Джеймс Хиллман обучался юнгианскому анализу в Цюрихе и на протяжении десяти лет был директором Института К. Г. Юнга, откуда его выгнали за связь с пациенткой, а вернувшись в США, основал движение архетипической психологии и стал главным критиком традиционной психотерапии. Его ключевые тезисы — в новом выпуске «Обовсём».
«Современная психология приводит меня в бешенство своей пустотой и упрощенческим представлением о человеческой жизни. Согласно ей, у человека нет никаких причин быть здесь или что-либо делать. С точки зрения космологии, всё обусловлено следствиями Большого взрыва, который произошёл миллиарды лет назад и привёл к возникновению жизни — и в конечном счёте человека. С точки зрения социологии, человек — продукт воспитания, класса, расы, пола, экономики. Получается, что отдельный человек — лишь случайность, следствие. А если я лишь результат прошлых причин, значит, я жертва этих причин. А значит, не существует более глубокого смысла, который бы дал мне причину быть здесь и сейчас».
«Теория психотерапии делает любую проблему субъективной, внутренней. Но источник проблем вовсе не там. Источник проблем — в окружающей среде, в городах, в экономике, в расизме, в архитектуре, в школьной системе, в капитализме, в эксплуатации — во многих вещах, к которым психотерапия не обращается. Вместо этого она утверждает, что проблема в вас самих».
«Целое общество можно рассматривать в качестве пациента и постараться диагностировать его психические расстройства — и не только общество, но и здания, пищу, свет, комнаты, мебель, улицы, мосты, окружающую среду. Есть страдающие анорексией здания — высокие и тонкие, покрытые стеклом снаружи и абсолютно пустые внутри. Есть параноидальные банки, в которых всё отгорожено, а вход напичкан системами безопасности, и нужно подняться на три этажа вверх, прежде чем встретишь живого человека. Другими словами, болезни, которые мы приписываем исключительно людям, можно увидеть и в окружающем нас мире».
«Психе обитает во множестве мест, но не в психологии. Я думаю, что «логия» в психологии олицетворяет собой настойчивую попытку искоренить все прежние богатства психе. Многие народы — кроме западных — верят, что душа вездесуща. Они верят, что деревья, камни и реки живые, и что с ними можно установить связь, почувствовать их, научиться у них. Но этой вере нет места в современной университетской психологии. Мы клеймим это как паганизм или анимизм».
«Обычно считается, что существует реальность психическая — наш внутренний мир — и твёрдая, осязаемая реальность. Так вот, эта последняя реальность — тоже фантазия. Разница лишь в том, что она не распознаётся как фантазия, поэтому мы и зовём её реальностью. Всё, что мы зовём реальностью, — это фантазия, в которой факт потока психической энергии перестал быть очевидным».
«Недифференцированный подход неудовлетворителен. Недостаточно просто сказать, что весь мир священен. Ведь если всё священно, то ничего не священно — «всё» и «ничего» переходят друг в друга. То же самое с идеей спасения: если мы все спасены, то нет необходимости что-либо делать. Различий больше не существует. Но если мы принимаем идею, что есть вещи более и менее могущественные, более и менее священные, то они будут иметь соответственно большую или меньшую ценность по сравнению с другими вещами».
«На протяжении многих лет проводилась огромная работа с целью понять, почему определённые люди влюбляются друг в друга. Существует большое количество научных работ на тему выбора любовного партнёра. Однако никто до сих пор не знает, что такое влюблённость. С архетипической точки зрения, это мифологическое событие: бог Эрос выпускает стрелу — и готово! Можно сколько угодно говорить: «Этот человек очень похож на мою мать». Или: «Этот человек совсем не похож на мою мать». Но это ничего не объясняет. Всё это рационализации невероятной тайны, связанной с вашей судьбой, и вы должны следовать своей судьбе — навстречу неизвестному. Это процесс обучения. Вот зачем мы влюбляемся — чтобы отрастить крылья; чтобы продвинуться дальше в жизни души».
«Я думаю, мы несчастны отчасти потому, что наш единственный бог — экономика. Экономика означает рабство: ни у кого нет свободного времени, все находятся под огромным давлением и охвачены тревогой. Очень трудно вырваться из этой клетки. И подобная ситуация преобладает во всём мире».
