Талантливый шахматист, эксцентричная Роза Селяви, теоретик художественного авангарда, изобретатель реди-мейда и зачинатель постмодернистского кода искусства — французский художник Марсель Дюшан един во многих лицах. Не желая замыкаться в рамках судьбы художника, он сёрфил на волне арт-авангарда, никогда не падая в толщу воды: был режиссёром, поучаствовал в съёмках «Антракта» с весёлой похоронной процессией, изобрёл несколько шахматных задач и вообще положил начало концептуальному искусству, над которым сегодня равно тяжело пыхтят и современные художники, и критики. Марсель Дюшан рассказывает в рубрике «Обовсём» о заурядном уме художников, относительности вкуса, обществе ленивцев и жизни как произведении искусства.
О двух типах живописи:
«Я считаю, что есть разница между живописью, которая обращается исключительно к глазу и полагается на зрительное впечатление, и живописью, которая использует краски как средство, чтобы идти дальше глаза — как, например, было в случае с религиозной живописью эпохи Ренессанса. Художников Ренессанса не интересовали краски — они стремились выразить своё представление о божественности. Я разделяю идею, что живопись неинтересна как самоцель. Живопись — это средство для достижения цели. А цель — это выражение идей, и обеспечить её достижение способно лишь серое вещество».
О зрителе:
«Именно участие зрителя создаёт картину. Без него картина навсегда осталась бы на чердаке, и произведения искусства не существовало бы. Всё основано на взаимодействии двух полюсов: творца и зрителя — искра, которая возникает в результате, и порождает искусство. Ошибочно утверждать, что художник велик, потому что он что-либо создал. Художник не создал ничего до тех пор, пока зритель не сказал: «Это прекрасно». Последнее слово остаётся за зрителем. Но каждый раз, когда я пытаюсь сказать об этом художнику, я слышу в ответ: «Вздор! Я знаю, что делаю!». У художников слишком высокое самомнение. Я не встречал более заурядного ума, чем ум художника».
О жизненном цикле произведения искусства:
«Я верю, что произведение искусства, как и мы, живёт и умирает. Оно живёт, начиная со времени, когда было задумано и создано, затем на протяжении пятидесяти или шестидесяти лет оно меняется и наконец умирает. Только тогда оно становится частью истории искусства. Следовательно, история искусства начинается лишь после смерти произведения. Но до тех пор, пока произведение живёт, или, по крайней мере, первые пятьдесят лет своей жизни — оно взаимодействует с современниками, которые принимают или отвергают его. Эти люди умирают, и произведение умирает вместе с ними».
О юморе:
«Я придаю большое значение юмору, поскольку серьёзность — вещь очень опасная. А для того, чтобы избежать серьёзности, необходимо подключать юмор. И если вы подключаете юмор, единственно допустимая серьёзная вещь, которая остаётся, — это эротизм. Именно эти две вещи я использовал в качестве основы для создания моих работ».
О реди-мейдах:
«На протяжении многих веков люди пытались дать определение искусству. Но не существует такого определения, которое было бы одинаково удовлетворительно для всех веков. Реди-мейд можно рассматривать как иронию, демонстрацию тщетности попыток дать определение искусству. Как известно, слово «искусство» означает «сделанное руками». Тем не менее, я зову реди-мейд искусством, несмотря на то, что я не создал его своими руками, а взял уже готовый предмет, произведённый на фабрике. Реди-мейд — это отрицание самой возможности дать определение искусству».
О выборе реди-мейда:
«Выбор реди-мейда был огромной проблемой. Необходимо было выбрать предмет таким образом, чтобы не испытывать по отношению к нему эстетического удовольствия. Вдобавок, участие моего личного вкуса должно было быть сведено к нулю. Выбрать предмет, который вас абсолютно не интересует, который не имеет никаких шансов однажды стать красивым и приятным для глаза, — намного более трудная задача, чем может показаться. Опасность заключается в том, что красивым через неделю-две может стать что угодно. Поэтому я вынужден был каждый год ограничивать количество моих реди-мейдов. Под конец я совсем перестал их создавать, потому как создал дюжину за свою жизнь — и этого достаточно. Ещё три десятка — и с реди-мейдом было бы покончено. Ведь рано или поздно всё становится красивым или уродливым, а это именно то, чего я хотел избежать с самого начала».
