Что такое дом? — Жизнь на вахте

Самиздат, как и всегда, публикует расшифровки самых любопытных подкастов радио «Глаголев FM». В этот раз мы расшифровали для вас выпуск программы, посвящённой совместному исследованию самиздата и группы компаний ПИК о месте дома в жизни современного человека. В нём вместе с преподавателем ВШЭ Артемием Позаненко главный редактор радио Евгений Бабушкин пытается выяснить, кто такие отходники и чем становится дом для человека, когда он постоянно кочует с места на место.

Дорогие друзья, нам с Артемием приятно поговорить, но давайте послушаем и вас. Обычно мы в эфире «Глаголев FM» обсуждаем ваши истории, и сегодня свою историю расскажет Мотейус Чепайтис, который много лет жил и работал вахтовым методом как раз не в Москве, а за рубежом, в Литве. Давайте же его послушаем.

— Моя первая жена из Вильнюса, а я из Москвы. С ней познакомился в Вильнюсе, куда я всю жизнь ездил. Мы поженились, у нас родился старший сын, и мы решили, что будем жить там. Пожили примерно полгода, и я начал понимать, что работать мне интереснее в Москве: там есть работа, а здесь нет. И я начал ездить на работу в Москву. Я выбрал режим: неделю работаю в Москве, неделю живу в Вильнюсе. В целом, если брать общий срок, то я прожил так шесть лет, потому что всё, простите, закончилось разводом. Проводники меня узнавали, но на чай звать не звали. У меня был таможенник, такой крайне весёлый литовец, который каждый раз меня шутливо приветствовал. Я не могу сказать, в какой момент — может быть, через год или два — я вдруг начал себя чувствовать очень хорошо в этих поездках. То есть, по сути дела, я был в напряжении, когда приезжал в Москву, потому что работал, а дальше приезжал в Вильнюс, жил тут неделю. Не знаю, там я был занят семьей, но всё же было какое-то напряжение, потому что эти бесконечные прощания, в основном из Вильнюса с сыном, — это всё мне было крайне тяжело переносить, потому что он переживал. С какого-то возраста начал переживать, с трёх-четырёх лет. Это всё было драматично, каждый раз был такой отрыв и переключение в другую реальность. На этом переключении, наверное, и возникла эта идея дома в поезде, потому что каждый отрезок времени, который я проводил в одном из городов, был прелюдией перед переездом в другой город. Когда я приезжал из Москвы в Вильнюс, он становился прелюдией перед возвращением в Москву. К сожалению, это отразилось на моём старшем сыне. Сейчас, когда я приезжаю гораздо реже — по сравнению с тем временем, — у него сразу включается реакция, что я уеду. Возвращаясь ко мне. Да, хоть я и не могу описать это чувство, но поезд или автобус — это то место, где я могу подумать про себя, это и сформировало мой дом. А дальше — не могу сказать, что плацкартный вагон или поездка в автобусе создаёт хоть какое-то подобие приятного дома. Это всё было довольно утомительно физически, но компенсировалось тем, что это было моё личное пространство. Я не знаю, как точно описать это чувство, но могу сказать, что каждый раз внутренне это было как ножом — очень ощутимый внутренний сдвиг.

Напоминаю, вы не только можете, но и даже должны рассказать о роли дома в вашей жизни. Не только про вахтовый метод, конечно, а если вы жили, например, в необычном месте, если у вас был замечательный сосед, если вы выросли, как один мой друг, в корыте, — пишите письма на [email protected], мы обязательно обсудим всё в эфире. 

Другие замечательные истории про дом можно прочитать по адресу dom.batenka.ru — это совместное исследование самиздата «Батенька, да вы трансформер» и группы компаний ПИК о месте дома в жизни современного человека. Если вы не понимаете, зачем крупная строительная компания этим занимается, то послушайте Алю Халлер, она сейчас сама вам всё объяснит. Да, здесь могла бы быть ваша реклама, но будет реклама ПИКа.