«Призвание может означать не только род деятельности, но и род бытия. Взять, к примеру, дружбу. Гёте говорил, что его друг Эккерман был рождён для дружбы. Аристотель называл дружбу одной из величайших добродетелей. Значительная часть его трактата «Никомахова этика» посвящена дружбе. В прошлом дружба играла очень важную роль. Но нам трудно думать о ней, как о призвании, потому что дружба — это не профессия. По этой причине мы считаем, что недостаточно быть просто матерью. Матери находятся не только под общественным, но также и под экономическим давлением. Это ужасное проявление хищничества капитализма: семье необходимы доходы обоих родителей, чтобы купить вещи, которые считаются желанными в нашей культуре. Таким образом, вырождение материнства — представление о том, что материнство само по себе не является призванием — также берёт начало в экономическом давлении».
«Я смотрю на счастье, как на побочный продукт, а не как на цель. Не думаю, что возможно стремиться к счастью непосредственно. Необходимо просто остановиться на секунду, и тогда придёт понимание, что вы счастливы, просто живя. Мне кажется, именно стремление портит счастье. Если мы отказываемся от стремления — счастье оказывается здесь и сейчас».
«Медитация в современном мире — вещь почти непристойная. Сидеть в одиночестве в комнате и медитировать на соломенном коврике, вдыхая благовония — это безнравственный акт. Наш мир пребывает в удручающем состоянии, а люди беспокоятся только о том, как бы привести самих себя в порядок. Я согласен, что каждый потребитель — а мы все ими являемся — нуждается в большом количестве свободного времени: праздности, фантазий, рефлексии, пустоты и так далее; но вовсе не обязательно дисциплинированной медитации. Когда медитация превращается в духовную цель, а заодно и в средство достижения этой цели, это тревожный знак».
«Зависимость — одно из популярных нынче слов. Находится ли зависимость внутри человека? Взять, к примеру, булимию — расстройство приёма пищи. Лично я считаю, что расстройство приёма пищи — это, прежде всего, расстройство пищи. Я считаю, что существует расстройство в еде и в нашем отношении к наркотическим веществам, поэтому мы оказываемся зависимыми от них. Можно сказать, что зависимость — это симптом. Симптом — всегда компромисс между правильным и нездоровым отношением. Что важно в зависимости, так это ценность вещества — ценность чего-то внешнего по отношению ко мне, от чего я полностью завишу. Зависимость обнаруживает наличие чего-то вне меня, с чем я должен иметь связь, это может быть объект любви в отношениях или наркотическое вещество — результат всегда один и тот же: моя душа не может жить без этого другого. Однако невозможно насытиться тем, чего вам на самом деле не нужно. Вам не нужен алкоголь. Если вы сможете найти то, что вам действительно нужно, вы найдёте решение своей зависимости».
Об исключи-
тельности:
«Существует связь между излишеством и исключительностью. Именно в том аспекте вашей личности, в котором вы склонны к излишествам — в сексуальности, жадности, фанатизме — таится ваша исключительность и ваша ценность как человека, отличающегося от всех остальных людей. Исключительность — большая угроза для коллективного чувства. Зависимость, эксцентричность и тому подобные вещи — это попытки достичь излишества и исключительности, чтобы вырваться из усреднённого, рационального гнёта нашей культуры».
Взаимосвязь невинности и насилия — превалирующая тема в нашей культуре. Мы продолжаем настаивать на своей невинности, но получаем всё больше насилия. А после «Форреста Гампа» невинность, глупость и романтика вовсе смешались воедино. Фильм как будто говорит: «Если ты достаточно невинен и глуп — девчонка твоя». Это прославление мечты старшеклассника, и, тем не менее, американские критики в один голос объявили фильм величайшей картиной в истории кино. Лишь единицы увидели всю порочность фильма и скрытое восхваление невежества. Мы сталкиваемся со всё возрастающим объёмом насилия, и никто не может понять, почему. Тому есть, разумеется, и социологические причины. Но есть также и мифологическая: чем больше в человеке невинности, тем больше насилия он констеллирует. И невозможно избежать насилия путём возвращения к невинности».