О вкусе:
«Вкус — это повторение одного и того же до тех пор, пока не сформируется привычка. Хороший вкус или плохой — не имеет значения, поскольку он всегда хороший для одних и плохой для других. В моей механистической технике не было места вкусу, а реди-мейд был следствием дегуманизации произведения искусства».
Об интеллекте и вере:
«Мне не нравится слово «интеллект», оно кажется мне слишком сухим и невыразительным. Я предпочитаю слово «вера». Мне кажется, что в основном, когда люди говорят «я знаю», они на самом деле не знают, а верят. Так вот, я верю, что искусство — единственная форма деятельности, в которой человек раскрывает себя как индивидуальность и способен выйти за пределы животного состояния. Искусство — это пропуск к сферам, над которыми не властны законы времени и пространства».
Об индивидуализме:
«Я не люблю группы и всю жизнь старался держаться от них в стороне. Никто из нас не в состоянии помочь другому человеку: каждый должен заботиться о самом себе. Я не верю в общество-муравейник будущего. Я по-прежнему верю в личность. Каждый сам за себя».
О рецепте счастья:
«Мне очень повезло, потому что я никогда не оказывался перед необходимостью зарабатывать себе на жизнь. Я считаю саму идею работы ради пропитания глупой. С экономической точки зрения, я надеюсь, однажды наступит день, когда никто больше не должен будет работать. Что касается меня, в определённый момент я понял, что нет нужды слишком отягощать свою жизнь такими вещами, как жена, дети, загородный дом или машина. Прожить холостяком оказалось намного легче, чем если бы я должен был иметь дело с привычными жизненными трудностями. Я никогда не знал несчастья, грусти или нервного истощения. Более того, я никогда не знал, как это — участвовать в процессе производства. Живопись же не была для меня отдушиной или насущной потребностью самовыражения. Я свободен от всего и ни о чём не сожалею».
Об обществе:
«Почему человек должен работать, чтобы жить? Несчастный и так оказался в этом мире без своего согласия. У него нет выбора. Самоубийство же — нелёгкая вещь. Такова уж наша участь в этом мире: мы вынуждены работать, чтобы выжить. Я не вижу в этом причин для радости. Я легко могу представить себе общество, в котором бы лентяи имели своё место под солнцем. Когда-то я даже хотел организовать «приют для лентяев»: если человек ленив и окружающие признают его безделье, он имел бы право на бесплатные кров и питание. Однако при одном условии: он не имел бы права работать. Если бы он начал работать, то был бы тут же изгнан. В 1885 году одна из французских коммунистических групп издала книгу под названием «Право на леность». Название говорит само за себя. Это право — и нет необходимости в отчёте или обмене. Кто вообще придумал понятие обмена? И почему необходимо обмениваться на равных условиях? Мне непонятно, каким образом идея бартера впервые возникла в уме человека. Животные не обмениваются и не получают в соответствии со своими заслугами. Богу известно, что в мире достаточно еды для всех, и нет необходимости работать за неё. В моём обществе бартера бы не существовало, а самым благородным родом деятельности была бы уборка мусора».
О науке:
«Я не понимаю, почему мы должны относиться к науке с таким почтением. Это хорошее занятие, но не более того. В науке нет благородства. Это всего лишь практический род деятельности: способ производить лучшую кока-колу или вроде того. Наука всегда утилитарна. Ей недостаёт безвозмездности, которая есть в искусстве».
Об искусстве:
«Невозможно дать определение электричеству, его можно лишь увидеть в действии. Никто не может сказать, что это, но всем известно, как оно работает. Так же и с искусством: это нечто вроде внутреннего потока в человеке».
О влиянии:
«Человек не может быть одновременно и молодым, и старым: он должен пройти через сеть влияний. Существует необходимость поддаваться влиянию — и человек естественным образом принимает его. Но поначалу он не осознаёт влияния. Он считает, что уже освободился, но это далеко не так. Необходимо принять этот факт и ждать, пока освобождение придёт само собой — если ему вообще суждено прийти, ведь некоторые люди так его и не обретают».
О жизни как произведении искусства:
«Моим главным достижением было использование искусства в качестве средства для создания образа жизни. Другими словами, я стремился превратить свою жизнь в произведение искусства вместо того, чтобы проводить жизнь, создавая произведения искусства в форме картин или скульптур. Я верю, что можно использовать свою жизнь — то, как вы дышите, двигаетесь, взаимодействуете с другими людьми, — как живую картину или сцену из фильма. Я не планировал этого, когда мне было двадцать, но спустя много лет понял, что именно это и было моей целью».