— Привет, меня зовут Аля, и я работаю в компании ПИК. Мы часто думаем о том, что в английском языке есть два разных слова — house (как здание) и home (как место, где мы чувствуем себя дома). А в русском языке, к сожалению, эти понятия заключены в одну оболочку. Многие девелоперы, говоря «дом», имеют в виду квадратные метры, разрешение на строительство, ДДУ и прочие ужасные аббревиатуры, которые не имеют никакого отношения к тому чувству, которое возникает у нас, когда мы приходим к себе домой, когда мы выдыхаем, расслабляемся и чувствуем себя защищёнными. Поэтому мы, в ПИК, не хотим продавать здания и квартиры — мы строим дома для людей. Это очень важно — почувствовать себя дома, и мы хотим, чтобы каждый человек с помощью нашего исследования, наших подкастов и историй, которые мы собираем, смог найти ответ на вопрос: «Что такое дом?»

Ну а мы возвращаемся к нашему гостю.

— В принципе, можно работать отходником на работе, где человек заменяем, где его навыки не уникальны. Если брать то же кольцо вокруг Москвы, километров двести-пятьсот, то теоретически люди могут ездить так: на пять дней уезжают, на два дня приезжают домой. С натяжкой их тоже можно назвать отходниками, хотя они могут на любой работе работать. Основные виды работы — нефтегазовая отрасль, строительство и, в меньшей степени, заводы.

— Заменяемость — хорошая категория. С одной стороны, она экономическая, а с другой, мне кажется, философская. Люди, которые знают о том, что они заменяемые, и знают о том, что они могут по мановению…

— Но это не значит, что они не квалифицированные.

— Да, я понимаю. Но они знают, что в следующем году могут туда не поехать — и потерять свою работу. Что они чувствуют? Я понимаю, что чувства — не вопрос социологии, но тем не менее? Гордятся они этой работой или считают, что их жизнь не сложилась?

— На словах редко кто доволен таким образом жизни. Именно на словах. Они говорят: «Вот была бы нормальная зарплата дома, я бы никуда не ездил точно! Тут жена, друзья, охота, рыбалка…» Но при этом есть люди, которые говорят, что им нравится всё время перемещаться, открывать новые места, знакомиться с людьми. Особенно если работа связана не с конкретной точкой, а на каждую вахту они едут на новое место. Как правило, это нравится молодым людям, которые чаще едут за впечатлениями, чем за заработком, в отличие от большинства отходников. Остальные говорят, что лучше бы работали дома. Но, как подмечают некоторые исследователи, такой режим работы немного расслабляет, потому что ты работаешь всего полгода, это меньше среднего. Всю остальную половину времени ты проводишь дома, занимаешься хозяйственными делами, отдыхаешь. И иногда люди не хотят возвращаться в такой режим, когда им приходится работать каждую рабочую неделю полностью. Говоря об их чувствах относительно того, что они понимают, что их работа заменяема, то, я думаю, вряд ли они задумываются об этом. Тем более что дома у них тоже была бы заменяемая работа, если только это не уникальный специалист. Как, например, раньше на селе был кузнец, и его некем было заменить, что повышало его социальный статус. В целом социальный статус отходников тоже различается от региона к региону. Если это плотницкие регионы, то статус довольно высокий, поскольку они неплохо зарабатывают. А если, скажем, где-нибудь в Черноземье, где большинство работают охранниками в Москве, то там наоборот. Человек, став отходником, выбрал самое простое — поехать работать охранником, как они сами это называют: «У меня лежачая работа» — когда они лежат где-то у себя в будке на кушетке. Это, наоборот, не престижно и не очень уважается, потому что есть люди, которые крутятся на нескольких видах подработок, только чтобы остаться дома. А эти поехали просто полежать, соответственно — к ним отношение другое. Поэтому от региона к региону социальный статус отходника и его восприятие со стороны односельчан, соседей различается.

Что ж, друзья, лежите ли вы где-то в будке или сидите в московской радиостудии, помните о том, что вы только винтики в этом огромном механизме.

— Артемий, я не так часто, как вы, но тоже общался с вахтовиками как журналист. И не под запись они рассказывали, что вообще-то им отлично. Правда, это были нефтегазовые вахтовики, работающие на платформе. Они говорили: «Вот тут у меня спортзал, вот тут мы по вторникам с парнями чаёвничаем, всё хорошо. Потом месяц с женой…» Словом, были довольны. Затем я общался с их жёнами. И вот жены их, оказывается, очень недовольны такой ситуацией. И дело даже не в чувствах или личной жизни, не в сексе. Как правило, это были детные семьи, и жёны боялись, что их дети растут без отца. Опять же, я понимаю, что одиночество и страдание — не социологические категории, но общались ли вы с жёнами?

