Наше с ПИК исследование «Что такое дом» подходит к концу. В предпоследнем выпуске мы изучаем историю стюардессы Дарьи Мисёнг, которая за свои двадцать шесть лет успела сменить полтора десятка адресов, облетела полмира, пожила в местах под названием Моховая Падь и Новосысоевка, соседствовала с брутальными разнорабочими и двумя девушками-патологоанатомами — и во всём этом дивном водовороте не только смогла найти свой настоящий дом, но и обзавелась по-настоящему близкой подругой.

Исследование

«Что такое дом»

До того как стать стюардессой, Даша Мисёнг успела поработать на «Сапсане» и с содроганием вспоминает депо в Москве, похожее на казарму, где отдыхал весь состав. «Зловонная комната, душная, большая; страшные серые двухэтажные кровати, ночуете всей бригадой — мальчики и девочки, — рассказывает она. — Не настоящее постельное белье, а медицинское, синее, просвечивает. Из такого материала делают шапочки для солярия. Ты даже не хочешь идти в душ: нет смысла, потому что потом снова ляжешь сюда». Всю свою жизнь Даша переезжает с места на место; поменяла десятки городов, квартир и соседей, и только сейчас, в свои двадцать шесть, она начинает понимать, что вообще такое дом. Моховая Падь, Новосысоевка, Американка, Благовещенск, Луга, Санкт-Петербург, Петергоф. Мужские квартиры-общежития, хостел у Эрмитажа, жизнь с подругой в Алтуфьеве, постоянные перелёты в новые города и каждый раз — с новой командой.

Когда Даша родилась, отец-военный служил на Дальнем Востоке. Армейская кочевность с детства научила Дашу не привязываться к людям и местам. Новые служебные квартиры каждый раз приходилось обставлять с нуля и возить с собой по всей стране большие сосновые ящики со скарбом. Больше всего Даше запомнились все её дни рождения в начале учебного года, на которые никто не приходит. «Так я познакомилась со своей подругой Томой. Снова начало года, новая школа, я пригласила всех на праздник, и был огромный стол персон так на двенадцать. И никто не пришёл! И мама звонила её маме: „Привезите, пожалуйста, ребёнка, очень надо. Здесь праздник без праздника“». В деревне Американка, которая сейчас считается частью города Находки, Мисёнг жила в военном общежитии в лесу — божьи коровки размером с фалангу, усеянные змеиными шкурками тропинки, лисы и олени. В Благовещенске — высоченные сугробы; любящие белых детей китайцы постоянно пытались обнять Дашу и сфотографироваться с ней. Город Луга (Ленинградская область, 35 тысяч человек население) запомнился кроссами на физкультуре под кислотным дождём, вызванным испытаниями на местном артиллерийском полигоне. После развода родителей — обратно туда, где родилась: в Коломну, к бабушке с дедушкой. Здесь, среди яблонь, посаженных дедушкой, Даша впервые в жизни прикоснулась к оседлости: местная библиотека, художественное училище, фортепиано в музыкальной школе, ухаживание за коровами и погони за овечками в посёлке Радужный. Бабушкин суп из огородного щавеля, изразцы, дворянская усадьбенная идиллия, коты, художники на пленэре. «Это было самое настоящее детство, когда вы лазаете по деревьям, оставляете записки, висите на турнике. Рядом была речка, и до неё мы шли по очень приятной пыльной дороге. По грудь стояла пшеница, и у неё такие золотые колосья, что просто кружится голова», — вспоминает она. Несколько лет спустя Даша вернулась в родные края после очередного путешествия по миру и увидела, что яблони срубили под парковочные места, а в местной речке теперь моют машины.

Вот Дашин рассказ о дальнейших перемещениях по миру.

Школа заканчивалась, и я решила, что нужно ехать поступать в Питер, хотя в принципе Коломна в двух часах от Москвы. Но Москва казалась очень грязной, суетной, разношёрстной: дом с колоннами подпирает какое-нибудь странное новомодное стеклянное здание. Я не ощущала в этом красоты. Поступила в местную «Вышку», получила место в общежитии рядом с Парком Победы. Личного пространства не было, и я научилась его использовать по максимуму. Можешь позволить себе холодильник, но его некуда ставить, поэтому зимой берёшь верёвку, привязываешь её одним концом к батарее, другим — к пакету, открываешь окно, выкидываешь пакет наружу, закрываешь окно — и можешь не думать, что тебе нужен холодильник.

