«Обовсём» Джона Кейджа

«Когда я слушаю то, что принято называть музыкой, мне кажется, будто кто-то говорит — говорит о своих мыслях, чувствах, переживаниях. Но когда я слушаю звуки улицы, у меня не возникает ощущения, что кто-то говорит. Я просто слышу звук в действии: он становится то тише, то громче; то ниже, то выше; то короче, то длиннее — он делает все те вещи, которые меня полностью устраивают. Мне не нужно, чтобы звук говорил со мной».

«Некоторые люди создали себе представление о том, какие звуки хорошие, а какие — плохие. И они не хотят слышать плохие звуки. У меня был друг-композитор, который не мог выносить звуки улицы и вынужден был затыкать уши ватой, чтобы отгородиться от них. Сегодня многие люди ходят по улицам или ездят в транспорте в наушниках, так что они не слышат мир вокруг себя. Они слышат только ту музыку, которую предпочли слышать. Я не понимаю, почему они лишают себя этого богатого переживания, которое к тому же совершенно бесплатно. Я считаю, что именно в нём — начало музыки, а конец музыки вполне может быть в музыкальных сборниках».

Есть история об африканском принце, который приехал в Лондон, и для него сыграли целую программу оркестровой музыки. В конце представления он спросил: «Почему вы играли одну и ту же композицию снова и снова?». Этого никогда не происходит на Шестой авеню, где я живу. Возможно, это потому, что я слушаю так, как будто никогда не слышал её ранее».

«Я думаю, что жить — значит обращать внимание. Поэтому я предлагаю подход, который можно назвать мировоззрением туриста: вести себя так, как будто вы никогда не бывали здесь прежде. Ведь если как следует задуматься, мы нигде прежде не бывали. Повседневная жизнь намного интересней праздничных дат (если только мы живём осознанно), ведь это время, когда у нас нет никаких ожиданий. И тогда внезапно мы обнаруживаем, что мир волшебен».

«Я хотел научиться сохранять безмятежность в беспокойной обстановке. И дзен-буддизм научил меня, что безмятежный ум — это ум, свободный от симпатий и антипатий. Можно иметь узкий ум, любя одни вещи и не любя другие. А можно иметь открытый ум, отказавшись от симпатий и антипатий и проявляя интерес ко всему».

«Когда что-то кажется мне некрасивым, я первым делом спрашиваю себя: почему я считаю, что это некрасиво? И очень скоро я обнаруживаю, что причины не существует. Если нам удаётся преодолеть эту неприязнь и полюбить то, что нам ранее не нравилось, мир становится богаче. Нам всем следует принять этот путь — путь повышения удовольствия от мира, и использовать искусство не как способ самовыражения, а как способ стать более открытыми».

«У меня никогда не было чувства гармонии, и Шёнберг считал, что это не позволит мне писать музыку. Он сказал: «Ты уткнёшься в стену и не сможешь идти дальше». Я ответил: «Что ж, тогда я буду биться головой об эту стену». Я начал в буквальном смысле ударять предметы друг о друга и занялся перкуссией».

«Я сожалею, что провёл большую часть своей музыкальной жизни в поисках новых материалов. Мне кажется, значимость новых материалов заключается в том, что они олицетворяют в нашей культуре непреодолимое желание исследовать неизведанное. Это желание воспламеняет наши сердца до тех пор, пока мы не познаем неизвестное ранее; затем оно затухает, но лишь для того, чтобы возгореться вновь при мысли о новом неизвестном. Это желание нашло выражение в новых материалах, потому что наша культура верит не в умиротворённый центр бытия, а в постоянную проекцию нашего стремления к целостности на предметы окружающего мира».

«Мы унаследовали наше представление об искусстве от предыдущих поколений. Но сейчас наше восприятие должно обогащаться не избавлением от старого — ведь новое никогда не занимает место старого; вместо этого мы должны открывать новое применение для искусства и всего того, что мы раньше не считали искусством. Хотим мы того или нет, но в двадцатом веке граница между искусством и жизнью всё больше размывается».

«Живопись может считаться современной, если её не тревожит вмешательство окружающей среды — скажем, присутствие теней или пятен на полотне. То же касается и музыки: если композиция способна интегрировать звуки окружающей среды — это современное произведение. Если же, как это обстоит с композицией Бетховена, плач ребёнка или кашель зрителя прерывает музыку, мы понимаем, что это не современное искусство. Я думаю, что в настоящий момент хорошим критерием ценности произведения искусства может служить его взаимодействие с окружающей средой: насколько оно нарушается или гармонирует с ней».

«Люди всегда надеялись, что однажды авангарду придёт конец, однако беда в том, что этого никогда не произойдёт. И причина этого заключается в том, что авангард неразрывно связан с такими жизненно важными явлениями, как изобретательность и новаторство. Так что авангард всегда будет здесь, чтобы действовать людям на нервы».

«Эмоции свойственны каждому человеку, но им нет места в моём творчестве. Любые позитивные эмоции могут переходить в негативные. Большинство убийств совершаются людьми, которые любят друг друга. Любовь, как известно, ослепляет людей. Эмоции всегда считались опасными. Вот почему необходимо освободиться от своих симпатий и антипатий».

«Использование случая — это дисциплина, тогда как импровизация — нет. Импровизация, как правило, означает исполнение того, что вам известно, что вам нравится или что вы чувствуете; однако это именно те вещи, от которых дзен призывает нас освободиться. Дело в том, что источником для импровизации зачастую служит не то, что вы собираетесь сделать, а вкус и память. Она ведёт не к новому, а к тому, с чем вы уже знакомы».

«Я сторонник того, чтобы вещи сохраняли таинственность. Если я понимаю что-либо, оно становится бесполезным для меня. Поэтому я стараюсь делать музыку, которую не понимаю я сам, и которая будет трудна для понимания других людей. Я предпочитаю, чтобы искусство оставалось загадочным. Я обнаружил, что, если книга, картина или музыкальная композиция мне непонятны, я могу найти применение моим способностям. Если же я понимаю произведение, то могу положить его на полку и забыть о нём».

«Дзен учит: если что-либо кажется вам скучным после двух минут, попробуйте делать это четыре минуты. Если по-прежнему скучно — попробуйте восемь. Затем шестнадцать, тридцать две и так далее. В конце концов вы обнаруживаете, что это вовсе не скучно, а очень даже интересно».

«Самая доступная практика — направленность ума на несколько вещей одновременно. Я считаю это более эффективным методом, чем сидеть со скрещенными ногами. По-моему, смысл медитации заключается в том, чтобы распахнуть двери эго, отвлечь его от концентрации на самом себе и открыть его потоку мироздания. И мы можем добиться той же цели через чувственное восприятие, путём приумножения количества вещей, которые мы можем осознавать одновременно. По крайней мере, я в это верю».

«Судзуки был очень неразговорчив. Лишь изредка — возможно, раз в неделю — он говорил что-то, что было чётко и ясно. По большей же части, ничего из того, что он говорил в течение дня, не откладывалось в памяти. Однажды он сказал: «Совершенно очевидно, что в мире существует общая тенденция к добру». Разве не замечательные слова? Он так никогда и не объяснил, что это значит, а мы не спрашивали».