом случае надо сначала с Аидой переговорить: по факту она там всем заправляет. Завтра суббота, приходите днём, она должна быть целый день в доме.
Я не стал спрашивать, кто такая Аида, просто попросил отметить место на карте.
— У отца должен быть выходной, давай мы придём… Не знаю, в одиннадцать. Встретишь нас?
— Договорились.
Ближе к вечеру мы попрощались: я пошёл на место встречи с отцом, а Дима отправился на молитву к сеньору Карлосу.
На следующий день мы забрали наши сумки из подвала Locutorio, тепло попрощались с пакистанцем и отправились к заветному месту на карте.
Дом располагался на возвышенности, с обратной стороны горы Монжуик, на которой мы ночевали последние несколько недель. Это было светлое двухэтажное здание с винтовой лестницей, ведущей на чердак, и железным серым забором, ограждающим внутренний двор от узкой проезжей части.
Дима ждал нас у входа, мечтательно покуривая сигарету.
— Это — Дима.
— Сергей.
— Очень приятно.
Отец с воодушевлением пожал руку новому знакомому.
— Вы сумки пока лучше под лестницей оставьте… Если вас поселят, то всё равно их наверх потом закидывать.
— Добро.
— Давайте я вас немного проинструктирую.
Мы отошли на сто метров от дома.
— По факту здесь всем заправляет Аида. У неё проблемы с головой, она любит только тех, кто перед ней на коленях ползает. Я с ней тоже не особо контачу, но вы постарайтесь, хотя бы поначалу.
— Мы постараемся, — с лукавым прищуром ответил отец.
Я сомневался в искренности отца, потому что хорошо знал его гордый характер: он скорей останется без штанов, чем сыграет в послушного перед хамоватым начальством.
Мы зашли во двор и присели за круглый пластиковый столик в тени какого-то неведомого мне дерева. С террасы открывался впечатляющий вид на Барселону: всё как на ладони. Впереди, на другом конце города, возвышалась гора Тибидабо, а перед ней, словно намокший песочный замок, красовалась la Sagrada Família, окружённая несколькими строительными кранами.
Через какое-то время к нам подошла мрачная женщина с фиолетовыми мешками под глазами.
— Добрый вечер, меня зовут Аида, я хозяйка этого дома.
— Сергей.
— Рома.
— Дима вам что-то рассказывал про наш уклад?
— Немного.
— Немного? Сеньор Карлос вообще не планировал больше селить сюда мужчин. Вы пьёте?
— По праздникам бывает, — отец пытался раздобрить хозяйку заигрывающей улыбкой.
— За алкоголь мы выселяем. Молитва каждый день с восьми до девяти вечера. Молятся все без исключения, никаких уважительных причин быть не может. Если вы работаете и не успеваете ходить на молитвы, то ищите себе другое жильё. С этим понятно?
— Понятно.
— Вечером вы помолитесь с нами и познакомитесь с сеньором Карлосом. Если он будет не против, я поселю вас с остальными мужчинами на чердаке с той стороны дома.
В просторной гостиной собрались все жители этого богоугодного приюта. Мы расселись на стульях перед небольшим алтарём. Бо́льшую часть «прихожан» составляли потрёпанные жизнью женщины из всех уголков бывшего Советского Союза: украинки, русские, армянки и осетинки. Как я узнал позже, Аида занималась их трудоустройством: они работали сиделками у немощных испанских стариков.
Каждому из присутствующих был выдан молитвенник на испанском языке.
Ровно в восемь вечера пришёл хедлайнер этого концерта — сеньор Карлос: седой, но живенький мужчина за шестьдесят, в чёрных брюках и белой накрахмаленной рубашке с коротким рукавом. В руках он держал чётки.
— Buenаs tardes, — обратился он к пастве, озарив помещение голливудской улыбкой.
Затем он стал на колени перед алтарём и, преклонив голову, принялся читать молитвы на испанском. Мы с отцом обменялись ироничными взглядами, как двоечники, попавшие на лекцию к чокнутому профессору.
После каждого куплета Карлос замолкал, и прихожане хором повторяли молитву за пастырем.
Я растерянно листал молитвенник, пытаясь понять, на каком месте все остановились.
Аида бесшумно подошла к нам сзади и указала пальцем на текст. Мы принялись осторожно бубнить с остальными:
— Santa María, madre de Dios, ruega por nosotros pecadores ahora y en la hora de nuestra muerte, amen.
После тридцати минут изнурительного речитатива сеньор Карлос встал, смочил горло глотком воды и начал проповедь. Аида стояла неподалёку и переводила слово Божье на русский.
Старик, безо всякого сомнения, получал удовольствие от процесса. Он смотрел одухотворённым взглядом сквозь нас, прямиком в заблудшие варварские души, и строгий католический Бог управлял его устами в этот тёплый июньский вечер.
Так я познакомился с великим жанром Абсурда, ставшим впоследствии моим любимым направлением в искусстве.
В ходе короткого знакомства сеньор Карлос благословил нас на проживание в его приюте. На чердаке площадью около двадцати квадратных метров вмещались восемь одноместных коек и маленькая уборная с унитазом, раковиной и душевой кабиной размером со школьный пенал.
На тот момент с нами соседствовали: новый друг Дима; жизнерадостный армянин Сурен — ровесник моего отца; старый, глуховатый и беззубый мексиканец Хесус, зубривший с утра до вечера Библию, а также Иван и Володя — отец и сын из Воронежской области. В одежде эта парочка придерживалась классического фасона водителей маршруток: сандалии с носками, рыбацкие бриджи с тысячами карманов, барсетки и клетчатые рубашки пастельных тонов. Отец Иван был наигранно вежливым, задавал много бестолковых вопросов и припудривал все свои высказывания панибратскими смешками. Его сынок, двадцатипятилетний детина в теле, откопал на помойках доисторический системный блок и гигантский монитор — и бо́льшую часть времени играл в «Героев Меча и Магии II» с лицом отставного офицера морской пехоты. Как оказалось позже, эти достойные мужи были на хорошем счету у Аиды и докладывали ей обо всех «нарушениях», что происходили на нашем убогом чердаке.
Ещё одну койку занимал аргентинец Пабло, но мы видели его только спящим, потому что он сутками вкалывал на загородной фабрике и молился с нами только по выходным. Сеньор Карлос был недоволен таким пренебрежением к слову Божьему, поэтому Пабло уже был на чемоданах.
Несмотря на тесноту помещения, этот чердак стал щедрым подарком судьбы. Бесплатное жильё! Мы с отцом пошли в ближайший Locutorio, чтобы позвонить матери и поделиться с ней хорошей новостью. Она не смогла сполна разделить нашу радость, потому что её четырнадцатилетний сын теперь жил на чердаке в двух тысячах километров от дома, и она с трудом сдерживала слёзы, слыша мой голос.
Потом отец отыскал в своей потёртой телефонной книжке телефон старого товарища Гены, который уехал с семьёй из Донецка в Севилью ещё в 90-х, получил разрешение на работу и жил там, по слухам, припеваючи. Они с отцом выросли в одном дворе и проработали несколько лет на одной шахте перед развалом СССР.
Он записал наш адрес и, к радости отца, сказал, чтобы мы ждали его завтра же к обеду.
О старом друге, возвращении в футбол и работе на фабрике читайте в следующую пятницу, 15 февраля.