А потом я начала ездить к папе в Петергоф и сказала, что мне у него нравится. Он предложил остаться. Кажется, он не со зла не сделал этого раньше. Просто он ждал начала разговора от меня , а я — от него. В Петергофе было хорошо в любое время года. Туда нужно было добираться час на электричке или другом транспорте. Там была гигантская кухня, я начала готовить и влюбилась в это дело. Готовка — кулуарное и интимное дело. Ты не будешь с удовольствием готовить в общежитии или с мамой и бабушкой, так как у всех свои правила и порядки. Хочется здесь побольше свободы.

Я начала ездить на рынок на Сенной, закупаться фруктами, овощами и всем на свете. Это сомнительный, очень громкий, людный район, но у меня с ним связано много хорошего. С рынка всегда уйдёшь вся в комплиментах, с лишним мешком манго и кокосов, тебе скажут, какие у тебя красивые глаза, пообещают довезти до дому, но, поскольку это неблагоразумно и инстинкт самосохранения говорит тебе «всё же нет», ты уходишь пешком, нагруженная мешками.

После университета я полгода прожила в Коломне, а потом перебралась обратно в Петербург — в квартиру на проспекте Ветеранов, богом забытом месте. Это центр, в котором много цыган (ничего не имею против, если что), много, наверное, наркотиков. Эстетически не очень приятное место. Я жила в квартире, где уже было три мужика. У нас кровати находились друг от друга на расстоянии ладони. В соседней комнате жил Тимур, прораб, прожжённый парень лет двадцати семи. Я мало о нём знала — только то, что он женился и на следующий день уехал от жены: решил, что это ему не очень нужно. И там жил Сергей Петрович, он держал всю эту квартиру. Интеллигентный на первый взгляд старичок, в таком длинном халате с запа́хом, но при этом любил захаживать в комнату, стучался: «Дарьюшка, вы не желаете со мной пивка разделить?»

Это была мужская-мужская квартира. Первым делом я всё отмыла, но через неделю поняла, что это бесполезно. Часто, когда я заходила домой, понимала, что там какая-то попойка: небольшая кухня, очень много мужиков, и всем обязательно надо было снимать верхнюю одежду, чтобы был виден крест на животе — огромный, золотой. Звучит ужасно, но, если будет разборка, думала я, со мной приедут эти парни. Правда, в моей жизни не случалось разборок.

Каждый вечер я слышала, как Тимур за стеной занимается сексом, а на утро мы мило завтракали с его дамами. В один момент я начала смотреть на них как на очень хороших ребят с большими мечтами. Так вышло, что они надолго там остались, а я съехала в потрясающий хостел.

Я жила в доме придворного ювелира Болина, и эркер его дома выходил на Дворцовую площадь, рядом Эрмитаж. Это был дом с потрясающей парадной, огромной дверью. На стенах висели картины, сейчас их сняли, но теперь там прекрасное кафе «Брат». У нас был свой балкон с видом на внутренний дворик, там можно было видеть салют. Магический дом с пятью или шестью комнатами, с общей кухней, общей душевой. Очень творческое место. Все, кто там был, чем-то занимались. Одна девушка рисовала, две другие соседки — патологоанатомы. У нас был один прекрасный парень-повар; девушка, которая пишет отличные стихи; другая была помешана на кофе, могла рассказать обо всех способах варки. Я валяла игрушки из шерсти, занималась росписью ёлочных игрушек, и мне это тоже очень нравилось.

Я начала тогда работать на «Сапсане». Я выходила из поезда, распускала волосы, красила губы помадой, шла в какой-нибудь бар, всё рядом, и в любом случае у тебя как минимум классный вечер. Я поняла: чтобы часто бывать в центре, нужно жить там — и у тебя начинает прорисовываться то любимое, что есть в городе: скверы, улицы, закоулки, граффити. Когда ты знаешь очень интимные для себя места — их наверняка больше никто не знает. С подругой мы обходили билетные кассы, набирали бесплатных билетов по студенческому и отдавали их местному спекулянту. Тратить эти деньги было легко и нескучно. Это был период жизни, когда ты покупал бутылку вина и знал, что разопьёшь её в хорошей компании. На Ветеранов же я всегда старалась заночевать у других людей, хоть и не напрашивалась.