— Да, естественно, и довольно много. Зачастую мы искали отходников вслепую, обходя улицы. Иногда мы натыкались на дома, где как раз мужчины были в отходе, и беседовали с членами семей, в том числе и с жёнами. Как правило, решение о том, поехать или не поехать в отход, принимается совместно. Редко бывают случаи, когда мужчина говорит о том, что поехал на вахту, жена умоляет его: «Нет-нет-нет!» — а он всё равно едет. Одна из женщин, которая не была женой отходника, её муж как раз не ездил, говорила: «Только тупая жена отпустит мужа на вахту». Известно, что зачастую там формируются вторые семьи, и иногда это бывает устойчивый конструкт, когда человек много лет живёт на две семьи, а иногда это приводит к разрыву, официальному и окончательному. Часто, когда люди едут в отход, это связано даже не с увольнением, а с появлением новых потребностей, связанных с большими тратами. Как правило, с рождением ребёнка: родился, пошёл в школу, в вуз (скорее всего, платно) — и заработать на месте очень сложно. Такое решение принимается совместно. Конечно, многие жёны волнуются по этому поводу, хотя не обязательно муж найдёт вторую семью. Иногда и жёны находят вторую семью. Нам рассказывали истории, когда двое разошлись, и он приезжает, через форточку передаёт деньги — и уезжает обратно, а она остаётся со своей второй семьёй. Да, люди волнуются по этому поводу, но считают, что это такая необходимость, которая перевешивает все риски и минусы.

Дорогие друзья, я напоминаю, что, по различным оценкам, в России так живут до нескольких миллионов человек.

— Несколько миллионов — точно. Вопрос: сколько именно? Точно не сотни тысяч, а именно миллионы.

Я, на самом деле, не просто так затеял этот разговор, у меня есть и личные поводы. Я, как и наш герой Мотейус Чепайтис, живу на два дома: в Москве у меня вы, любимая работа, а жена — в Вильнюсе. Там, правда, тоже работа, но удалённая. Это, конечно, поразительное ощущение, потому что консьержка в московском доме меня не узнаёт, а вот пограничники и проводники в поезде «Янтарь» Москва — Калининград узнают: «Здравствуйте, Женя! Опять домой?» — говорят. Я отвечаю: «Да, домой» — причём отвечаю и когда еду в Вильнюс, и когда еду в Москву. Это страшное раздвоение личности. Мне интересно, что такая жизнь делает с человеком, если так живёшь годами? Как они живут на работе? Особенно меня интересуют те, кто живут месяц через месяц или дольше. Как они обустраивают свой быт?

— Те, которые ездят на длительный срок, чаще всего заняты в добывающей промышленности, потому что это и большие расстояния, и заброска с вертолёта — длительные, дорогостоящие вещи. Поэтому они получают гораздо больше среднего отходника. Эти люди, как правило, были гораздо более довольны своим бытом, потому что им оплачивали дорогу, предоставляли трёхразовое питание, выдавали какие-то талоны. Не надо ничего делать, заботиться о себе, готовить.

— Как в гостинице.

— Практически да. От них очень редко бывали какие-то жалобы на быт. Чаще всего жалобы на плохие условия связаны с неофициальным трудоустройством — стройки, стройки дач. Там бывали очень тяжёлые условия: они жили в палатках или как угодно.

— Все эти, в редких случаях, печники и, как правило, охранники, — как и с кем общаются в Москве или других местах, куда они приезжают за длинным рублём?

— В основном, люди в отходе общаются со своими заказчиками или работодателями и с теми, с кем они вместе работают. Если это плотники, то они едут бригадой, в которой родственники или друзья. То есть они знают тех, с кем поедут, заранее и уже не знакомятся на месте. Поэтому каких-то новых связей не получается. Если это на заводе или где-то на севере, то люди тоже попадают туда, как правило, по знакомству, по рекомендации. То есть человек не приезжает в чужую для себя социальную среду — там уже есть какие-то знакомые. Естественно, происходит знакомство с новыми людьми, нарабатываются связи, как с однополчанами: «Мы с ним вместе бурили!» Но основной круг общения остаётся дома, они его не нарушают, но интенсивность общения падает. Отходники продолжают оставаться своими в местном сообществе и продолжают считать себя его членами. Может быть, не участвуют в местных активностях, но продолжают общаться с друзьями, соседями, поддерживают друг друга. Нечасто, но бывает, что отходникам как-то завидуют или порицают за то, что они ездят. Потому что понимают, что это тяжёлый труд, особенно если это не охрана, а тяжёлый режим. И если они хорошо заработали, то это всё же считается справедливым вознаграждением за их лишения. Отходники из-за этого, как правило, не становятся изгоями. Хотя нам рассказывали о случаях зависти, но думаю, что это нельзя назвать правилом, скорее наоборот.

— Строго говоря, уезжая, они никуда и не уезжают.

— Ну да.

— Вернёмся в Москву. Если значительная часть этих неучтённых миллионов отходников сосредоточена в Москве, так сколько же реально тут жителей? Не зарегистрированных — понятно, что это порядка двенадцати миллионов.

— Недавно я читал интервью Симона Гдальевича Кордонского, нашего завкафедрой, в котором ему тоже задавали этот вопрос. Он говорит, что, по данным московской канализации, воды сливается столько, будто в Москве находятся единовременно тридцать миллионов человек. Это максимальная цифра, которую я слышал. Но то, что это не двенадцать с половиной миллионов, я уверен и думаю, что не меньше двадцати миллионов находятся единовременно, вместе со всеми отходниками, гастарбайтерами, студентами.

— Понятно, что на московскую экономику отходничество оказывает, видимо, благотворное влияние. А какое оно влияние оказывает на экономику тех регионов, откуда люди приезжают?

— Если задавать этот вопрос местным чиновникам, то они скажут, что очень пагубное, потому что они под экономикой обычно понимают свой бюджет. Один из основных источников собственных доходов муниципалитетов, а их доля в общем бюджете обычно очень мала, — это НДФЛ. Соответственно, если человек работает официально, он не платит НДФЛ. Если человек работает официально, но в другом месте, то эти деньги поступают не в местный бюджет. Но человек в отходе, как правило, если он не молодой и у него нет свободного времени, чтобы разъезжать по клубам и баням, то у него нет времени тратить. Как правило, человек в отходе работает без выходных, особенно если это не длительная вахта — допустим, две недели, и он практически не тратится. Особенно если ему предоставляют питание. Даже если не предоставляют, то что он купит? Белый хлеб, майонез, роллтон. Поэтому траты минимальные, он почти всё привозит домой. И мы тоже спрашивали, где люди тратят деньги. Привозят ли они из Москвы что-нибудь? И большинство говорили, что нет. Если это мелочи — заморачиваться с этим смысла нет. Поэтому почти все деньги они тратят там, где живут, и это подстёгивает торговлю, сферу услуг. Безусловно, от этого есть положительный эффект. Главное — позволять им переезжать, потому что отходники, как правило, не хотят переезжать. Если они и переезжают, то максимум из деревни в свой районный центр. Часто они не хотят переезжать и из деревни. Поэтому отходничество даёт людям возможность оставаться на месте, сохраняя российские территории более-менее освоенными, из-за чего они пустеют медленнее. В этом смысле государство не заинтересовано в том, чтобы официально прижимать отходничество, потому что это может пагубно сказаться на населении и на настроении. Такая возможность ездить приводит к тому, что у нас нет в провинции такой социальной напряжённости. Да, у тебя нет возможности зарабатывать здесь, но возможность нормально жить остаётся.

— То есть поразительным образом сверхцентрализация российской экономики работает на снятие социальной напряжённости? В самом грязном райцентре я обязательно встречал достаточно дорогой кабак с дубовыми столами. Там сидели люди и сорили пятитысячными, доставая пачки денег. Не все же они бандиты?

— Некоторые до сих пор перевозят часть зарплаты в наличных.