Потом я стала стюардессой. Побывала в Лиссабоне, Мадриде, Малаге, Аликанте, Улан-Баторе, Гонконге, Ханое, Пхукете, Красноярске, Иркутске, Вильнюсе, Праге, Дюссельдорфе. Людей, с которыми ты будешь работать в рейсе, ты узнаёшь прямо на предполётном брифинге. Надо очень быстро подстроиться под человека, и нам очень часто говорят: «Вы смотритесь настолько „сработанными“ — неужели вы в первый раз вместе летите?» Но совпадений не бывает: у нас восемь тысяч сотрудников. Выходишь в форме с чемоданом вместе с экипажем, вы все очень статные, вас провожают до личного транспорта. «Мы пойдём в бассейн или в город? Нам попробовать паэлью с морепродуктами?» Командировка у нас длится день. Чистые простыни. Огромная кровать. Безумно красивые виды из окна. Много солнца. Классно организованное пространство. Не нужно ни о чём думать, у тебя всегда порядок. У тебя безумно вкусно пахнущие полотенца. Ты можешь позволить себе расслабиться, и это прекрасно.

Когда я не в командировке, я живу с подругой Тамарой, с которой мы познакомились на том дне рождении в Коломне, в Алтуфьеве. У нас везде висят картины. Тома долго работала в музейной сфере, ей часто дарят какую-нибудь репродукцию Дюрера или ещё что-нибудь. У нас много вещиц со своими историями, разных открыток, классная подборка книг. Это такое пространство, где тебе правда интересно и хорошо. Мы спим на одном матрасе на полу. Я сплю около стены, и рядом со стеной у меня всегда всё завалено какими-нибудь книгами. Всегда выбираю что-то под настроение, не могу читать что-то одно. У меня был вариант жить где-то рядом с работой, но лучше я буду добираться до центра за полчаса, а до работы за полтора, чем наоборот. Меня этому научили Дворцовая площадь и Невский. Искренне жаль тех, кто работает в аэропортах и привязывает себя к этим районам: ты себя таким образом от всего отрезаешь и ограничиваешь. Мне же важно, чтобы рядом была какая-то «тусовочность», чего в Алтуфьеве не очень хватает.

А около года назад у меня наконец появилась своя квартира — в Петербурге. Небольшая однушка с большой кухней, прекрасной ванной. Мне кажется, по квартире можно понять, что я обожаю тёмно-зелёный цвет. У меня всё очень простое, мало мебели, бархатные тёмные занавески, вельветовый тёмно-зелёный диван с оттоманкой. Я езжу туда на три-четыре дня раз в месяц. Вся ванная у меня заставлена баночками и скляночками. Всё очень мягко. В эту квартиру слилось всё, о чём давно мечталось. Я тщательно выбираю каждую вещь. Например, увидела в Праге стулья — и захотела такие же; купила себе картинные рамы, как у нас в Алтуфьеве. Я очень хочу переехать, но пока что Питер — это больше эскапизм, потому что очень многие контакты в городе оборвались, какие-то просто стали неинтересны. Да и в смысле работы я явно не найду там то, что мне нравится сейчас.

Если бы эта квартира появилась сразу, наверное, в ней было бы меньше вкуса. У меня огромный балкон, который я уже давно задумала использовать как творческое пространство: раскладной диван, римские шторы, откидывающийся столик для рисования, занятий шерстью и игрушками. Каждый дом дал тебе понимание того, что тебе нужно, раскрыл ту сторону, в которую ты уходишь от других людей. Возможно, это была защитная реакция, а потом ты понимаешь, что это просто твоё и ты не можешь без этого.

Я обожаю свою квартиру. Я хочу, чтобы там было много книг. Я очень хочу проектор, проигрыватель и ещё фотоаппарат с мгновенной печатью. И ещё телескоп. Это очень наивная питерская мечта. У меня под окнами гигантская стройка, но я обожаю эту стройку. Она напоминает мне альбом моего любимого исполнителя Марио Бионди. Все моменты сглаживаются, если у тебя есть собственное пространство. Это дом; я так часто жила с кем-то, у меня не было периода, когда я жила одна. И, я думаю, об этом можно спокойно сказать: дом — это место, в котором ты можешь ходить голой.