— В трусах, как меня бабушка учила: «Всегда зашивай деньги в трусы». Старые привычки. Поскольку наш подкаст называется «Что такое дом?», то этот вопрос я хочу задать вам. Точнее, через вас всем тем людям, которых вы интервьюировали. Что такое дом для них? Называют ли они домом свои балки? Кушетки или диваны, на которых работают охранники? Или дом — место, куда они возвращаются?

— Естественно, это место, куда они возвращаются. Они вкладывают в свой дом очень много. Часто дома отходников, особенно в сельской местности, где люди живут в частном секторе, очень отличаются от других домов. Когда мы ходили по улицам, то быстро научились отличать их. «О! Наша клиентура!» — говорили мы и шли стучать в двери. Бывало, что ошибались, но этот ориентир был очень удобен для нас. Во-первых, они ремонтируют свои дома и используют современные материалы. Во многом выступают в роли культуртрегеров. Особенно те, кто строит дачи в Москве, потому что видят, что им нравится, и привозят привычку использовать те материалы, которые раньше у них не были в ходу: сайдинг, профнастил, металлочерепица. Даже если это менее качественные материалы, чем те, которые у них принято использовать: например, обшивка из вагонки гораздо лучше дышит, чем из сайдинга, тем не менее они думают, что это будет выглядеть хорошо. Хотя в Штатах сайдинг — обшивка для бедняков, а у нас вроде как маркер благополучия. Если отходник небогатый, то у него нет возможности построить новый дом или сразу отремонтировать старый, и он это делает частями: что-то пристроит, поменяет обшивку. Дом начинает выглядеть очень странно, потому что у него куча пристроек и все части выглядят по-разному: тут железобетон, тут сайдинг, тут вагонка. Поэтому у нас было два ориентира: дом, состоящий из нескольких частей, и свежеотремонтированный дом. Мы бывали в доме вахтовика, уезжающего на север, и там была впечатляющая обстановка: огромный кожаный диван, гигантский плюшевый крокодил, пузатая ваза, маленькие лампочки по периметру потолка вместо люстры. В общем, совершенно нехарактерная для села обстановка. Если человек работает на какой-то малооплачиваемой работе, тогда его дом может отличаться в худшую сторону, особенно у охранников: совсем в лачугах живут. В целом, отходники обеспеченнее обычных жителей и дома их отличаются.

— Мы с вами в основном говорим об экономике, а я хочу спросить про культуру. Понятно, что мы живём в интернете, в глобальном мире, и в Вологодчине никто уже не окает.

— Нет, ещё окают.

— Слава богу! Способствует отходничество культурному обмену? Не только в интерьерах, я имею в виду — привозят ли они столичные моды, например? Или наоборот: привозят что-то в столицу?

— В столицу они очень мало чего-то привозят, поскольку почти не взаимодействуют с москвичами, разве что со своими заказчиками или работодателями. Всё равно всё сейчас в телевизоре и интернете, поэтому такие поездки в меньшей степени влияют на привоз каких-то взглядов и настроений, чем то, что они видят. У них также есть смартфоны, куда они залипают. Поэтому это уже не такой важный канал. А привоз каких-то материальных объектов есть. Однако отходничество способствует отмиранию сельского уклада, потому что, когда человек уезжает на вахту, он обычно переводит весь скот, потому что держать его становится слишком трудно. Исключения составляют разве что чернозёмные регионы, где, во-первых, дешёвые корма, а во-вторых, у отходников низкие заработки. Жене приходится оставаться на хозяйстве. А там, где отходники получают достаточно, то скот весь переводится. Это не связано с тем, что человек привозит городской образ жизни, а происходит из-за того, что содержать скот становится невозможно. Но огород остаётся практически у всех — это уже привычка, которую невозможно отбить, даже если этого не требуется экономически.

Друзья, помните, что пока вы потягиваете свой капучино или мокачино, в соседней области переводят, то есть убивают, скот.

Если вы вахтовик или отходник, желаем вам поскорее повидаться с семьёй. А если вы вдруг человек оседлый, не тоскуйте об упущенных возможностях. Мир вашему дому, где бы он ни был и чем бы он ни был.